Сейчас начну сначала: нет, я не верю, что раньше дом моей семьи был населён призраками. Но одно я знаю точно: независимо, почему, что-то недоброжелательное нацелилось на меня летом 2006.
Всё началось одной ночью, когда девятилетний я предпочёл сну игру на консоли на низкой громкости. В какой-то момент, примерно в два ночи, из ниоткуда начались мои испытания. Я услышал, как медленно открывается дверь, и быстро спрятал консоль под подушку, заглушив её таким образом, пока я притворялся спящим. Я аккуратно открыл один глаз, ожидая увидеть маму, единственного родителя в доме, зашедшую, чтобы проверить, сплю ли я, но вместо того я увидел лишь частично открытую дверь. Я подождал как минимум четыре минуты, которые ощущались как вечность, думая, что она уже всё увидела, пока мои глаза были закрыты, и надеясь, что она закроет дверь. Когда надоело ждать, я решил вылезти из постели и тихо закрыть дверь. Однако, как только я подошёл, дверь внезапно захлопнулась.
Утром, не желая свидетельствовать против себя, я ни о чём не говорил с матерью, ожидая, что она подумает, что я не спал всё время. Я провёл день, делая то же, что все дети, и вернулся к консоли ночью. Точно так же, в районе двух ночи дверь медленно приоткрылась. "Ну, Джош, ты знаешь порядок", – подумал я уверенно и исполнил обычные действия для обмана матери. Я опять открыл глаза, дверь была так же открыта и больше ничего не происходило. Раздражённый, так как не хотелось вставать закрыть дверь, как той ночью, я позвал:
– Мама? – изображая как мог сонный и усталый голос, но не получил ответа. – Мам? – позвал я настойчивее через несколько секунд. Невербальный ответ, который я получил, вызвал у меня мурашки.
Появились четыре белоснежно-белых пальца сверху двери, как бы человек удерживал её от закрытия. Они почти светились в темноте. Перчатка? Нет, потому что я мог различить тёмный цвет ногтей, контрастировавший с пальцами. Кто-то оставался там, не заглядывая и не заходя в комнату.
– Мама, это ты? – спросил я обеспокоенно. Как это могла быть она? Я точно знал, что у неё была причина не красить ногти, так что они не бывали такими тёмными. Я снова позвал, взволнованный, и в ответ появился второй набор четырёх таких же пальцев в самом низу двери, как будто входящий неестественно схватил дверь другой рукой, как я предположил. Я часто задышал, собираясь с силами, чтобы позвать маму, но когда я попытался, изо рта вырвались только всхлипы. В ответ третий комплект пальцев возник в середине двери, рядом с ручкой.
– Мама? – услышал я голоса нескольких людей, как минимум, вот как я могу это описать. Как будто они безуспешно пытались притвориться мной, вместо этого пугая меня.
Я просто закричал.
Три руки быстро скрылись за дверью, которую потом захлопнули. Через несколько секунд в комнату ворвалась мама. Она заверила меня, что ничего не было страшного и решила, что я буду спать с ней в её спальне. Той ночью больше ничего не произошло, и присутствие со мной мамы означало, что никаких больше тайных ночных игр, но по крайней мере, гарантированную безопасность. Как я ошибался.
Пару дней спустя я мирно спал ночью, прижавшись спиной к животу и груди матери, когда я был внезапно разбужен странным звуком. Я открыл глаза и немедленно посмотрел на дверь со своего места, не двигаясь ни на сантиметр, и увидел зрелище ужаса. Там были пальцы, руки вернулись. Но на этот раз было около десяти рук, и все эти бесчисленные пальцы барабанили по двери кончиками ногтей, как некоторые делают в ожидании чего-то.
– Маааам, – прошептал я, пытаясь уведомить её так, чтобы те не услышали. – Мааам, проснись, – снова позвал я, чуть постукивая по её бедру рукой.
Её ответ охватил меня холодом:
– Тссс! Не обращай внимания, Джош, спи, – сказала она и положила на меня руку, чтобы убедить.
Вместо этого то, что я увидел, ошеломило меня до такой степени, что я не мог издать ни звука.
Рука, лежавшая на мне, была белоснежно-белой, с тёмными ногтями на концах пальцев.
Обездвиженный ужасом, я лежал смирно, дрожа всем телом и позволяя слезам страха течь из глаз. Я так и лежал всю ночь, и я до сих пор не знаю, как я заснул, но я смог. Когда я проснулся утром, моя мама собиралась на работу, как будто ничего не произошло.
Была ли это моя мама? Была ли она одним из тех пришельцев? Думаю, мы уже не узнаем. Мы не говорили об этом в тот раз и никогда с тех пор. Я вернулся в свою комнату и решил баррикадироваться каждую ночь. Я и сейчас так делаю, независимо от того, в каком доме или комнате я ночую, и никто не понимает, почему. Но я знаю, что мне это нужно. Почему? Потому что каждую ночь я слышу слабое постукивание многочисленных пальцев по двери. Иногда они даже стучат, но никогда не говорят ничего, кроме искажённого "мама" по любой причине. Я только понимаю, что мне нельзя встречаться со зловещими людьми за дверью.
Перевод поста с Reddit
Так я спросил, чувствуя, как выпивка плещется в мозгу.
– Вот так просто, – заявил уличный артист с самоуверенной ухмылкой. – Продержитесь в коробке две минуты, получите сотню.
– А если нет?
– Не получите.
– Что в коробке?
Он открыл верх большой коробки из-под холодильника и, как он и сказал, там было пусто.
– Так в чём подвох? – осведомился мой друг Пол. – Всегда есть какой-то подвох.
– Нет подвоха. Вы залезаете по своей воле. И вылезаете по желанию. Две минуты между этими моментами, и деньги ваши.
– Дайте-ка взглянуть на деньги, – попросил я. Артист выглядел, как будто у него не было купюры, с которой можно было расстаться. На нём был запятнанный, поношенный костюм с заплатками на локтях и прорехами на рукавах. На голове был цилиндр, по виду переживший Великую депрессию. Ноги были обуты в разномастные грязные мокасины, будто извлеченные из грязного болота.
Вместе с этим артист достал из-под шляпы чистую и хрустящую стодолларовую купюру.
– Кажется мне, что когда я войду, вы пнёте коробку или выльете на меня старый суп, ну или ещё какая тупость типа ТикТоковских розыгрышей.
– Старый суп? – спросил я с насмешкой.
Пол рассмеялся:
– Без понятий, мужик. Старая похлёбка из моллюсков или что-то типа того.
Артист покачал головой.
— Нет, сэр. Я не любитель похлёбки и розыгрышей, и не имею понятий, что такое Тикток. Я просто честный человек, желающий отдать сто долларов самому храброму и отважному из вас.
– Ну, это не про Пола, – заверил я, смеясь.
– Отвали, братан, – ответил Пол.
– Ну как, попробуешь?
– А ты что не попробуешь? Не хватает отваги? – парировал он.
– Нет. Не совсем. Да и если я сяду на землю, я могу и не встать. Наверно... наверное, не стоило пить тот последний раз. Я... я вызову Uber.
– Ваше имя Пол, верно? – спросил артист моего друга.
– Ага.
– Скажите мне, Пол, можете вы использовать сто долларов?
– Да, чёрт побери, особенно после того, как я сегодня потратился.
– Большой смелый мужчина, как вы, не побоится простой картонной коробки?
– С хрена ли, нет.
– Найдётся ли у вас пара минут?
– Когда Убер подъедет? – спросил меня Пол.
– Пять минут, – ответил я, – плюс-минус.
Пол взглянул на коробку и на артиста, а потом на меня.
– Что думаешь, стоит того?
– Не знаю, – я не знал. Алкоголь был не только в голове, но и бил в виски, как молотками. – То есть всё это чертовски странно, но он не рассказал о недостатках.
– Я не рассказал о недостатках, потому что их нет, – заявил артист, подмигнув.
– Это партизанский маркетинг для компании на коробке, или вы работаете во Frigidaire?
– Нет, сэр. Я работаю на себя, себя и только себя. – заверил артист. – Никто не хочет иметь начальника, я ведь прав?
– Особенно, если знаете моего босса, – ответил я. – По сравнению с ним Аттила – Даффи Дак.
– Да нахрен, – вдруг изрёк Пол. – Я это сделаю.
– Вот и чудесно, – ответил артист.
– Только вот что, – добавил Пол, глядя на меня, – мы пойдём в сисястый бар, когда я выйду.
– Братан, я устал, – ответил я, зевая. – У меня не хватит сил.
– Не хватит сил поглядеть на титьки?
– Нет, – неожиданно для себя сказал я, – я и в Убере могу отключиться.
– Будешь блевать, делай это в переулке, – посоветовал Пол, – они берут доплату за чистку салона от телесных выделений.
– Может, меня вырвет в коробку перед тем, как ты залезешь.
– Не нужно делать это в коробку, – сказал артист, – она единственная в своём роде.
– Да они с конвейера сходят, – заявил Пол, – вряд ли единственная.
Я посмотрел в телефон, перефокусировал зрение и заметил время прибытия Убера.
– У тебя три минуты, чувак. Залезаешь или нет?
– Нахрен, давайте уже. Кто засекает?
– Время само засекает себя. Но у меня есть карманные часы нам в помощь, – сказал уличный артист, доставая изнутри пиджака потасканные латунные карманные часы. – Полезайте. Я отсчитаю.
Пол распахнул верхние створки и залез одной ногой внутрь. Он был неустойчив пьяным, и я начал смеяться над его покачиванием. Он показал средний палец, выпрямился и засунул вторую ногу. Он сел, демонстрируя мне ехидную ухмылку, и объявил:
– Хочу потом пойти в Золотые яблоки. Та девчонка, Джанин, на этих выходных там.
– Ты ей не нравишься, – сказал я.
– Это пока, – ответил он с улыбкой, а потом взял створки и закрылся в коробке.
– Время начинается через 3, 2, 1, – объявил артист, смотря, как стрелка на часах минула 12. – Начали!
Пол сидел внутри с минуту, а потом начал хихикать. Я не устоял и присоединился. Что это вообще было такое? Я никогда бы не подумал, что ночь закончится здесь, в картонной коробке. Сначала ты выпиваешь слегка больше, чем нужно, дешёвых домашних за игрой в бейсбол, а потом, предположительно, тебя разводит бездомный в цилиндре.
– Это так, блин, тупо, – произнёс я, едва сдерживая смех.
– То же говорили про собаку, запущенную в космос.
– Эй, Лайка, темно там? – спросил я.
– Не очень, – ответил Пол, приглушённый коробкой. Он снова начал хихикать и добавил: – я как идиот.
– Ну почему же "как", – заметил я.
Вдруг коробка сильно дёрнулась. На миг она замерла и вновь качнулась вперёд и взад. Я слышал, как Пол двигается и устраивается.
– Приятель, прекращай двигаться.
– Я и не двигаюсь, – ответил он.
– Тридцать секунд, – выкрикнул уличный артист.
– Так... погодите секунду. Тут только что потемнело. Реально потемнело.
– Видишь неоновую вывеску на баре?
– Нет, – неуверенно ответил он. – Подождите... там какой-то белый свет вдалеке.
– Вдалеке? – спросил я, будучи сбит с толку. – Ты в коробке. Самое дальнее для тебя на расстоянии фута.
– Эй, цилиндр, тут экран? Типа как в телевизоре?
Уличный артист проигнорировал его.
– Что происходит? – спросил я.
– Что-то... что-то приближается к коробке.
– Да, Убер, – ответил я с подпитым смехом.
– Не. Как будто кто-то идёт сюда внутри коробки, – сообщил Пол. – Он выглядит как человек, но это бессмысленно.
Его голос стал из игриво-пьяного обеспокоенно-пьяным. Он был подшофе, но какая-то часть мозга оставалась на страже. Она возвестила об опасности вокруг. Но это не имело смысла, так как он сидел в картонной коробке на тротуаре пустой улицы.
– Сорок пять секунд!
– Хватит придуриваться, Пол.
– Да я серьёзно, – ответил тот, – какой-то парень... думаю, что парень, в общем... идёт ко мне. Стоп... вот дерьмо, их двое, нет, трое... блин. Четверо. Меня окружают тёмные фигуры.
– Тёмные фигуры?
– Похожи на людей, но... но другие.
– Ты прикалываешься?
– Не могу разобрать черт. Они... они выглядят силуэтами.
– Чувак, прекращай. Уже не смешно. Вылезай, а? Убер почти подъехал.
– Тссс! – прошипел он. – Думаю, они тебя слышат.
Я повернулся к артисту.
– Что там происходит? В чём прикол?
Он не ответил. Он уставился на быстро вращающуюся стрелку часов.
– Одна минута. Наполовину всё! – прокричал он.
– Я слышу, как они говорят. Тихо, но...
– Но что?
– Непохоже ни на один язык, какой я знаю.
– Пол, всё значит всё. Вылезай, мужик. Машина сворачивает на улицу.
– О чёрт... думаю, они меня заметили, – сказал он дрожащим голосом.
– Кто они?
– Фигуры. Вот гадство, – сказал он со страхом в голосе. Я услышал, как он пинает бок коробки изнутри. Картон прогибался от каждого пинка, но выдерживал.
– Двигайся, – сказал я.
– Я пытаюсь бежать, но тело не движется.
– Чувак, ты пинаешь коробку!
– Это не я. Моё тело застыло, а они идут. Срань господня!
– Вылезай из коробки, Пол.
– Минута тридцать секунд! – воскликнул уличный артист. – Лучшее время ночи!
– Один из них идёт ко мне, – сказал Пол в панике. – о БОЖЕ! У них есть глаза... но не как у нас. Его глаза! Я вижу... я вижу... – он замолк.
– Видишь что?
– Всё, – ответил он. – Они показывают мне всё.
– Минута сорок! Деньги почти что ваши, незнакомец.
– Огонь. Он везде. Земля шипит. Я чувствую жар. Он жжёт сквозь штаны. Дьявол, что это?
– Вылезай из коробки сейчас же, Пол!
– Остальные трое приближаются. Их глаза горят белым... я вижу конец Земли. Конец неба. Конец всему. Огонь... они пылают. О Боже, они пылают! – Пол заорал. Не как "я ударил свой палец", а как "меня убивают, и услышит только мой убийца".
– Откройте коробку! – крикнул я уличному артисту. – Прямо, блядь, сейчас!
Но он не двинулся ни на сантиметр. Он уставился на часы.
– Осталось десять секунд! – прокричал он. – Десять...
Я наклонился и попытался раскрыть верхние створки, но они не двигались. Они налились весом в тонны, и я не мог их сдвинуть. Я ударил картон рукой, чувствуя, как будто бью бетон. Рука пульсировала, однако я снова и снова бил, но безрезультатно.
– Толкай вверх, Пол! – крикнул я в коробку. – Слушай мой голос и иди на него!
– Девять, восемь, семь...
– Зачем вы мне всё это показываете? – спросил Пол сквозь рыдания. – Я не хочу видеть, как они все умирают.
– Садись, Пол! Давай же! Садись!
– Шесть, пять, четыре...
Коробка дёргалась взад-вперёд, сотрясаемая невиданными силами. Она подпрыгивала на дюйм от земли и дёргалась, будто скучающие дети колотили по ней битами.
– Я вижу, как они разрывают меня на части, – сказал Пол, всхлипывая. – Я... о... я теперь над ними. Меня уносит, но я не вижу своё тело. Так много крови. Так много огня.
– Вылезай!
– Кто тянет меня в воздух? – спросил Пол удаляющимся голосом.
– Три...
– Пол! Я иду!
Я всем телом бросился на коробку, пытаясь сбить её набок. Я надеялся, что Пол выпадет. Но когда я ударил коробку, она не двинулась ни на сантиметр. Она лязгнула, словно состояла из чистой стали. Я лёг на землю и пнул бок коробки со всей своей силой, мгновенно ощутив, как ногу и спину пронзила острая боль.
Я ничего не мог поделать.
– Два...
– Я так высоко... я вижу... я вижу... о БОЖЕ! Нет, это не может быть... нет! – Пол кричал, теперь звучало, как будто он падал. – Вот дерьмо! Земля... раздвигается!
С тротуара я с ненавистью посмотрел на уличного артиста и крикнул:
– Отпусти его, тварь! Открой коробку!
– Я падаю сквозь землю! Как... о нет... о Боже... О БОЖЕ! ПРОШУ, ОТПУСТИТЕ!
– Один... и время вышло! – провозгласил артист, победно вздымая руки.
Коробка не двигалась.
– Пол!
– Вы выиграли! – воскликнул артист торжественно. – Впервые за ночь!
Он спокойно сунул часы обратно в карман пиджака. Вместо них он достал маленькую дешёвую хлопушку. Он слегка потянул нить хлопушки и выстрелил в воздух цветную бумагу и блёстки. Всё приземлилось вокруг меня.
Я бросился на коробку и опять попытался открыть верх. На этот раз створки распахнулись легко, как и должны были. Но когда я их оттянул, Пола внутри не было. Ни следа. Единственное, что я нашёл, была новенькая, хрустящая стодолларовая купюра.
– Пол? Пол? Какого хрена? Ты где?
– Он покинул коробку, – сообщил артист, – его две минуты истекли.
Я поднялся на ноги, готовый избить его до полусмерти. Но когда я посмотрел туда, где он стоял, он исчез. Я не слышал, как он убегал, садился в такси или что-то ещё. Как и от Пола, от него не осталось ни следа.
Будто его никогда там и не бывало.
Сзади я услышал, как машина перешла на пониженную передачу и встала на обочину. Затем знакомый звук съезжающего стекла с электроприводом и монотонный голос, зовущий меня по имени. Приехал мой Убер.
Я взглянул туда, где была коробка, и она тоже пропала. Всё, что осталось, была стодолларовая купюра.
– Всё ещё едете? – спросил водитель.
– Вы видели со мной кого-нибудь?
– Нет, – ответил он.
– Не было мужчины в цилиндре и большой коробки от холодильника, стоявшей здесь, когда вы ехали по улице?
– Думаю, вы правильно сделали, что вызвали Убер, – невозмутимо ответил водитель и добавил: – Если вас вырвет в машине, есть счёт за чистку. Так что если рыгаете, давайте сейчас, а?
Я чувствовал, как мои ноги ослабли. Я не знал, что делать. Мой друг пропал, а человек, который его услал, растворился. Я даже не знал, что сказать полиции. "Ээ, мой друг залез в картонную коробку и исчез. Нет, я не пьян... больше".
– Так вы идёте или как? У меня загруженное время.
Я опустил глаза на купюру, и что-то привлекло моё внимание. Вместо лица Бенджамина Франклина, смотрящего на меня, кто-то черкнул записку. Я подобрал записку и приблизил к лицу. Я узнал бы этот почерк где угодно. Он был Пола.
Записка гласила: "Я видел конец. Ты не переживёшь."
– Дружище? Идёшь? — спросил водитель.
– Да, – ответил я, – я... я сейчас.
Всё было несколько часов назад. Я сидел за кухонным столом, пялясь на купюру. Я не уверен, что мне стоит сделать. В голове каша, но не из-за спиртного. Я на распутье и не знаю, куда пойти.
Я не знаю, что сказать семье Пола. Как вообще начать это объяснять? Я всё думаю, что мне снится кошмар, но это не так. Я сижу неподвижно в шоке на моей кухне, пока первые лучи солнца делают тёмное небо фиолетовым. Сердце сжимается от гнетущей утраты друга и страха, вызванного его посланием: "Я видел конец. Ты не выживешь".
Попробуйте уснуть после такого.
Перевод поста с Reddit
Не уверена, что это лучшее место, чтобы публиковать такое... наверное, будет куча комментариев с обвинениями. Предупреждаю вас, я не добрый самаритянин, который помогает незнакомым людям с багажом. И хотя я отдаю себе отчёт, что мои действия покажутся многим отвратительными, прежде чем судить меня, подумайте, действительно подумайте, поступили бы вы иначе?
Так вот. Я была в аэропорту на выдаче багажа, когда одна женщина попросила меня присмотреть за её чемоданом.
– Пообещайте понаблюдать за ним, пока я не подойду, – попросила она. Ну, я и пообещала, про себя забавляясь над тем, как она тревожилась, что я брошу сумку кому-то на похищение.
Она горячо поблагодарила и ушла, предположительно, в туалет, судя по тому, как быстро она шла.
И не вернулась.
Чемодан не был подписан или отмечен. Только на ручке была завязана ленточка.
Я придержала сумку и прождала добрых полчаса, пока она вернётся, но по прошествии 45 минут... ну, это было уже смешно. Я оставила её чемодан с другим незабранным багажом, полагая, что она его найдёт.
Я ошибалась.
Когда я пришла домой, чемодан стоял в прихожей.
Закрыв входную дверь, я тупо на него уставилась. Странно, не правда? Как он сюда попал? В голове промелькнули смутные мысли о том, что как-то доставили сотрудники аэропорта – может, увидели меня с ним и подумали, что он мой. Чемодан был тёмно-серо-зелёного цвета, один из таких больших раскладушек с прочной тканью вокруг молнии, кружевной лентой, повязанной на ручке, и вообще без этикеток. Даже без стикера-кода рейса.
На следующий день я возвратила его в аэропорт.
Но когда я вернулся, он снова был у меня дома, в спальне, рядом с другим неразгруженным моим чемоданом.
Это начинало беспокоить. Кто его снова принёс? Как они поняли, где я живу? Если это розыгрыш, то он зашёл слишком далеко. Я схватила чемодан, докатила его до помойки и выбросила.
Через несколько часов он вернулся. К тому моменту я уже разложилась и мой чемодан был глубоко в шкафу. Зелёный был там же, словно тоже ожидая разгрузки.
Я отвезла его на свалку на другом конце города. Когда я была дома, он уже вернулся.
Я отдала его в центр пожертвований. И он снова вернулся.
И каждый раз, возвращаясь, он как будто... тяжелел.
С течением времени он начал сниться мне в кошмарах. Закрыв глаза и начиная засыпать, я чувствовала себя внутри чемодана, будто сложенной в него, с прижатыми конечностями, и задыхалась. При попытке вдоха я ощущала спёртый воздух и вновь задыхалась. Наконец в панике я пробуждалась и наблюдала его в своей комнате.
Вдобавок к тому, чтобы становиться тяжелее, он начинал пахнуть. Поначалу я думала, что это из-за того, что он побывал на помойке. Но нет. Это был другой запах. И со временем он становился хуже. Похоже на то, что кто-то после охоты на оленя положил его туда и оставил. И из него текло, какая-то тёмная жидкость, оставлявшая пятна на ковре.
Я решила сменить стратегию и снять видео в надежде поймать того, кто его приносил. У родителей была камера для наблюдения за домашними животными, так что я попросила их позаботиться о чемодане и разместила его в гостиной на виду у камеры, чтобы, когда он исчезнет, понять, как и в какой момент.
Прошёл день, другой. Я посмотрела запись, он всё ещё был там.
Родители позвонили мне, мол, когда я уже его заберу? Он занимал место и вонял на всю гостиную. Я забрала его и по пути домой оставила в гараже, установив и там камеру. Он остался в гараже (слава богу, вонь действительно отвратительная), но мои сны всё ухудшались. В последнем я вообще не могла двигаться. Я чувствовала, как моя кожа отходит, глаза растекаются в голове, а по моей гниющей плоти ползают личинки... Когда я проснулась, понадобилось какое-то время, чтобы продрать глаза и понять, где я. Я стояла у двери гаража. Видимо, ходила во сне. На пути к чемодану.
Вдруг меня охватил ужас.
Я боялась подходить, не то что касаться. Я верила, что если расстегну его, то окажусь внутри. Я сняла номер в отеле, но, конечно, он и туда добрался. На работе начальница подошла к моему столу и спросила, всё ли в порядке – заметила моё угнетённое состояние. Я во всём призналась.
Она спросила, что в чемодане.
– Н-не знаю, – выговорила я, заикаясь. – Он не мой. Я-я не заглядывала.
– Не заглядывала? – она была ошеломлена. – Это ли не первое, что тебе нужно было сделать?
Когда она сказала, это показалось логичным. Но сейчас от самой идеи того, чтобы открыть его, у меня дух захватывало от ужаса. Начальница сказала, что хочет увидеть загадочный чемодан и попросила показать его после работы.
Мы вместе доехали до моего номера. По пути туда она выдвигала предположения, что же там может быть. Подставили ли меня? Было ли внутри тело (мне нужно было сразу позвонить в полицию, сказала она). Или что-то более заурядное? Может, кто-то купил замороженную индейку, которая испортилась. Может, кто-то из членов семьи меня так разыгрывает. Всё возможно, и я узнаю, как только открою. То, что я так долго не раскрывала тайну, казалось ей нелепым.
Я была вынуждена согласиться, но ни за что не тронула бы застёжку.
Чемодан находился там, сразу за дверью, лежащий на боку, как бы готовый к тому, чтобы я его открыла.
Вся комната воняла.
Начальница сморщила нос, даже она чуть колебалась. Она сказала мне открыть, но я покачала головой и издала звук горлом, так что ей оставалось лишь вздохнуть, закатить глаза и сказать "ну хорошо, закрывай дверь. Не хотелось бы нам, чтобы кто-то проходящий увидел". Она откатила его в ванную на случай, если внутри окажется "грязно", и сообщила, что приоткроет чуть-чуть, заглянуть.
– Так откуда он, говоришь? – спросила она, расстёгивая молнию.
– Эм... – я отшатнулась и села на кровать, чтобы между мной и ванной было расстояние. Я больше не видела её, но я не хотела быть рядом, когда она откроет. – Меня попросили за ним присмотреть в аэропорту. На самом деле, даже весело. Единственный раз, когда он не вернулся, это когда я попросила родителей за ним последить... он оставался там пару деньков. Интересно...
Я замолкла: почему она молчит?
– Ты смотришь? – позвала я.
Тишина.
Ужас скрутил живот. Все конечности потяжелели. Я снова позвала:
– Ты расстегнула? Заглянула внутрь?
Слабый приглушённый звук.
Страх лежал в желудке камнем. Я не могла пошевелиться. Не могла вздохнуть. Затем я вновь услышала то, что звучало как сдавленный вскрик. Я кинулась в ванную и ахнула. Носок полированной туфли погрузился в чемодан, который вздулся и дрожал, затем туфля исчезла, а молния захлопнулась, как губы.
Остался лишь чемодан.
... После этого я взяла чемодан на автобусно-железнодорожную станцию. Теперь он полегчал и источал лишь слабый затхлый запах. Я осмотрелась. Была женщина с малыми детьми. Отец с подростком. Ещё я увидела мужчину с загорелым лицом в панаме, сидевшего в одиночестве на одном из металлических стульев и выглядевшего слегка потрёпанным. Я подошла к нему и села вблизи, несколько секунд делая вид, что читаю, а потом повернулась к нему.
– Извините, гражданин, – обратилась я, – Не будете так добры поохранять мой чемодан?
Он удивлённо посмотрел на меня, но пробормотал:
– Конечно.
– Вы же его здесь не оставите? Пообещайте, что присмотрите, пока я не вернусь? – настояла я.
– Да, конечно, без проблем.
– Огромное спасибо, – сказала я ему.
И ушла.
Я не вернулась. Я нахожусь под следствием по делу об исчезновении моей начальницы, так как в последний раз её видели в моей машине.
Но кошмары прекратились, а запах пропал.
Вы, наверное, думаете, что я ужасна. Но подумайте сами, откровенно, а что бы вы сделали на моём месте?
Мне приходится дать это предостережение, чтобы предотвратить других от подобного опыта. Если кто-то попросит посторожить их поклажу, НЕ делайте этого. Как бы воспитание не заставляло улыбнуться и согласиться. Придумайте предлог и уйдите. Пусть сами смотрят за вещами.
Я знаю, что больше никогда не буду охранять чью-то сумку.
Перевод поста с Reddit
Началось с Эдди Мартина.
В одну секунду он был в универмаге Гарви и болтал с кассиром. В следующую его не стало. Его исчезновение ознаменовал звук, похожий на щелчок кнута, когда воздух заполнил пространство, бывшее человеком. Бутылка вишнёвой газировки, которую он держал, упала на пол и разбилась. Кассир выглядел ошеломлённым. Он побежал по магазину, чтобы убедиться, что другие видели то же, что и он.
Мы сперва назвали его безумцем. Никто просто так не растворяется в воздухе. Пока Гарви не поднял записи камер, тогда мы поверили. На одном кадре здесь, на другом – нет. Напиток на полу. Многие всё равно подумали, что это подделка, какая-то глупая шутка с участием трёх человек. Компьютеры сейчас могут многое, подделка видео – не самое сложное. Гарви, однако, настаивал, что не имеет отношения к произошедшему; что бы то ни было, всё сделал Эдди. Он, наверное, где-то спрятался и смеялся над нами, по словам Гарви.
Затем прошёл день. И второй. Слишком долго, чтобы скрывать розыгрыш. На третий день все начали беспокоиться.
Внедорожник проехал на красный на Главной улице. Проехал и врезался в столб. Водительское место было разворочено, водитель бы погиб, если бы был там. Но машина была пуста. Шериф Лоуэри нашёл в бардачке удостоверение. Мелисса Гор, учитель начальных классов, владелец машины и вторая исчезнувшая. Полиция обыскивала местность в течение часа, а затем полицейские пожали плечами и отвезли авто на штрафстоянку. Через час мэр объявил по радио о городском собрании в ту же ночь.
Весть скоро распространилась, как о втором исчезновении, так и о собрании. По городку пошли слухи. Эдди можно было объяснить как тупую шутку; он в конце концов объявится, правда? Помогло и то, что о нём некому было беспокоиться, была пара друзей и только, большую часть времени он был сам по себе. А вот с Мелиссой другой случай. Все дети, которых она учила, муж, родственники в городе – её бы искали. Хотели бы знать, что случилось.
Собрание было дрянным представлением, показывалось по местным каналам для развлечения тех, кто не смог прийти. Мэр и шериф вышли к толпе, которая выкрикивала около пятидесяти различных теорий о том, что, чёрт возьми, забрало этих людей. Попытки утихомирить толпу не увенчались успехом, пока шериф Лоуэри не приставил ладони к лицу и не крикнул: "Тихо!"
Мэр, мистер Ридс, был у микрофона и заговорил. Он неуверенно пробормотал что-то о том, что "в нашем городе недостаточно средств для полного расследования" и что он звал "большие пушки для помощи в поисках". Половина присутствующих кричали проклятия и освистывали, когда мэр пояснил, что "большие пушки" – это правительство США. Он заявил, что связался с федеральной полицией и они "удивительно быстро отреагировали". Никто не хотел вмешательства правительства в их дела, но более сознательные поняли необходимость неудобств. В конце концов, мы хотели, чтобы наших знакомых нашли.
Скорое "спасибо-до-свидания", и мэр Ридс сошёл со сцены, как и шериф. Но мы ещё долго не расходились по домам. Началось двадцать разных разговоров. Самым слышимым был сердитый мужской голос.
– Какого чёрта мы позволяем правительству прийти помогать? – говорил он. – Это всё из-за них. Эксперимент по телепортации, это точно. Так же, как было в Филадельфии.
– Завали, Джимми, – возразил другой. – Это пришельцы, точно говорю, пришельцы. Я видел НЛО на той неделе, пока гулял с собакой. Длинная, прозрачная, ребристая штуковина.
И эти двое начали драку, обзывая друг друга по-всякому, что сводилось к "дурной" и "тупой".
Сзади сформировалась небольшая группка вокруг Пола Бэйкера. Он работал в библиотеке; его увлечением было исследование истории и фольклора.
– На этой земле нет ничего хорошего, – сказал он, качая головой.
– Какого дьявола это значит? – осведомился голос из толпы вокруг него.
– Плохая земля, плохие события. Когда здесь были европейские поселенцы, они обнаружили эту местность необитаемой. Большая заросшая травой открытая площадь рядом с лесом и рекой, превосходная для поселения. Почему её не использовали? Помните, как одним летом пришли парни из Гритума? Они были студенты-антропологи. Они сообщили, что было примечательно, что земля пустая. Вообще нет следов местных культур, нет инструментов, захоронений, чёрт, нет осколков посуды. Земля была пустая по какой-то причине. Должна была быть причина.
Его толпа начала роптать.
Другая группа собиралась на другой стороне комнаты, возглавляемая горсткой людей. Пожилая женщина говорила больше (и громче) всех. Она была Патрисия Хорнли, мать из родительского комитета, даже долго после того, как её дочь закончила школу. Вокруг неё было ещё несколько членов родкомитета, и у них была своя теория.
– Не вписывается ли это в концепцию вознесения? Мы предполагаем, что всех нас однажды заберут, но у Бога есть свои таинственные пути. Миссис Гор была ангелом для её учеников, и её забрали в рай. Я принимаю это медленное вознесение и счастлива за тех, кого забрали. Я молюсь, чтобы моя очередь была следующей.
В её группе было много прихожан церкви. Все они с ней соглашались, аплодируя во время пауз. Я подумал, что их это, должно быть, успокаивало. После того я надолго не задержался.
Пол Бэйкер ушёл той ночью. Он пошёл прямо домой, сложил вещи и уехал на машине минут через 30. Соседи спросили, куда он направился и зачем.
– На север, в Джерси, – отвечал он, – у меня там семья, там и работу найду.
И уехал. Наверное, запугал сам себя "плохой землёй". Он многое оставил позади.
"Большие пушки" мэра Ридса прибыли утром. Мы собрались у универмага Гарви; все согласились той ночью, что неплохо было бы убедиться, что никто не исчез к утру. Семьи и пары выслали по представителю, если не пришли полностью. Мы только закончили подтверждение, что никто не пропал в связи с медленным вознесением (это хорошее имя, стоит отдать должное Патрисии), когда услышали рёв многих моторов. На наших глазах в городок въехали большие тёмно-зелёные автомобили.
Их было пять, одинаковых больших внедорожников. У каждого был значок на водительской двери; символ какого-то правительственного ведомства. Была изображена женщина с мечом в одной руке и извивающейся змеёй в другой. Жёлтые слова округляли знак и гласили:
БЮРО ВНУТРЕННЕГО УПРАВЛЕНИЯ
БВУ
Конвой остановился у магазина. С парковки мы наблюдали, как открылась дверь среднего автомобиля. Выскочил крупный человек и так же быстро закрыл дверь. Он был одет в чёрный комбинезон с ремнями. На спине была эмблема с двери машины. Он подошёл к нам с улыбкой и спросил, где мог быть мэр Ридс. Кто-то указал, и мужчина поблагодарил.
Мэр Ридс, шериф Лоуэри и чёрный комбинезон отошли и завели разговор. Мы прислушались и уловили отрывки.
– Что, чёрт возьми, за Бюро внутреннего управления? – спросил мэр. – Я думал, приедет ФБР или что-то вроде.
Чёрный комбинезон, всё ещё ухмыляясь, положил большую руку на плечо мэру и ответил. Он говорил тише, чем Ридс, мы ничего не услышали. Повернувшись к шерифу, он и ему что-то сказал.
– Послушайте, товарищ, – начал Лоуэри, – у меня складывалось впечатление, что это будет совместная работа. Там, откуда я, это значит "работать вместе", а не "я король детской площадки, слушайте меня".
Чёрный комбинезон на этот раз повысил голос и поглядел на нас. Он хотел убедиться, что эту часть мы услышим.
– Ваше впечатление ошибочно. Так как пять часов назад фактически полный контроль над расследованием перешёл ко мне. Одно вмешательство в моё расследование – и я отправлю вас в грёбаную Аттику, вот и всё. Понимаете?
Его взгляд упал и на нашу группу в конце. "Это и вас касается", сообщил он (взгляд). Лоуэри запнулся, пытаясь произнести пять разных слов, а Ридс просто смотрел на асфальт, как отчитанный ребёнок.
– Превосходно! – Чёрный комбинезон развернулся на каблуках лицом к толпе. – Есть в этом городишке мотели?
Один мужчина поднял руку. У него были бейсболка и пивной живот.
– Да, у нас есть один. Я им владею. Вниз по улице.
– Великолепно! Мы с ребятами займём его на несколько дней, пока расследуем это ваше дельце. Не возражаете, конечно? – с той же говноедской улыбкой.
– Ну, не знаю, то есть...
– О! Подождите секунду.
Большой мужчина поднял палец и нырнул другой рукой в карман на бедре. И вытащил конверт. Оттуда он достал пачку купюр, будто только что отпечатанных. Ни складки.
– Это должно покрыть. – Он протянул купюры владельцу мотеля. Затем повернулся к колонне машин. Движением руки он дотянулся до рации на плече и что-то туда сказал. Колонна двинулась к мотелю. Затем чёрный комбинезон повернулся к шерифу и мэру.
– А сейчас, – сказал он, положив руки им на плечи, – где мне найти машину, в которой пропала та милая леди?
Парни из БВУ стали частью города на ближайшие несколько дней. Мы привыкли видеть их ходящими парами с машинами для сбора данных или чем-то таким в руках. Их одежда была такая же, как у того большого мужчины, с той лишь разницей, что у них была зелёная. Чёрный комбинезон (он не представился) сказал, что мы должны продолжать утренние переклички. Теперь к нам должен был присоединиться человек из бюро и сообщить, если кого-то будет не хватать, тогда они пришлют людей для проверки.
Вот что было, когда на одной из перекличек не появился мэр Ридс. Человек в зелёном комбинезоне что-то сказал в рацию на плече, когда мы закончили счёт. Потом он сел в машину и поехал к дому мэра. Оставшиеся переглянулись и пошли за ним. Что ещё нам было делать?
– Ложная тревога, – сказал один из людей в зелёном, когда я дошёл. Они убирали снаряжение обратно в пикапы.
– Он не исчез? – поинтересовался я.
– О, он исчез, – ответил тот. – Но не как те двое. Он уехал из города. Его машины нет. Кошелька, возможно, тоже.
Возможно, Ридс был достаточно для этого умён. Умнее меня. Не знаю, зачем я остался. Я думал об этом, добираясь до дома. Может, мне казалось, что я особенный. Что произошедшее с Эдди и Мелиссой меня не затронет. Может, глубоко в душе я верил Патрисии, что это было святое вознесение, забиравшее хороших людей в рай. Я сам по себе не очень религиозен, но вырос, каждую неделю ходя в церковь и, в общем, это заседает в голове. Или всё было проще: может, я остался по той же причине, по которой все оставались. Может, это было желание – даже нет, нужда. Глубокая, примитивная нужда дождаться конца – получить ответ.
Я проехал мимо начальной школы по пути обратно. Большая вывеска со съёмными чёрными буквами гласила:
МЫ СКУЧАЕМ, МЕЛИССА!
На пробковой доске рядом были приколоты её рисунки. Наверное, ученики нарисовали. На всех были сообщения, как на вывеске. На траве снаружи играли несколько детей. Перемена, должно быть. Они играли во что-то вроде догонялок, крича при этом.
– За тобой идёт голодный дух! – вопил ребёнок, который его обозначал. – По одному! По одному, всех достану!
По спине побежали мурашки. Дети всё могут обернуть игрой, даже трагедию. Не об этом ли, в конце концов, "Кольцо вокруг розы"?
Ring-around-the-rosie – детский стишок, возможно, связанный сюжетом с эпидемиями чумы.
Жизнь продолжалась. С течением дней мы потеряли ещё нескольких. В том числе шерифа Лоуэри. И ещё нескольких горожан. Стало сложно понять, кто исчез, а кто просто покинул город ночью. Люди из БВУ покинули мотель и обосновались на окраине городка, поначалу в палатках, а затем в большом сборном здании, присланном им бог знает откуда.
Несколько человек из нас пошли на разведку. Хозяин мотеля был одним из тех, кто уехал; возможно, в тот же день, как получил деньги от Чёрного комбинезона. Глядя в окна, мы заметили, что каждая комната соответствовала обычным ожиданиям: просто комнаты мотеля, чуть захламлённые. Лишь одна комната отличалась. На полу была оливкового цвета сумка, а у кровати до сих пор стояли чёрные сапоги. На столе оборудование. Как будто вознёсся один из БВУ, что, должно быть, напугало остальных.
Парень из БВУ на следующей перекличке был облачён в белый защитный костюм. Будто им казалось, что это защитит их от происходящего, что бы то ни было. Чёрт, может, и могло. Чёрный комбинезон тоже был там, в таком же защитном одеянии.
– Всё ещё думаешь, что это они творят, Джимми? – спросил один мужчина. – Правительственная телепортация? Глянь на них, они напуганы. Это не они. Говорю же вам, это пришельцы.
Нас осталось не так много. Большей частью группа Патрисии. Те, кто искренне верил, что исчезнувших забрали в рай. Теперь она проповедовала на улице, а городок был достаточно пуст, чтобы никому не было дела. Многим хватило ума уехать. Оставшиеся были семьями пропавших, надеявшимися, что БВУ сможет что-то обнаружить, вернуть тех назад. Маленькая кучка была просто глупцами, как я. Оставшимися, чтобы увидеть, к чему всё приведёт.
Чёрный комбинезон осмотрел толпу и прочистил горло.
– Нам нужно лишь несколько дней, – объявил он, – мы уже близки к разгадке.
– Все знают, что происходит! – взвизгнула Патрисия. Её последователи издали возглас согласия. – Это вне вашего понимания, и это хорошо! Это прекрасный процесс!
Чёрный комбинезон поднял руки в знак защиты, всё ещё улыбаясь.
– Как скажете, мадам. – Он посмотрел на остальных. Мы кивнули. Лишь несколько дней. И тогда мы поймём, что происходит.
Патрисия была последней, кого забрали. Она была на улице, как обычно, читая проповедь, когда раздался звук кнута и она исчезла. Толпа секунду молчала, а потом разразилась аплодисментами. Она получила, что хотела, что все хотели. Её забрали.
Люди БВУ вскоре были на месте. На этот раз все в защитных костюмах. Они просканировали несколько человек приборами и сняли показания. Кто-то в толпе снимал проповедь на телефон и заснял всё. Но прежде чем кто-то смог посмотреть, телефон изъял кто-то из БВУ.
Её последователи решили отметить её вознесение в школьном актовом зале. Еда, напитки, кино на большом экране, на все бабки. Даже мы, неверующие, пришли туда, что ж ещё было делать в городе? Это звучало весело, так или иначе.
Сзади стояли столы с едой и напитками. Экран проектора был опущен, на нём крутили фотографии Патрисии, все с текстом типа "Поздравляем!"
Никто не знает, кто это сделал. Должно быть, кто-то из БВУ, с кризисом совести. Но мы никогда не узнаем его имя.
Внезапно в помещении потемнело. Кто-то ахнул от удивления. Потом изображение на проекторе поменялось. Вместо Патрисии там был белый текст на чёрном фоне:
ВАМ ЛГАЛИ
и на следующем слайде:
ПРОПАВШИЕ МЕРТВЫ
Ещё ахи в толпе. Какая-то женщина заявила: "Чушь". Но в душе некоторые знали. И следующий слайд убедил всех.
Это была запись вознесения Патрисии на телефон. Вначале проигрывалось нормально. Проповедь, щёлчок, изчезновение. Но на телефоне фрэймрейт был побольше, чем на старых камерах наблюдения в универмаге. Запись проигралась вновь и замедлилась к моменту исчезновения, показывая покадрово.
– Христос! – воскликнул кто-то, когда мы увидели. Какой-то ребёнок заплакал. Мужчина, ребёнок которого вознёсся, не выдержал, что-то внутри него ломалось с его рыданиями. Большинство из нас молчали во время раскрытия.
На одном кадре Патрисия, посреди фразы, с открытым ртом и поднятым пальцем. На следующем кадре она в том же положении, и всё выглядело нормально, пока не бросишь взгляд на её голову. Как будто правую сторону её лица сгребли, и было видно слои, как у наполовину высосанного леденца. Кожа открыла мясо, мясо – кость, кость – мозг, а мозг пустоту. Как будто что-то её аккуратно откусило. И я знал, что это невероятно. Так быстро этого не могло быть. Но я готов был поклясться, что её рот изменился. Готов был поклясться, что он открылся для крика.
В мозгу всколыхнулись воспоминания. Плохая земля? Возможно. Голодные духи, ближе. Но господи, выглядело, будто сам воздух был голоден.
После того все покинули город. Никто не проронил ни слова. Выезжая, я проехал базу БВУ. И пересёкся взглядом с Чёрным комбинезоном. Впервые на нём не было улыбки. Думаю, они хотели морских свинок. Хотели посмотреть, как часто эта штука нуждается в еде и смогут ли они её сдерживать. Нахрен.
Я вне штата Южная Каролина уже какое-то время. Но я всё ещё приглядываюсь. Я приглядываюсь к той местности. Наш городок недавно убрали с карт. Почему бы нет? Там никого не осталось. Однако я смотрю за отчётами о пропавших. И люди теряются в тех местах. Находят брошенные машины посреди дороги или в кювете. Наш городишко всегда был проездным. Его нет на карте, но дороги всё ещё используются.
Надеюсь, этого достаточно. Что оно довольно. Дай бог, оно не распространится.
Перевод поста с Reddit
Учебный зал (ориг. study hall) – место, где ученики могут самостоятельно заниматься в отсутствие уроков, навроде коворкинга
Итак, в местном учебном зале есть несколько необычных правил. Я бы с радостью учился дома, но трудно концентрироваться на чём-то дольше пары минут, если родители постоянно ругаются в тесной двухкомнатной квартире. А мне нужно фокусироваться на чём-то часами, чтобы достигать результатов.
Но несмотря ни на что, крики бы того стоили, если бы я знал, что будет дальше.
Это произошло в пятницу ночью. Оставалось 4 дня до моего экзамена по химии перед новогодними каникулами.
Я вошёл в зал в 23:43, поздоровавшись с пожилым мужчиной на стойке информации. А ещё он содержал это место, так что каждый раз, когда он просил перечитать правила поведения (а это было всегда, независимо, входил я впервые или в пятисотый раз), мне приходилось повиноваться. Давайте введу вас в курс дела. Опущу детали, только самое важное:
Убедитесь, что абсолютно все огни горят, пока вы находитесь в зале.
Когда будете выходить, убедитесь, что табличка на двери в положении "Закрыто".
Уходя, убедитесь, что вы освещены. Никогда, прямо НИКОГДА не выключайте свет над собой. Ещё убедитесь, что вы не в темноте. Ни на долю секунды.
Если снаружи ещё темно, НЕ ЗАБУДЬТЕ запереть дверь по выходе. Если солнце уже взошло, я сам закрою, идите.
Если услышите шум, игнорируйте (НЕ смотрите, откуда он исходит). – Никогда не слышал шума снаружи, но таковы правила.
Не отвечайте по телефону, когда меня нет, несмотря ни на что. – Этого тоже не бывало.
НЕ оставайтесь в зале после 6 утра. Нельзя заходить до 9 утра.
После повторения правил, которые в меня вдалбливали чаще, чем периодическую таблицу, я помахал старику рукой и сел. Я всегда садился на одно место.
Первые несколько часов пролетели в мгновение ока, как обычно. Но я был вынужден прерваться в 2:30 ночи, когда старик ушёл домой и я остался наедине.
Сегодня я задумал остаться чуть подольше. Честно говоря, не было желания получить очередную взбучку от родителей за 5 с минусом на экзамене. Пришлось концентрироваться и учиться ещё больше.
Прошло ещё несколько часов (чувствовалось будто 10 минут). Часы достигли 5:55. Я бы и не заметил, если бы не моё напоминание. Возвратившись к действительности, я начал приводить всё в порядок, чтобы не расстроить старика (иногда он немного привередлив). Мой мозг был выжат, зрение тоже размыто.
Я собрал вещи и выключил свет в необходимом порядке, согласно правилам. Я уже так много раз это делал, что не нужно было задумываться.
Открыв дверь, я выключил последнюю лампу. В тот же момент часы пробили 6 утра. На улице было темно, точно так же, как когда я вошёл, в 23:43. Вдыхая свежий прохладный загородный воздух, я вздрогнул, когда громкий звонок пронзил мои барабанные перепонки. Это был дисковый телефон на стойке у старика.
– Чёрт, – пробормотал я про себя. – Не думал, что будет так громко. – Я протёр глаза и зевнул, отчего мои глаза, к несчастью, только потяжелели. – Надо выключить.
Шагнув внутрь, я вздохнул, вспомнив, что должен включать свет, будучи внутри. Я так и сделал и подошёл к телефону. И остановился, когда в памяти всплыло одно из правил.
Не отвечайте по телефону, когда меня нет.
"В самом деле, – подумал я. – Наверное, лучше так и оставить".
Я вздохнул и почесал затылок.
"Скорее бы заснуть", – сказал я себе, опять зевая.
Развернувшись, я уловил вдалеке звук. Звук, становившийся громче с каждой секундной, хотя и понемногу.
"Аамммм да хаммммм ба хаммм ба дам хаммммм" (ориг. "Huummmm da hummmmm ba hummm ba dum hummmm")
Не знаю, почему, но один только звук вызвал у меня мурашки, вмиг меня взбодрив. Он эхом разнёсся по всему залу. Пока он становился громче, я чувствовал нарастающее давление. Похожее на сонный паралич. Как будто мою грудь давило, я глубоко вдыхал и выдыхал. Я широко открытыми глазами смотрел на трясущиеся руки.
"Какого хрена? – думал я. – Что со мной?"
Странное чувство, я никогда такого не ощущал. Всё казалось другим. Жуть.
Внезапно я услышал позади громкий стук, как от падения чего-то тяжёлого. Инстинктивно я развернулся и с криком отскочил назад.
На другой стороне зала была тёмная фигура ростом примерно в два с половиной метра. Оно возвышалось надо мной, а его рук хватило бы, чтобы дотянуться и схватить меня за голову. Именно от него исходили звуки.
В эту секунду я почувствовал себя в опасности, так как фигура собралась прыгнуть на меня. Всё, что я слышал, было сердцебиение в глотке.
– А, нахрен! – крикнул я.
Развернувшись, я выскочил наружу, не оборачиваясь. На бегу я чувствовал, что меня преследуют. Несмотря на это, я слышал только своё дыхание и кряхтение. Добравшись домой, я захлопнул и запер дверь.
Остаток ночи мой мозг метался в различных мыслях. Я не мог избавиться от ощущения, что что-то было рядом со мной и наблюдало. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел фигуру, несущуюся ко мне на скорости, неразличимой мной. Пока оно не поймало меня, я открывал глаза с громким вздохом. Но давление не уходило.
Что это была за фигура? Совсем не похоже на старика.
В итоге я забылся сном и проснулся лишь через несколько часов от сообщения с неизвестного номера.
"Привет, ты тот парень, что остаётся в учебном зале допоздна?"
Моё сердце пропустило удар. Я решил не отвечать. Мне не нужны были проблемы из-за каких-то нелепых правил. Наверное, просто нервы разыгрались перед экзаменом.
Увидев, что он опять печатает, я заблокировал его. Не хочу вмешиваться в то, что увидел вчера.
Следующей ночью я готовился к другим занятиям. Я решил уйти одновременно со стариком в 2:30, чтобы избежать подобной ситуации. Хотелось рассказать ему о произошедшем, но я боялся проблем.
Я нервно вошёл и поздоровался со стариком. Но что-то было не так.
Он смотрел мне в глаза внимательнее, чем обычно, даже после того, как я повторил правила, чтобы успокоить его. Он не был злым и обеспокоенным, просто отстранённым.
Я решил, что это паранойя. Не мог же он узнать, что было вчера? В конце концов, я в итоге не нарушил правил, а его даже не было... так ведь?
Я сел на то же место. Напряжение усиливалось, пока я при взгляде на старика замечал, что он уставился на меня со своего места. Я глубоко вздохнул и надел наушники.
Через несколько минут я получил сообщение. От старика. У меня был его номер просто на всякий случай, так что это было необычно. Но зачем мне писать, если мы в одной комнате?
"Хотел сообщить, что у меня есть некоторые обязанности за городом. Наверное, ты достаточно знаком с учебным залом, чтобы я мог доверить тебе одну ночь. Держи всё в порядке, вернусь утром в понедельник."
Сердце остановилось, когда я прочитал это.
"У меня есть некоторые обязанности вне города".
Я дрожал, каждый раз перечитывая.
"У меня есть некоторые обязанности вне города".
Я медленно поднял глаза. Человек на информационной стойке всё ещё на меня смотрел. Давление в груди, которое я чувствовал прошлой ночью, вернулось. Свет начал моргать, а моё дыхание участилось. Тело напряглось и замерло.
"Вне города".
Если так, с кем я сейчас в этом зале?
Перевод поста с Reddit, сообщество Nosleep
Герою сегодняшнего рассказа явно стоило быть осмотрительнее во время прогулок по пустынным переулкам и не спешить доверять странным незнакомцам, предлагающим самые удивительные товары в мире.
Автор: Sam Miller. Мой перевод. Вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Ночная улица. Я иду вперёд, фонари над головой освещают путь. Из грязного, вонючего переулка доносится гнусавый шёпот.
– Эй, приятель, друг, дружище, союзник, знакомый! Иди сюда, у меня есть для тебя кое-что интересное! Отличные продукты, вкусные организмы, красивые концепции, и всё это здесь, в этих самых карманах!
В замешательстве я сворачиваю в тёмный переулок. Там стоит приземистый мужчина. Очертания его тела скрыты складками плаща, шляпа низко надвинута на жёлтые глаза. Я спрашиваю, чего ему от меня надо.
– Видишь ли, у меня одни из самых выгодных предложений на самые лучшие товары в мире… Или, по крайней мере, по эту сторону Миссисипи. Просто подойди и взгляни, мой друг-подружка!
Он широко распахивает плащ. Его бесформенное тело перетянуто цепями, с которых свисают клетки. За крупную опухоль на его правом боку зацепилась какая-то мохнатая тварь с огромным количеством глаз, слева висит нечто, напоминающее странную многоножку. Он выворачивает карманы пальто: там лежат коробки с надписями вроде «Лучшее ПЕСЧАНОЕ Животное», «Слизистая Рыбка Для Слизистых Мальчиков» и «Команда Членистоногих Человеческих Мальчиков и Девочек». Его острозубую ухмылку обрамляет поросль бородавок, огромные глаза таращатся на меня. Я осматриваю некоторые из его странных товаров и смущённо перебираю коробки, избегая прикасаться к цепям.
– Если хотите убедиться в нашем качестве, я могу отвести вас на фабрику, откуда выползли эти очаровательные котятки!
– Эм… Х…Хорошо…
Отвратительная, покрытая бородавками рука с пальцами, увенчанными шишковатыми ногтями, хватает мою ладонь. Я не успеваю сказать и слова, как продавец затаскивает меня в какую-то расщелину или трещину между кирпичами. Вокруг кромешная тьма. Ощущение такое, словно я падаю по жёлобу. Лицо обдувает ветер. Продавец не отпускает мою руку. Где-то далеко внизу появляется крохотный светлый квадратик, он становится всё больше и больше, пока мы не ударяемся о что-то мягкое. Нечто под моими ногами вздрагивает и покачивается. Оправившись от падения, я опускаю голову и встречаюсь глазами с этим перекошенным, приземистым существом. На его губах застыла вымученная улыбка. Вскрикнув, я отпрыгиваю назад, ударяясь спиной о решётку.
– Хе-хе, – скрипуче смеётся продавец, – добро пожаловать на нашу прекрасную фабрику производственных товаров, друг-дружище! Кстати, это наша новая мягкая гончая (копирайт!), правда, она милашка?
В замешательстве я поднимаюсь на ноги, и продавец ведёт меня по металлической дорожке. Вокруг стоят массивные механизмы неясного назначения, качаются трубы, вращаются шестерёнки, отовсюду раздаётся хлюпанье мяса и шипение пара. Мелькающие в тенях маленькие существа, одетые в одинаковую униформу и защитные костюмы, скрывающие их тела, вращают колёса, скатывают мясо в шары и выполняют ещё какую-то непонятную работу.
– Здесь, на этой старой доброй мануфактуре, мы производим самые красивые, самые чистые, самые живые организмы и животных! Они идеально подойдут для какого-нибудь маленького жучка или для девчонки, если ты хочешь сделать подарок, или чтобы наполнить какую-нибудь коробку, приятель, если ты подбираешь для неё живность!
В растерянности я молча осматриваюсь по сторонам и наблюдаю за рабочими, а бородатый продавец продолжает что-то бубнить себе под нос. По металлической дорожке мы переходим в другую комнату, полную трубок, баков и ванночек с эмбрионами и какими-то вязкими и влажными существами, покрытыми слизью. Крошек-работников тут ещё больше. Продавец указывает на один из инкубаторов, в котором плавает слизистая тварь, напоминающая эмбрион с зубастой, смахивающей на пиявку, пуповиной.
– Прошу, обратите внимание на наш маленький фирменный штришок! – неопрятный коготь продавца указывает на кожу запертого внутри существа. – Каждый из этих маленьких плохих мальчиков поставляется с крохотной уникальной печатью! Она ставится на их прекрасную кожу, на экзоскелет или на иное подобное покрытие!
На коже инкубируемого эмбриона – маленький символ, состоящий из треугольников, линий и кругов. Такие же фигуры есть на коже всех остальных существ в этой камере. На таращащей глаза голове лошади, насаженной на веретенообразное тело, есть крохотный символ в виде сдвоенных треугольников, на спине краба с двумя лицами выгравирован круг в круге, и так далее. Каждое из этих странных существ украшено каким-то символом, который отличает их от организмов, произведённых не здесь.
– Хе-хе… Если подумать, я, кажется, только что заметил кое-что любопытное…
Грубая рука продавца задирает мою штанину, и на свет показывается то, что я всю жизнь считал родимым пятном: маленькая круглая отметина на лодыжке, всего лишь самую малость темнее кожи. Асимметричные глаза продавца расширяются в удивлении.
– О боже! Ай-яй-яй, похоже, я всё это время распинался перед собственным товаром. Какой же я дурак! Ну, раз уж ты здесь, давай-ка упакуем тебя, маленький ты шалунишка!
Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, со всех сторон ко мне протягиваются многочисленные руки, они хватают и тянут меня куда-то. Меня утаскивают всё дальше и дальше, пока я не попадаю в комнату, заполненную коробками, обёртками и кусками пластиковых упаковок. Под решетчатый трап подставлен картонный контейнер, на котором написана какая-то тарабарщина – смесь английского, других языков, которые я узнаю, но не могу прочитать, и языков, которые я вижу впервые в жизни. Многочисленные руки с силой запихивают меня в коробку, и машина, управляемая горсткой крохотных сотрудников фабрики, задвигает отверстие куском пластика, запечатывая меня. Деформированное лицо продавца склоняется надо мной, и он говорит своим скрипучим голосом:
– Хм… Отправляйте скорее этого классного котика, он готов к продаже!
Другие истории этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Покупайте только настоящую газировку!
Суперсчастливая страна развлечений
Минутка саморекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа.
Бесцветная равнина от горизонта до горизонта. Странный человек, лицо которого растягивают в гротескном подобии улыбки вонзающиеся в плоть крючки, протягивает билет в парк аттракционов...
Автор: Sam Miller. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Я уже довольно долго бродил по этим безжизненным, бесцветным равнинам, когда заметил вдалеке странного, бандитской наружности человека в костюме. Губы на его бледном, безносом лице растягивала неправдоподобно широкая улыбка – в уголки рта впивались маленькие крючки, цепочки от которых тянулись к парящим рядом крошечным дирижаблям, разрисованным преувеличенно весёлыми рожицами. Подойдя ко мне, он сказал: «Я Билетёр. Я выдаю билеты». Он протянул мне маленький красноватый клочок бумаги с надписью: «Билет на ОДНО ПОСЕЩЕНИЕ – Суперсчастливая Страна Развлечений». Затем он прошептал: «Отдайте его Кассиру» ‑ и зашагал прочь, скрывшись за линией горизонта.
Я почувствовал, что мне необходимо взять правее, и пошёл вперёд. По правую руку от меня и за спиной протянулась розоватая стена, на которой пестрели плакаты с рекламой аттракционов, клоунов, цирковых уродов и еды. Рядом, метрах в полутора, за стойкой сидел высокий худой мужчина в костюме, с такой же, как у Билетёра, искусственной улыбкой. Цепочки, протянувшиеся от потолка к крючкам в уголках его рта, слегка оттягивали голову назад. Когда я подошёл, он наклонился вперёд, насколько смог, и произнёс хриплым, высоким, как бы срывающимся от напряжения голосом: «Билет…» Он протянул руку с ладонью, напоминавшей худую, костлявую клешню, и я осторожно вложил билет в его дрожащие пальцы. Он поблагодарил меня, выдавливая слова всё тем же странным, напряжённым голосом, и, наклонившись, потянулся к выглядывавшему из-под стойки рычагу, покрытому грязью и следами копоти. Со скрипом и скрежетом передо мной растворились огромные ворота. Я вошёл внутрь. Так началось моё существование в ужасной «Суперсчастливой Стране Развлечений».
---
В общем-то, тут оказалось не так уж и плохо. Здесь есть шатры с клоунами, огромные американские горки, маленькие, забавные «детские паровозики», рестораны и множество других аттракционов. Но есть кое-что, производящее на меня крайне отталкивающее впечатление. Во-первых, цвета. Всё вокруг выглядит как-то блёкло. Во-вторых, у всех посетителей парка, которые бродят и ползают вокруг, одинаковые, ужасающие, чудовищные улыбки, причём у всех они разные. У одних кожу на лице оттягивают крючки, привязанные к странным деревянным блокам, что создаёт болезненное, фальшивое подобие улыбки. У других просто срезаны уголки рта, так что кажется, будто они всегда улыбаются, вне зависимости от того, счастливы они на самом деле или нет. У некоторых к губам тянутся цепочки, как у Билетёра и Кассира, и эти люди не могут сдвинуться с места. Наконец, в-третьих, они все постоянно счастливы. Даже если кто-то должен испытывать сильную боль – в результате травмы или ещё чего-то, что могло бы огорчить человека – если спросить их, что они чувствуют, окажется, что пострадавший испытывает безумное счастье.
---
Второй день подряд я катаюсь на аттракционах. Все они – в лучшем случае посредственные, а в худшем – совершенно ужасные: реквизит из картона, персонажи плоские, а сюжеты кошмарные. Не понимаю, почему всем вокруг они так нравятся. Ночью, если мне удаётся заснуть, я вижу проносящиеся перед глазами письмена. Я не слышу голоса, я вижу только символы. Буквы английские, но из них складывается какая-то тарабарщина. Понятия не имею, что это всё означает.
---
Я очень несчастен. Я нигде. Я везде. Я нахожусь в комнате, а комната – это я. На лицо падает луч света, и я счастлив. В кои-то веки я счастлив. Я чувствую, как все воспоминания покидают мой мозг, когда передо мной появляется большой, похожий на экран предмет. Я вглядываюсь в его непроглядную черноту, и он включается. Он показывает мне счастливые картинки. Он показывает мне картинки счастья. Мне очень понравилась та, где в ужасно избитой сюжетной сцене съели котёнка! Есть картинки с цирком, в котором бродят плохо сделанные персонажи, и светят кровавые тени тысячи солнц! Это чистое счастье! Последние воспоминания улетучиваются из моего мозга, когда я...
---
Я врываюсь обратно в реальность. Я рассматриваю два пустых утолщения на концах моих очень полезных стеблей и вспоминаю о том, что происходило с одним из представителей вида Homo Sapiens. Я вздрагиваю, когда в углу перекатываются несколько пылинок. Я замечаю их, потому что мне предписывается обращать внимание только на те объекты, в которых больше пяти молекул. Я могу лишь догадываться о дальнейшей судьбе этого человека, ведь неведомая сила вытолкнула меня из его мозга. Я лишь записываю то, что он успел заметить, когда я решил поселиться в его мозге в виде нескольких электрических импульсов. Я опускаю глаза, рассматривая своё трёхногое тело, и использую эмоцию, обозначенную как «Эмоция: надежда», единственную, что осталась со мной после того, как та странная, бестелесная сила вытолкнула меня за пределы его разума.
---
Записано в день 13:456:78:2333 на металлических пластинах Фангисай Гахсик Нджуйком.
Другие истории этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Покупайте только настоящую газировку!
Минутка саморекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа.
Сегодня совсем небольшой рассказ; похороны в описанном автором мире проходят теперь совсем не так, как мы с вами привыкли.
Автор: Pyro Gibberish. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Как-то раз дедушка рассказал мне о том, что называется похоронами. Он сказал, что на похоронах друзья и родственники одеваются в чёрное и поют песни, а потом покойника опускают в яму. Сложно поверить, что люди когда-то так поступали. Это так странно и печально.
Как бы то ни было, с матерью всё обстоит иначе. Мы с Дэвидом сидим на крыльце и смотрим, как самое, наверное, близкое к смерти существо взваливает её тело на свою бугристую спину.
Мне не так уж часто доводилось их видеть, и сегодня я впервые могу хорошо рассмотреть одного из них. Существо напоминает одновременно змею и жабу; его длинное тело кажется неестественно раздувшимся, а по бокам шевелятся сотни маленьких веретенообразных лапок. У него нет ничего, напоминающего лицо; в задней части туловища виднеется пара сокращающихся отверстий и короткий отросток, которым оно подхватывает тела.
Дэвид называет их психопомпами. Я обычно просто говорю «эти штуки». Какой смысл давать имена вещам, которые в них не нуждаются. Нам и без того достаточно горько наблюдать за тем, как один из них подхватывает тело нашей матери, и ни к чему их ещё и очеловечивать.
Я плачу, но стараюсь держать себя в руках. Дэвид не так сдержан, и его рыдания эхом разносятся по нашему тупичку. Он всегда был сильно привязан к маме. В конце концов, когда она заболела, именно он бросил все дела и приехал, чтобы заботиться о ней.
Поднявшись на ноги, Дэвид вытирает глаза. Срывающимся голосом он говорит, что сходит приготовить себе выпить. Я киваю, не сводя глаз с твари, которая как раз начинает обволакивать своей напоминающей сухожилия плотью тело вырастившей меня женщины.
На улице воцаряется тишина. Как всегда, стоило соседям заметить одну из этих тварей, ползущую по улице, как они забрали детей в дома и занавесили окна. Так было всегда, сколько мы с Дэвидом себя помним.
«Эта штука» продолжает сидеть на обочине, её тело мерно пульсирует, словно она ещё не закончила со своими делами. Я смотрю на часы: прошло уже почти две минуты. Странно. Когда умер наш пожилой сосед, одна из этих тварей очень быстро забрала труп и отправилась восвояси.
И почему Дэвид так долго копается со своим напитком?
Тварь издаёт слабый хлюпающий звук и разворачивается в сторону нашего дома. Это сбивает меня с толку ещё сильнее. Неестественно, неловко переставляя многочисленные лапы, существо ползёт по тротуару к нашей входной двери.
У меня стынет в жилах кровь от внезапно нахлынувшего осознания. Я зову Дэвида. Тишина. Когда эта проклятая тварь проскользнула в дверь (мама всё ещё оставалась привязана к её спине), у меня уже не осталось сомнений, что Дэвид допил свой напиток…
Традиционно, минутка рекламы: если хотите поддержать выход новых переводов, милости прошу на наш канал в ТГ, Сказки старого дворфа.
Проснувшись, героиня увидела, что город за окном затянул странный багрово-красный туман с запахом плесени...
Автор: Joseph Hartman. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Однажды утром одна горбатящаяся за зарплату рабыня забыла завести будильник. Вместо того, чтобы подскочить от резкой трели телефона, она вынырнула из сна, окунувшись в красноватый утренний свет. В её усталом мозгу мелькнула мысль о тех часах, на которые бензоколонка осталась без присмотра. «Меня тошнило, скажу я, – подумала она. – Блевотина была буквально повсюду». Они ей поверят. Или уволят. Так или иначе, уже ничего не исправить.
Она подтянула одеяло к горлу. Можно было спать дальше, но сон не шёл. Она слишком нервничала, да к тому же накатывала головная боль. Она заставила себя подняться и прошла в гостиную. Её мать смотрела в окно. Она даже не повернула головы, когда в комнату вошла её дочь.
– Если тебе интересно, почему я всё ещё здесь…
Её матери было всё равно.
– Анна, ты видела когда-нибудь такой туман?
Та посмотрела в окно. Она едва могла различить здания на противоположной стороне улицы. Всё затягивал багровый туман. От солнца осталось лишь размытое светлое пятно в небе, и перекрёсток укутывал странный полумрак.
Анна закатила глаза и собралась уже распахнуть окно, но мать схватила её за руку.
– Подожди! – воскликнула она. – Что, если он ядовитый? Может, произошла какая-нибудь ядерная утечка, или ещё что-нибудь…
– Ты просто параноик, – заметила Анна и стряхнула мамину руку. Одним быстрым движением она распахнула створки. В комнате сразу стало душно и влажно. В воздухе запахло плесенью, как на улице после долгого дождя. – Вот, видишь? Мы не умерли, всё в порядке.
Мать бросила на неё укоризненный взгляд. Анна отвернулась и взяла ключи.
– Я ухожу, – бросила она.
– Куда?
Анна открыла входную дверь.
– Будто тебе есть до этого дело.
Её мать только вздохнула.
– Осторожнее там…
Анна вышла в подъезд, не потрудившись запереть за собой дверь. «Будто тебе есть до этого дело», пробормотала она себе под нос ещё раз.
В жилом комплексе царила тишина, но в этом не было ничего странного. Анна спустилась к своей машине. Видимость едва ли превышала пару футов [прим.: около шестидесяти сантиметров], так что она не поднимала головы, внимательно следя, куда ставит ногу.
В парке через дорогу играли соседские дети, они крутились на карусели и раскачивались взад-вперёд на качелях. Где-то позади сработала сигнализация чьей-то машины, с каждым гудком головная боль усиливалась. Каждый звук, каждый смех, казалось, вонзался острыми иглами прямо в мозг. БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП.
Туман, похоже, никого не беспокоил, но Анна чувствовала всё большее напряжение. Руки непроизвольно подрагивали, дыхание участилось. Воздух смыкался вокруг неё, словно стенки удушливой коробки.
Шаги. Прямо за спиной. Выхватив из сумочки шокер, она повернулась и оказалась лицом к лицу с Терри. Паренёк-обдолбыш из соседнего дома, когда-то давно они дружили.
Он нервно улыбнулся, вскидывая руки. Его взгляд остановился на сверкающем наконечнике шокера.
– Эй, эй, всё нормально. Я безоружен.
Убрав шокер, она открыла дверцу машины. Его руки безвольно упали.
– Итак… – Терри, кажется, пытался поймать взгляд Анны. К её удивлению, в его глазах не было и следа обычной красноты.
– Чего тебе? Если хочешь одолжить денег, то это не ко мне, – огрызнулась она.
Он покачал головой.
– Просто хотел попросить подвезти, ничего такого.
Проворчав что-то неодобрительное, она открыла дверцу. Терри забрался на переднее сидение.
– Тебе куда?
– В магазин комиксов. Встречаюсь там с друзьями, – он был необычно немногословен и смотрел прямо перед собой.
Двигатель заурчал, и она выкатилась с парковки.
– Я в университет. Оттуда легко дойдёшь пешком.
Они проехали перекрёсток, и почти сразу краснота сгустилась настолько, что дорога впереди стала едва видимой. Она включила фары, но лучше не стало.
– Вообще-то… – робко пробормотал Терри после долгого молчания. – Не могла бы ты… Ну, высадить меня прямо там? Мне… Мне что-то не хочется сегодня гулять.
– Боишься потерять голову? – она хихикнула. – Я думала, таким, как ты, это нравится.
Он выглядел оскорблённым.
– Шутишь? Посмотри на это! – его голос звучал испуганно.
– Ну да, краснота. К чему ты клонишь?
– Это неправильно. Это… – он застонал и поднёс руку к голове.
Анна нахмурилась.
– Головная боль?
Терри кивнул, на его лице появилось страдальческое выражение.
Она вдруг поняла, что не видит окрестных домов, только дорогу прямо перед собой. Никаких огней. Никаких звуков. Ни одной машины на дороге.
Анна нажала на газ. Двигатель рычал. Наконец в поле зрения появилось здание – жилой комплекс, из которого они выехали. Анна надавила на тормоза, и машина, вздрогнув, остановилась. Оба они замолчали.
– Я… Я что, ездила кругами? – сказала она, чувствуя, как запершило вдруг в пересохшем горле.
Терри медленно покачал головой.
– Ты ни разу не поворачивала. Ни разу.
Они выехали с одной стороны перекрёстка и приехали на другую. То же здание, тот же парк, те же грязные тротуары. Анна закрыла рот, стиснула зубы и нажала на газ. Машина с рёвом пронеслась на красный и скрылась в тумане.
– Тормози, тормози! Ты же разобьёшься! – Терри вцепился в кресло.
– Спорим, нет? – сердито прошипела она.
За несколько минут езды в тумане они не увидели ни одной машины, в которую можно было бы врезаться. Да и вообще ничего не было. Анна вглядывалась в туман по обе стороны от себя. Невзрачные дома. Силуэты. А перед ними – многоквартирный дом. Опять. Снова детский смех. Снова автомобильная сигнализация.
Анна остановилась на середине перекрёстка, достала из кармана телефон и набрала номер матери. Терри сидел молча, глядя перед собой.
– Мама? – произнесла она надтреснутым голосом, когда с той стороны сняли трубку.
Несколько секунд тишины.
– …Да, Анна? Что случилось? – голос матери звучал немного искажённо, словно с телефоном что-то было не в порядке.
– Ты… Ты ещё дома?
– С чего бы мне куда-то выходить?
– Неважно, послушай! Я хочу, чтобы ты выглянула в окно…
– Ой, но там такой туман!
Затаив дыхание, Анна опустила боковое стекло. Тяжёлый, пахнущий плесенью воздух ворвался внутрь; кажется, даже в самом салоне автомобиля повисла красноватая дымка. Она высунула руку и помахала в воздухе.
– Ты меня видишь? Пожалуйста, скажи, что ты меня видишь…
Снова пауза. В окне мелькнула неясная фигура, затем исчезла.
– Да, я тебя вижу. В чем дело, дорогая? Ты в порядке?
Анна вдохнула. Медленно выдохнула.
– Всё нормально. Я просто… Просто еду в университет. Мне нужно поговорить с папой.
– Едешь к этому ужасному учёному? – в трубке фыркнули. – С какой стати…
Анна закрыла телефон и убрала его в сумочку, они тронулись с места. Вперёд, в дымку. Выражение лица Терри не изменилось.
– Ты думаешь… Это конец света? – прошептал он.
– Это не конец света, – категорично возразила Анна. – Я думала, ты сегодня ещё не курил.
– Может, мы оба мертвы, а это – загробный мир.
– Мы живы.
– День за днём, и все проходят одинаково. Умираем и даже не замечаем этого. А потом оказываемся здесь…
Анна вдавила педаль тормоза. Машину окружал густой туман.
– Выходи из моей машины, – бросила она. Его глаза широко распахнулись от ужаса. – Я тебя подвезла, и будет с тебя.
– Н-нет! Ты же не оставишь меня здесь!
Он умолял, он был в отчаянии. Но почему он так боится какого-то тумана? Возможно, у него и имелись на это какие-то причины, но Анне было наплевать. Она вытащила из сумочки шокер. Не хватало ещё спорить с ним сейчас.
– Выходи. Сейчас же.
Терри захныкал, когда Анна протянула к нему руку с зажатым шокером. Распахнув дверцу машины, он выбрался наружу. Повернувшись, бросил на неё умоляющий взгляд, но она так резко тронулась с места, что дверца захлопнулась сама собой. В зеркале было видно, как он бежит за машиной, размахивая руками. Вскоре всё скрылось в тумане.
Анна продолжила движение. Когда впереди снова показался её дом, она не стала останавливаться. И Терри не было видно. По её губам пробежала циничная улыбка. Её предположения оказались верны: она определённо двигалась, а не просто петляла по одному и тому же перекрёстку. Вот только легче от этого не стало.
Она уже в третий раз проехала мимо своего дома. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. На одиннадцатом она попробовала свернуть на перекрёстке и поехала перпендикулярно своему предыдущему маршруту. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать.
Каждый раз, когда Анна проносилась мимо, она слышала один и тот же сигнал. БИП-БИП-БИП-БИП. На пятнадцатом проезде она увидела внутри движущуюся фигуру и поняла, что это вовсе не сигнализация. Она припарковалась на своём обычном месте и вышла из машины, заранее представляя, как сейчас отчитает хулигана по полной программе.
Она подошла к окну автомобиля и подняла руку, чтобы постучать, но тут же снова опустила её. Внутри сидела фигура. Именно фигура, иначе не скажешь. Она была телесного цвета, но глаза, уши и волосы отсутствовали. Она снова и снова с механической точностью врезалась лицом в рулевое колесо. Рот открывался и закрывался, делая рваные вдохи, которые через полуприкрытое окно напоминали вой.
Она молча отступила назад, надеясь, что существо не успело её заметить. Как никогда раньше, красная дымка давила на неё, создавая ощущение ловушки, словно она заперта в тёмной коробке, из которой нет выхода.
Голова закружилась, взгляд метался по сторонам. Она не придавала этому значения, пока сидела за рулём, но с каждым разом, как она проезжала мимо своего дома, он становился всё менее отчётливым. Не в том смысле, что его становилось труднее разглядеть, а как бы менее детализированным. Более простым. Словно кто-то в спешке собрал макет дома, не вполне понимая, для чего предназначены те или иные детали.
Окна отсутствовали, или были закрашены, или просто наклеены, словно рекламные плакаты, и местами отслаивались от идеально гладких стен. Игравшие в парке дети пропали, но смех остался – он исходил от спутанных клубков конечностей, которые качались на качелях и крутились на карусели. А потом послышался звук шагов, прямо позади неё. Она повернулась.
Это был Терри. Или что-то на него похожее. Его шея гротескно вытянулась, из открывшихся в ней отверстий валил густой красный дым. Лицо казалось искажённым, оно словно бы слегка подтаяло, а потом его неаккуратно натянули на череп. Слишком длинные руки были подняты к небу в жесте капитуляции.
– Подвези меня, – попросил он искажённым, монотонным голосом. – Подвези меня. Подвези меня.
– О… О боже, – Анна поняла, что ещё немного, и её вырвет. От Терри пахло плесенью, тёмными подвальными углами. Она вытащила шокер и направила его на него. – Оставь меня в покое!
– Подвези меня.
Терри вздрогнул, когда она ударила его шокером, но продолжал приближаться. Красный дым повалил Анне в лицо, она закашлялась и бросилась к машине, глаза слезились.
– Мама, мама! – закричала она в телефон.
Штука, похожая на Терри, приближалась к машине с поднятыми руками, не делая, впрочем, попыток проникнуть внутрь.
– Ну же, возьми трубку! – никакого ответа.
Она выбралась через дверь с противоположной стороны и, обежав машину, бросилась вверх по лестнице. Здесь было слишком много дверей, бесконечные ряды дверей и лестницы, которые упирались в стены или закручивались до тех пор, пока не начинали идти вверх ногами. Это казалось затянувшимся кошмаром, но она не могла уже остановиться.
За спиной снова послышались неровные шаги. Она бежала и бежала, продолжая карабкаться по лабиринту лестниц, пока всё вокруг не стало казаться знакомым. На дверях снова появились цифры. Маленький клочок нормальности в море безумия.
Она дёрнула дверь своей квартиры. Заперто. Быстро вставив ключ в замок, она распахнула дверь. Всё выглядело как раньше – почти. Вместо портретов на стенах висели листы чистой бумаги, вставленные в рамки. Узорчатый ковёр превратился в бетонный пол с нарисованными на нём цветами. И всё это пахло плесенью. Плесенью. Плесенью.
Мать Анны сидела у окна. Голова свешивается наружу, волосы свисают вниз.
– Мама… Мама… – позвала она, тяжело дыша. Лёгкие с трудом вдыхали красноватый туман.
Она игнорировала её.
– Почему… Почему ты молчишь?.. – Анна заплакала. – Почему ты меня не слушаешь… Никогда не слушаешь, когда это важно?
Споткнувшись, она качнулась вперёд и схватила мать за плечо. Развернув её к себе, она увидела… затылок. Ещё одна копна волос на том месте, где должно было быть лицо.
– АННА! – раздался крик. Звук почти разрывал барабанные перепонки, Анна закричала в ответ. – Ты видела когда-нибудь такой туман?
Анна бросилась прочь из комнаты.
– Ты когда-нибудь… – неслось ей вслед из квартиры. – Ты видела когда-нибудь такой туман?
Терри стоял на ступеньках.
– ОСТОРОЖНЕЕ ТАМ. Осторожнее… Там. Осторожнее. Осторожнее там. Там.
Она перепрыгнула через перила. Ударилась о землю, сильно.
Здесь так много тумана…
Хромая, она добралась до машины. Голос начал стихать. Анна вцепилась в дверную ручку и дёрнула на себя, свободной рукой массируя висок, чтобы унять головную боль. Если она усилится ещё хоть немного, голова расколется. БИП-БИП-БИП...
Она села в машину. Шум стал чуть тише. Она поехала прочь от своего дома, от сигнализации, от этих грубых подделок, имитирующих Терри и маму. Но куда бы она ни двигалась, всё оказывалось затянуто туманом.
Она продолжала ехать. Она ехала до тех пор, пока ей не стало казаться, что она уже не может больше ехать. А потом ещё немного. Пока в зеркале заднего вида не появилась другая машина, похожая на её собственную.
Почувствовав вдруг приступ клаустрофобии, она открыла окна. Запах плесени стал невыносим. Ветер, обдувающий лицо, принёс короткое облегчение, но он усиливался с каждой секундой, перерастая в шторм. Впервые с момента её появления кроваво-красная дымка поредела. И она наконец-то смогла всё разглядеть.
Горизонта не существовало. Мир был плоским, как стол. Впереди тянулись бесконечные ряды перекрёстков. Многоквартирные комплексы, парки и припаркованные машины, освещённые вечно восходящим солнцем, всюду, насколько хватало глаз. А в зеркале заднего вида она увидела водителя машины, ехавшей позади неё. Это была она. Она узнала свои волосы. Но лица не было. А за этой машиной – другая. И ещё одна. И так до бесконечности.
Анна сосредоточилась на дороге, в ушах звенел беззвучный крик, поглощавший её эмоции, разум, всё, кроме тела, заставлявшего машину двигаться. Несколько часов езды спустя датчик бензобака всё ещё показывал «F».
Она хотела остановиться. Но она никогда не остановится. Если она хочет жить, то никогда не остановится. Она не позволит этим тварям её поймать. Прикоснуться к ней. Стать ею.
Никогда. Никогда. Она с досадой ударила кулаком по рулю. БИП. Снова и снова. БИП-БИП-БИП. Головная боль усиливалась. БИП-БИП-БИП. Может, если биться лицом, будет больше проку.
БИП-БИП-БИП-БИП-БИП.
Она никогда не сможет остановиться.
Наш канал в ТГ: Сказки старого дворфа. Ваши отзывы и подписки - наша мотивация продолжать работу.
Люди всегда хотели знать, что будет с нами после смерти, и безуспешно пытались связаться с мёртвыми в надежде получить ответы на мучавшие их вопросы. Но что, если та сторона вдруг решит заговорить с нами? Или, более того, выдвинет живым ультиматум?
Автор: Nelke. Мой перевод, вычитка: как всегда, моя дорогая Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
>Ay de aquel que atraviesa, forastero
>La frontera del sueño en esta tierra*
Тридцать три часа бодрствования. Несколько часов назад я перешла с кофеиновых таблеток на амфетамины и всё ещё под кайфом: во рту сухо, сердце барабанит в груди. Мысли текут кристально чистым, ясным, неостановимым потоком. Наконец-то выглянуло солнце. Оно смывает все страхи, хотя, наверное, мне стоило бы бояться.
Поначалу наркотики сделали меня болтливой, но вскоре желание вести светские беседы сошло на нет. Я достала наушники и включила музыку на полную. Некоторые из моих товарищей по команде берут с меня пример. Между нами, старожилами, и молодёжью существует чёткое разделение. Мы предпочитаем наркотики, знакомые нам по предыдущей эпохе, те, что когда-то показывали по телевизору в нагнетающих страх новостных сюжетах. У молодых таких табу нет: они выжигают себе мозги велосетом, «шипучкой», имплантами и нейростимуляторами.
Мир вокруг кажется… Тусклым. Глаза слишком устали. Восприятие цвета – это тоже химический процесс, и после многих часов бодрствования он истощается. Чтобы восстановить остроту зрения, нужно давать им отдых – не менее пяти часов из двадцати четырёх. Шанс отдохнуть моим глазам представится ещё не скоро. Возможно, когда мы вернёмся, у меня уже разовьётся туннельное зрение, но меня это не слишком волнует, как и то, что икры ног и лёгкие горят огнём. Это, кстати, полезный побочный эффект от приёма амфетаминов. Я надеваю солнцезащитные очки.
Мы на полсотни километров углубились на территорию бывшего района Трептов [прим.: район на юго-востоке Берлина]. «Депопулированные» земли. Мы тут потому, что какая-то идиотка поскользнулась и сломала ногу во время подпольной вылазки и теперь не может самостоятельно вернуться в безопасное место. Мы должны вытащить её, пока она не умерла от голода, жажды или облучения, или пока другая сторона не решила, что наши провокации зашли слишком далеко. Если они сочтут себя оскорблёнными, то предпримут ответные меры.
Мы идём вперёд по растрескавшейся дороге, шагая преувеличенно осторожно, но уверенно. Я заложила большие пальцы рук за ремень. Звук шагов кажется слишком громким. Я с благодарностью вспоминаю ежедневные тренировки и радуюсь, что надела проверенные разношенные ботинки – в них не так остро ощущаешь, как устали и опухли от ходьбы ноги. Подставляя лица лучам восходящего солнца, мы распаковываем рационы и съедаем их, запивая изотоническими напитками. Мы словно молчаливо хвастаемся друг перед другом своими молодостью и здоровьем. Мы пришли с миром и извиняемся за причинённые неудобства. Никто из нас не собирается нарушать правила.
На этот раз мертвецы снова потребовали соблюдения каких-то мелочных правил. Запрещалось использовать транспорт, любой. Запрещалось спать, ибо сон – это насмешка над смертью. Запрещалось оставлять любые отходы. Мочиться приходилось прямо на ходу, в бутылки, а собственное дерьмо собирать и нести дальше в рюкзаке. Это было явным уколом в сторону живых, завуалированным оскорблением. Мол, вы годитесь только на то, чтобы ссать и срать. Мы видели это в цветных узорах во сне, слышали на оккультных радиочастотах, эти слова порой всплывают на сайтах объявлений и тут же исчезают. Думаю, у обеих сторон есть свои радикалы.
Но могло быть и хуже. Пару лет назад другой команде спасателей запретили выделять пот в воздух, так что им пришлось намазаться силиконовым кремом и надеть плотную одежду. Представьте себе: группа из шести человек идёт по обезлюдевшему району. Все под кайфом от спидов, «шипучки» и прочей дряни, которой им пришлось накачиваться, чтобы не заснуть, зная, что потеря сознания приведёт к фатальным последствиям.
И всё же мы вызвались. Вдесятером. Все граждане обязаны несколько раз в году принимать участие в операциях по обслуживанию, и премия за эту вылазку – неплохая прибавка к зарплате. Не то, чтобы мне не хватало денег, но если есть возможность – почему бы и нет?
---
Причина, по которой мёртвые не отвечали на наши вопросы и игнорировали спиритические доски, письма, оставленные на могилах и прочие «средства связи», оказалась весьма банальной: они не хотели. Мы не знаем наверняка, причиняло ли это им боль, доставляло неудобство или просто было слишком хлопотно – да это и не имеет значения. Когда они наконец решили заговорить, то наводнили все каналы связи, все радиочастоты. Они оглушили нас. Почтовые ящики забивали письма без отправителя. Они возникали буквально из ниоткуда. Мертвецы непринуждённо нарушали законы термодинамики лишь для того, чтобы сказать нам: прекратите приходить. Вам здесь не рады.
Когда это случилось, мне было шестнадцать. Я не очень понимала тогда масштабы происходящего. Я помнила, что меня приятно порадовало то, насколько быстро отреагировали люди; даже извечная броня подросткового цинизма дала брешь. Мы создавали комитеты и заключали мир со старыми врагами. Религиозные деятели долго не решались сделать заявления, им требовалось время, чтобы перестроиться и придумать, как отразить атаку на догматы их веры. Мы посылали мёртвым сообщения всеми возможными способами, рассказывали о себе, передавали приветы умершим родственникам, неистово расспрашивали о загробной жизни. Стремление поговорить с Великим Запредельным и разрешить все наши главные вопросы сплотило человечество. Но мёртвые не желали тратить время на пустую болтовню. Они лишь повторяли и повторяли своё послание, вбивали его нам в головы через письма, шёпот в телефонных трубках, сны – до тех пор, пока мы не прислушались и не спросили, что же мы можем сделать.
Раньше умирать было просто. Даже прорывы в медицине, случившиеся в двадцать первом веке, не могли гарантировать, что вы, например, не подавитесь костью, не попадёте под машину или просто не состаритесь настолько, что тихо скончаетесь у себя дома. Всё это закончилось с появлением всемирного закона о нарушителях, который нам в одностороннем порядке навязали покойники. Нашлись умники, которые тут же придумали для него кучу названий: Закон Танатоса, Трупное Правило и так далее; правда, за такие слова полагались серьёзные штрафные санкции. Мы все знаем этот закон наизусть.
Мы, мёртвые, делаем это заявление, чтобы о нём немедленно узнали во всех уголках планеты. С целью положить конец неконтролируемому миграционному потоку в наши владения мы выдвигаем следующие требования: 1) ни один человек не должен несанкционированно вторгаться на нашу территорию; 2) для каждой страны должна быть установлена ежегодная квота, основанная на возможностях и потребностях её населения; 3) любой человек, который добровольно пройдёт через границу сам или проведёт кого-то другого, будет соответствующим образом наказан.
Дальше шло ещё с полсотни всяческих уточнений и исключений, но в этом вся суть. В законе даже нет угроз, просто констатация фактов. И вот так мы перестали умирать. Ну, в основном. Поток новых умерших превратился в струйку, будто, знаете, засорилась канализация. Люди с хроническими заболеваниями стали дольше и упорнее сопротивляться болезни. Пожилые люди в возрасте восьмидесяти и девяноста лет продолжали жить; правда, само собой, не становились здоровее ни физически, ни психически. Мужчины и женщины, пострадавшие в автокатастрофах, страдали месяцами, получая непрерывный поток писем без марок и звонков с автоответчиков с напоминаниями о том, что несвоевременный уход из жизни – наказуемое преступление. Мы, живые, так и не восстали. У нас просто нет для этого возможности.
Для тех, кто поумнее, работает система квот. Сейчас мне пятьдесят, и в новый мир я перейду всего через семьдесят шесть лет – редкая удача. Кроме того, как только за это стали предлагать дополнительные бонусы, я тут же удалила яичники. Так что, вероятно, у меня будут некоторые привилегии, когда я наконец умру. Может, сокращение времени обработки или чуть больше t-пространства, кто знает. Несколько дней назад я прочитала статью, в которой утверждалось, что среднее время ожидания для людей моего возраста составляет более двухсот лет. Для новорождённых, вероятно, всё будет ещё хуже, по крайней мере до тех пор, пока мы не достигнем переломного момента, установленного другой стороной, и не снизим численность населения до приемлемого уровня.
Мёртвые потребовали назад свои земли, и мы подчинились. Бывшие обитатели домов попросили, чтобы их раскопали и снова положили в тех местах, где они жили когда-то. И мы ушли. Депопуляция. Старых жильцов выкапывали и размещали в старых домах, придавая им такие позы, чтобы они снова напоминали живых. Мебель переставляли в соответствии с их вкусами. А затем дома опечатывали. Городские площади превратились в импровизированные убежища для мёртвых бродяг и бездомных.
Мы перебрались в наспех построенные новые поселения, расположившиеся вдоль дорог и линий снабжения между старыми городами. Наши технологии адаптировались. Некоторые отрасли почти перестали развиваться, а другие, как, например, медицина, за считанные десятилетия шагнули, наверное, на века вперёд. Физические упражнения и сбалансированная диета стали обязательными. С войнами, по крайней мере, открытыми, было покончено. Никто не хотел нести ответственность за чей-то несанкционированный переход границы.
Мы так и не узнали, что же ждёт нас по ту сторону завесы. Сны стали своего рода неофициальным каналом связи, надёжным источником информации оттуда. Сейчас мы все видим похожие сны – словно настроились на одну и ту же телепередачу. Каждый получает свой вариант послания, будто длины волн немного отличаются, и должны записывать содержание снов и отправлять в центральное управление, где сообщение собирают воедино.
Кое-кто утверждает, будто имеет чуть более широкий доступ к информации. Они рассказывают о бескрайних равнинах, о пространстве Танатоса, о бесконечных очередях в некоей абстрактной вселенной, о лагерях для нелегальных новоприбывших, погибших в автокатастрофах, о пустынях и полях, усыпанных отрезанными руками и ногами, которые ожидают своих хозяев, чтобы воссоединиться с ними. Но они, разумеется, могут и врать.
Другие говорят, что им довелось напрямую общаться с мертвецами, и рассказывают о них длинные истории. Они говорят о клерках с зашитыми ртами и пустыми глазницами, с кожей, сухой и твёрдой, словно вяленое мясо, которые подписывают документы и выдают отказы. О том, что тамошняя оппозиция пытается тайно облегчить наш переход в их мир. Лично мне снились только бесплодные пейзажи, огромные толпы в пространствах с невозможной геометрией, ожидающие своей очереди, но я не знаю, реальны ли эти видения, или это просто сказывается общее напряжение.
---
В последний раз я ходила по этим пустынным улицам двадцать лет назад. Исчезли Spätis – маленькие бистро, наподобие того, что держали мои родители. Из окон больше не вывешивается сохнущее бельё. Я с трудом нахожу знакомые ориентиры. Старый парк Темпельхоф, разбитый на месте аэропорта, теперь полностью покрыт рядами могил. Некоторые мавзолеи торчат, словно гнилые зубы. Почти все они сделаны из бетона – их слепили на скорую руку в истеричную эпоху Великой Эксгумации, чтобы уложиться в жёсткие сроки, навязанные нашими мертвецами. Улицы покидали в спешке, и я вижу свидетельства тех времён: брошенные посреди дороги машины, скелетированная рука, свисающая из окна… Я помню этот город ярким, живым, полным движения и шума. Теперь над Берлином царит лишь стрёкот насекомых.
Когда люди ушли отсюда, в свои права вступила природа. Декоративные растения погибли или одичали, плющ обвивает заколоченные фасады зданий, сорняки и даже маленькие деревца прорастают сквозь трещины в асфальте. Кое-где мостовая провалилась, и образовавшиеся водоёмы облюбовали лягушки. Когда-то Берлин возвели на болоте, и теперь, когда система городских коммуникаций приказала долго жить, он возвращается к своему изначальному состоянию. По улицам бродят стаи собак, но они избегают нас – возможно, в их генетической памяти остались крохи пиетета перед человеком. Местная фауна тоже возвращается. Вдалеке я вижу стадо оленей, пощипывающих сорняки. Воздух на Фридрихштрассе пахнет листьями и влажной землёй. Город мёртвых – но цветущий рай для всех, кроме человека.
Солнце почти поднялось к зениту, но мы уже на месте. Я глотаю очередную таблетку, и девять моих спутников, словно управляемые единым разумом, делают то же самое, принимая наркотики по вкусу. Возвращаться будет непросто. Мы отгоняем подкрадывающуюся усталость.
Ориентируясь по указаниям навигатора, мы выходим на боковую улочку неподалёку от старого парка. Вокруг тихо, но экстренных сообщений из центра не было, и мы знаем, что человек ещё не нарушил границу.
Медленно, в полной тишине мы сворачиваем за угол и видим женщину, которая доставила нам столько хлопот. Она сидит, прислонившись к стене, и, кажется, пытается казаться меньше. Она кутается в слишком большое для неё пальто, а правая нога изогнута под невозможным углом. У неё тёмные волосы, глаза покраснели после нескольких часов плача. Мне хочется плюнуть ей в лицо.
Мы обступаем её полукругом. Стандартная процедура. Двое санитаров подходят к женщине, достают аварийные пайки и проверяют её на наличие симптомов переохлаждения или любого другого состояния, которое могло бы поставить её под угрозу нарушения.
«Мне очень жаль, – слышу я шёпот. – Я просто хотела…» Она говорит что-то ещё, но я пропускаю её слова мимо ушей и помогаю переложить женщину на носилки. Все они сожалеют, когда мы их ловим. Они не хотели создавать проблем. Они просто хотели отдать дань уважения – отцам, сёстрам, любовникам. Под любым предлогом, пусть даже для этого им придётся без разрешения проникнуть в депопулированную зону, и наплевать, что это может привести к дипломатической катастрофе. Иногда это придурки, не понимающие, в какое время живут, иногда – просто жополизы, считающие, будто после смерти получат какое-то особенное отношение, если возложат достаточно цветов или ритуальных подношений к могиле кого-то из предков. Некоторые целенаправленно хотят доставить неприятности: некрофилы, фетишисты, сторонники теологии распада. Все они считают себя выше закона. Намеренно или нет, эти люди подвергают нас опасности.
Санитары помогают женщине подняться и переносят её на носилки. Я была бы рада заставить её хромать вслед за нами, пока мы не покинем зону и не сможем снова поспать, но мёртвые заявили однозначно: они более не хотят, чтобы она касалась их земли. Мы сами должны унести её отсюда, а затем она предстанет перед судом. Когда женщина ложится на носилки, её лицо принимает затравленное выражение; она знает, что её ждёт. Смертная казнь, по понятным причинам, запрещена, но мы нашли способы сделать жизнь осуждённых неприятной.
Роли в команде чётко определены: два санитара, один разведчик, один офицер связи, и шестеро носильщиков – те, кто посменно понесёт нарушительницу. Не говоря ни слова, я занимаю своё место и берусь за ручки носилок. Женщина весит немало, но, по крайней мере, не двигается и не пытается убежать.
На мир опускается тишина, даже птицы умолкают. Лучи солнца ласкают лицо. В кои-то веки я чувствую себя единым целым со своей командой, и, я уверена, остальные считают точно так же. Болят руки и ноги, звенит в ушах, но, по крайней мере, мы рано или поздно вернёмся домой. По крайней мере, мы не на её месте. Молча переглянувшись, мы медленно отправляемся в обратный путь.
---
* Juan Perro ‑ Esta Tierra no Tiene Corazón. Примерный перевод (исп.): «Горе тому, кто пройдет, чужестранец, Граница мечтаний на этой земле».
Рассказы этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Наш канал в ТГ: Сказки старого дворфа.
Сегодняшняя история - о девочке, открывшей в себе весьма необычный талант и придумавшей ему крайне нестандартное применение.
Автор: J. Jae "JJ" Jay. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Я думала об этом уже несколько недель, но идея оформилась окончательно, только когда я увидела брата Шелли. Я поняла, что должна это сделать.
Шелли была одной из тех очаровательных отличниц, что постоянно ходят, прижав к груди туго набитый органайзер со всякой всячиной. Нежная кожа – она, наверное, никогда в жизни не красилась – и спускающиеся до самой талии шелковистые светло-каштановые волосы. Но самое большое впечатление на меня произвёл её рот. И зубы. У неё было худое лицо, но даже с учётом этого рот казался слишком маленьким. И тем удивительнее было видеть, как её губы смыкаются над двумя длинными передними зубами. Я каждый раз думала – нет, невозможно, такие гигантские зубы не могут поместиться в этом крохотном ротике. Но Шелли это каким-то образом удавалось.
Не думаю, что у неё вообще были друзья до того, как я начала с ней общаться. В тот день она так обрадовалась, когда за обедом я села за её столик и поделилась своей картошкой фри. Я видела это по её лицу: со мной разговаривает Райли Роудс. Та самая Райли Роудс. Честно говоря, мне просто хотелось смотреть на этот её карикатурный рот. Он меня завораживал. Она брала картошку фри по одному кусочку и тщательно их обгладывала.
Нет, правда. Наверное, она подумала, что я решила взять её под крыло. Что я введу её в новую захватывающую жизнь: мороженое и маникюр-педикюр с моими девочками, разудалые вечеринки у бассейна, болтовня о моде и всё такое. Ну да, ну да. Но она казалась такой счастливой даже от тех крох, что я ей побрасывала. В тот же день (у нас были уроки в одном классе) я дала ей накраситься блеском для губ. Он был вишнёво-розовым, с дешёвыми блёстками и пах автомобильной краской (я стащила его из сумочки Николь Ди, когда та отвернулась). Он ей совершенно не подходил, губы выглядели, словно смазанные жиром, да к тому же казались слишком алыми на её бледном лице. Но она была так счастлива. Вы бы видели её улыбку: даже когда она оттягивала губы до упора, её рот не расширялся, а только удлинялся, словно губы открывались только вверх и вниз, обнажая узкие длинные зубы и розовые верхние дёсны, такие бледные на фоне красных клоунских губ.
Она делала всякое для меня, эта Шелли. Отвратительно, но мне не стыдно в этом признаваться. Я придумывала всякую ерунду и шептала ей на ухо, лишь бы вдыхать чистый детский запах её шеи. При каждом удобном случае я украдкой разглядывала её передние зубы, цветом похожие на пожелтевшую слоновую кость, её маленькие бледные лапки с облезлой кожей. Мне хотелось скрутить её длинные тонкие волосы в верёвку. Посмотреть, будет ли она при этом так же пронзительно визжать, как в моих снах. Даже когда её не было рядом, я не могла перестать о ней думать. Я постоянно чувствовала себя на взводе, возбуждённой, словно ребёнок, переевший сахара.
Я всё ещё думала, что просто мечтать о ней будет достаточно. Теперь я знаю: достаточно не бывает никогда.
В прошлом году со мной кое-что произошло. Такие судьбоносные, определяющие дальнейшую жизнь события случаются с каждым из нас – только почти всегда это что-то скучное, вроде «летом у меня появилась грудь». Или как обнаружить, что у тебя есть талант к игре на тромбоне. Но тут всё вышло иначе. Я открыла в себе скрытый талант – точнее, дар. И это оказалось куда лучше банальной музыкальной одарённости.
Это случилось в середине января. В тот день я прогуляла школу. Родители куда-то уехали, у прислуги был выходной, так что дом остался в полном моём распоряжении. Хотя в Калабасасе [прим.: город в Калифорнии, на западе США] никогда не выпадает снег, погода стояла довольно прохладная, и я случайно заметила чёрную соседскую кошку, гревшуюся под моей машиной. Я заманила её в дом, бормоча, что хочу угостить чем-то вкусненьким, и она, словно загипнотизированная, пошла за мной. В тот момент я не совсем понимала, что делаю. Мне просто было скучно и хотелось немного пошалить.
Я привела её на кухню и достала пакетик кошачьего корма. Но прежде чем наполнить мисочку, я вспомнила, что горничная как раз недавно выбросила огромный рождественский окорок. Он испортился, когда отключали электричество. Я покопалась в мусорном ведре – и вот, пожалуйста, он всё ещё лежал там. Он сохранил нежность и аромат, только кое-где на бледно-розовом мясе проступили тёмные пятна. Выбрав кусочки получше, я сложила их миску и поставила перед кошкой.
Не раздумывая, она набросилась на еду, словно голодала несколько дней.
Наша собственная кошка, Снежинка, тоже заглянула на кухню. Обычно она меня терпеть не могла, но, когда я протянула к ней испачканные жиром руки и позвала, она тут же подбежала и уткнулась мордой в мои ладони. Я вытерла пальцы о её густой мех, а она только громче замурлыкала, словно в экстазе. Но потом в поле её зрения попала миска. Она бросилась вперёд и присоединилась к чёрной кошке.
Я завороженно наблюдала за тем, как они ели. Контраст чёрного и белого и симметрия, которую подчёркивала близость их размеров, притягивали взгляд. Их хвосты одинаково изогнулись, они напоминали зеркальные отражения друг друга. Кошки неистово пожирали кусочки окорока, их челюсти двигались синхронно и ритмично.
Зачерпнув немного мяса, я положила его на пол, на небольшом расстоянии от миски, а потом подвела Снежинку к ней так, что обе кошки теперь стояли мордами друг к другу, а кончики их хвостов соприкасались.
Я связала их хвосты вместе.
Кошки закричали. Они подняли от мяса грязные, перепачканные жиром морды. Их транс нарушился, они прыгали и пытались освободиться, но только сильнее затягивали узел. Моё сердце едва не выпрыгивало из груди. Я чувствовала такое возбуждение. Кажется, я смеялась. Миска перевернулась, и куски ветчины разлетелись в стороны, забрызгивая кухонный пол мясным соком и маслом. Кошачьи лапы только сильнее размазывали грязь. Куски мяса прилипали к шерсти.
Но вот их хаотичные движения стали более целеустремлёнными. Несмотря на страх, кошки вспомнили о своём неутолимом голоде. Они стали двигаться, словно одно существо. Спотыкаясь, они, будто маленькие пылесосы, собрали с пола все кусочки мяса до единого, их животы раздулись от съеденного. Затем восьминогая тварь подняла головы и осмотрела себя. Существо выгибалось, пытаясь добраться до застрявших в шерсти кусочков хрящей, и даже вгрызалось в собственную плоть. Из боков начала сочиться кровь. Обе половины, чёрная и белая, запутались друг в друге, пытаясь съесть самих себя.
Наконец меховой клубок вздрогнул, перевернулся ещё раз и упал неподвижно.
К тому времени я уже вышла из оцепенения, но охватившая меня волна счастья ещё не ушла, понимаете? Я оглядела комнату. Существо, бывшее когда-то Снежинкой и соседской кошкой, вылизало всё дочиста. Единственным свидетельством произошедшего была сама тварь, скрутившаяся в тугой комок в углу.
Я опустилась на колени, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Я осторожно попыталась разъединить кошек, но не смогла. Тогда я потянула сильнее, но они так и остались лежать вместе. Тогда я поняла, в чём дело: мало того, что их когти впились друг в друга, а зубы вцепились в плоть, так ещё и мех слипся, затвердел от засохшей крови и… всякой всячины. Я попыталась распутать их хвосты, но узел стал таким тугим, словно они срослись воедино.
Я закопала их на заднем дворе и сказала родителям, что не знаю, куда делась Снежинка.
Воспоминания ещё некоторое время согревали меня после того рокового дня, я чувствовала приятное тепло в низу живота. Тогда я ещё не знала, на что способна. Но вскоре мне захотелось попробовать сделать это снова, только с другими животными.
Тогда я выяснила, что могу подзывать их к себе. Кроме Снежинки, у нас не было других животных, и я не знала, как добраться до кошек и собак моих друзей так, чтобы они этого не заметили. Но оказалось, что если просто сесть где-нибудь в тихом уголке на улице и позвать определённым голосом, то можно заставить животных самих подойти ко мне.
Низкий мурлыкающий голос – для кошек. Короткое пищащее стаккато – для белок. С крысами я разговаривала милым детским голоском: о, у меня есть что-то вкусненькое, ты чувствуешь запах, еда, мясо, так много мяса, я буду оберегать тебя, тебе будет так тепло! С мальчиками, кстати, я разговаривала тем же голосом.
С крысами получалось лучше всего. Они маленькие, и от них легко потом избавиться. И их хвосты легко завязывались в узелки. Я обнаружила, что могу связывать больше двух, до тех пор, пока узлы не превращались в гигантские пульсирующие комки плоти, соединяющие крохотные тельца в единое целое. Получалось здорово. Крысы визжали вместе, в унисон. В какой-то момент они начинали двигаться одновременно, иногда кого-то из них затаптывали насмерть, когда вся эта извивающаяся масса ползла вперёд. У меня всегда было припасено для них немного еды. Так легче удавалось их контролировать. Я даже устраивала для них полосы препятствий с кусочками еды. Все они рано или поздно умирали, но те, что были сделаны из крыс, держались дольше всего.
Но, как бы то ни было, это подводит меня к причине, по которой я рассказываю эту историю. Брат Шелли. Я составила ей компанию после школы, пока ждала, когда за ней заедет её мама. В конце концов появился синий минивэн, и когда Шелли открыла дверцу, я мельком увидела лицо её младшего брата. Я видела его лишь долю секунды, но этого оказалось достаточно. Он выглядел точь-в-точь, как Шелли: копна светло-каштановых волос, тонкое лицо, глазки-бусинки и такой же маленький глупый рот, переполненный зубами.
Когда машина тронулась, зуд усилился настолько, что это напоминало удар кулаком в живот. Он не проходил и не ослабевал, пока я шла домой. Сегодня вечером, сегодня вечером, сегодня вечером, говорила я себе. У меня был план, я обдумывала его уже несколько недель, но до его осуществления оставалось ещё несколько часов. Дома я налила себе бокал вина, потом ещё один. И ещё один, и ещё. Я порылась в шкафу, подыскивая идеальный наряд. Я уже знала её адрес, она жила всего в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Я представляла, как иду туда, затем ускоряю шаг, мчусь по пустынным улицам навстречу неизбежному всеохватывающему экстазу, который, я знала, ждёт меня в этом тихом доме.
И вот уже полночь. Я стою перед домом Шелли в своём самом сексуальном коротком чёрном платьице, подвыпившая и дрожащая. Я так близка, что почти…
Спокойно. Спокойно. Я пытаюсь успокоиться. Взяв маленькую заколку, я взламываю замок и проскальзываю внутрь. В доме темно, я слышу чьё-то ровное дыхание. Стараясь не шуметь, я медленно поднимаюсь по лестнице. Я не хочу их будить.
Не знаю, как мне это удаётся, но я словно чувствую запах Шелли. Следуя за запахом, я открываю дверь в её комнату и без единого звука проскальзываю внутрь. Там темно, но я вижу комок на кровати – она спит на спине, широко раскинув руки.
Я достаю из сумочки маленький кусочек заплесневелого сыра и машу им у неё под носом. У меня с собой полно всякой вкуснятины. Она слегка шевелится, но не просыпается. Я достаю кусочек картошки фри. Ещё не гнилой, но ему уже много дней, он вялый и влажный. Это помогает. Она слегка приоткрывает рот, и я просовываю лакомство между её оскаленными зубами.
Медленно открыв глаза, Шелли смотрит на меня. Я прижимаю палец к губам. Ш-ш-ш. Она встаёт, и я вывожу её в коридор. Вместе мы заходим в комнату её брата. Я бужу его тем же способом – кусочком сэндвича с арахисовым маслом и джемом.
Они оба молча следуют за мной, как в трансе.
Наконец мы входим в главную спальню.
Их родители спят, прижавшись друг к другу. Очаровательно. И тут я вижу в другом конце комнаты детскую кроватку. За решёткой – округлая тень.
На ночь Шелли заплетает гриву своих волос в тугую косу. Я связываю её с братом. Его волосы достаточно длинные, чтобы это сработало. Ей приходится немного отклониться назад, но она и не думает жаловаться.
Затем я достаю ещё немного еды и бужу их родителей, веду к Шелли и её брату и «вплетаю» их в свой шедевр. У отца волосы короткие и щетинистые. Почти слишком короткие. Я потею. Его волосы так и норовят выскользнуть из пальцев. Я так близко. Наконец мне удаётся запутать несколько его волос в общей массе, но этого недостаточно. Я тяжело дышу. Нет, должен быть способ получше.
В раздумьях я осматриваюсь по сторонам. Потом я замечаю Малыша, подхожу к кроватке и смотрю на него. Но у него нет волос, только маленький пушок, даже короче, чем у его отца. Бесполезно. Я достаю из сумки горсть еды, разминаю в кулаке и сую в лицо Малышу. Он глотает, издаёт булькающий звук и кричит от удовольствия.
Я поднимаю его и возвращаюсь к остальным. Они хватаются за него. Мать стонет, а потом они все начинают кричать. Они видят остатки еды у него на лице. Она блестит. Они так голодны. Еда.
Еда.
Я провожу длинным ногтем большого пальца по его горлу. Кожа Малыша нежная, словно масло, и поддаётся почти без сопротивления. Водопад крови заливает ковёр, но главное – забрызгивает их волосы и одежду, склеивает их вместе. Малыш ещё жив! Крики становятся громче, и некоторые из них принадлежат ему. Плачь сколько хочешь, Малыш. Ты никуда не денешься. Тела бьются друг о друга. Волосы стягиваются в узел, одежда сминается, конечности обвиваются друг вокруг друга. Сначала я протягиваю Малыша Шелли. Она бросается вперёд и зубами вцепляется ему в лицо, заглатывая пищу и сдирая кожу. Ну вот, теперь Малыш точно мёртв, думаю я. Я отбрасываю его тельце в другой конец комнаты. Они бросаются на него и падают на пол, шевелящийся холм брыкается и рычит. Затем, чудесным образом, куча начинает двигаться. Я подпрыгиваю на кровати, наблюдая, как они катятся по ковру. Я вижу, как щёлкают челюсти, как хрустят кости, но они слишком крепко спаяны друг с другом. Они добираются до мёртвого ребёнка и принимаются за еду. Я кричу. Или смеюсь. Не могу понять. Открыв сумку, я вываливаю на них остатки испорченной еды, а они извиваются, пытаясь дотянуться до всего этого.
Я подпрыгиваю на кровати и кричу, кричу, кричу. Я так счастлива, что почти ничего не вижу. Я падаю и приземляюсь на ковёр, но едва замечаю это. Ковёр пропитан кровью, он смягчает падение, он мягкий и так вкусно пахнет. Я спотыкаюсь, всё вокруг красное, волосы за что-то зацепились, и когда я пытаюсь подняться, что-то тянет меня назад, и всё вокруг красное, красное, красное, красное… Это цвет голода.
А те, кто подписан на наш канал в ТГ, Сказки старого дворфа, прочитали эту историю ещё в конце января :)
Проснувшись, герой рассказа понимает, что с его зубами творится что-то неладное: они покрыты странной слизью и кажутся инородными предметами, застрявшими во рту.
Автор: Hisham H. Мой перевод, вычитка: Thediennoer (Sanyendis).
Оригинал можно прочитать здесь.
Я просыпаюсь.
Что-то не так.
Мой рот широко открыт.
Я пытаюсь сомкнуть челюсти.
Но не могу.
Лицо онемело. Похоже, я успел обслюнявить всю подушку, пока спал.
У меня буквально отвисла челюсть.
В голове проносятся мысли: уж не пережал ли я во сне лицевой нерв?
Я встаю с кровати, и с нижней губы на подушку стекает длинная струйка слюны. Наверное, со стороны я сейчас похожу на идиота.
Зубы чешутся. Погодите… Что?
Чешутся? Я провожу по ним языком.
Зубы покрыты какой-то слизью и ощущаются как что-то инородное, застрявшее во рту.
Поспешив в ванную, я включаю свет и смотрю в зеркало.
Зубы стали коричневыми. Такой, знаете, тошнотворный, гнилостный коричневый цвет. Но ведь ещё вчера они были жемчужно-белыми!
Как такое могло случиться?
Внезапно челюсть пронзает резкая боль. Через несколько секунд ледяные уколы проникают уже в каждый зуб.
Кажется, будто зубы шевелятся в челюсти.
Подождите-ка.
ОНИ И ПРАВДА ШЕВЕЛЯТСЯ.
Не веря своим глазам, я смотрю в зеркало.
Из дёсен проступает кровь. Слюна, обильно стекающая на грудь, теперь окрашена в алый.
Я слишком напуган, чтобы пытаться что-то предпринять. Я стою, застыв в шоке, и со смесью ужаса и благоговения наблюдаю, как вибрируют и покачиваются мои прогнившие насквозь зубы.
Затем боль в одном из резцов достигает пика, и он трескается. Наружу показывается коричневая кашица… И кое-что ещё.
Оно покачивается и падает в раковину.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть этот предмет получше. Это какое-то насекомое, всего около сантиметра в длину. Оно забавно шевелит лапками, счищая с тельца остатки моего зуба.
Снова боль. Я чувствую, как коренные зубы и резцы лопаются, словно перезрелые фрукты. Я чувствую шевеление у себя во рту.
Я хриплю и кашляю, раковина и зеркало покрываются капельками коричневой слизи и осколками гнилой эмали. А маленькие твари продолжают чиститься, словно обычные домашние мухи: трут задними лапками по тельцу, а передними счищают слизь и грязь с головы.
А потом они начинают ползать по крану и зеркалу, расправляя крылья.
На самом деле они очень красивы. Они напоминают крошечных, очень худых ос. У них прозрачные розовые крылышки и огромные глаза, сверкающе алым и золотым, молочно-белая головка, чёрные усики-антенны и тонкое брюшко бледно-лилового цвета.
У некоторых из них есть длинный, тонкий, похожий на металлическую проволоку синий хвост, который почти вдвое длиннее тела.
Яйцеклад?
И тут меня осеняет.
Вот умора.
От моего смеха маленькие крылатые жемчужинки взлетают сверкающим облаком.
Я возвращаюсь к кровати, изо рта продолжает стекать кровавая слюна и остатки прогнивших зубов.
Я поднимаю подушку.
Под ней лежит небольшая кучка золотых монет.
Я снова начинаю смеяться.
Прошу прощения за паузу в публикациях. Как всегда, наш с Sanyendis канал: Сказки старого дворфа.
Каждый раз по дороге домой мужчина обращал внимание на фигурку Санты, стоявшую во дворе дома возле перекрёстка...
Автор: C. Lonnquist. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Прочитать оригинал можно здесь.
По дороге домой я каждый раз останавливаюсь на светофоре на углу Дивижн и Мейн. В окно со стороны пассажирского сидения я вижу этот дом – неприметный дом из желтоватого кирпича. Думаю, его построили ещё в семидесятые. Он выглядит совершенно обыкновенно: со стен не свисает облупившаяся краска, из-за занавесок не выглядывает маньяк-убийца, а из-под крышки мусорного бака не вываливаются куски расчленённых тел.
Но мне всё равно не нравится проезжать зимой мимо этого дома.
Я даже подумывал о том, чтобы добираться домой в объезд, но эта дорога – самая короткая. Я сразу оказываюсь на парковке, и тут всегда хорошо расчищено. А иначе пришлось бы делать большой крюк по ветреной стороне холма, где асфальт часто покрывается ледяной коркой.
Впрочем, может, если бы я ездил тут днём, то не обращал бы на этот дом внимания.
Видите ли, проблема заключается в Санте.
Вам наверняка доводилось видеть таких: надувная фигурка Санты футов семи высотой [прим.: около 2,1 метра], подсвеченная изнутри. Снизу к ней крепится вентилятор, и поток воздуха заставляет её подрагивать. Она крутится взад-вперёд и покачивается из стороны в сторону; одна рука постоянно поднята, другая лежит на поясе. Чёрные точки глаз кажутся непропорционально маленькими; смешной нос похож на луковицу, а на щеках намалёваны алые пятна.
Но улыбка…
Улыбка этого Санты напоминала посмертную маску и составляла разительный контраст с безобидным лицом. Слегка приоткрытые алые губы обнажали ряд белоснежных зубов. Эта ухмылка… Клянусь, фигурка поворачивалась против ветра, когда я проезжал мимо.
Впервые я заметил это пару недель назад, когда ледяной ветер нашёл какую-то щель в дверце машины. Светофор на углу, как обычно, переключался целую вечность. Я видел, как люди выходили из машин и нажимали на кнопку на переходе, чтобы он наконец заработал. Холодный ветер, дующий мне прямо в ухо, не давал покоя, так что я тоже выскочил наружу.
Мне показалось, что надувной Санта стоит ближе, чем раньше. Он раскачивался на ветру: рот чуть приоткрыт в ухмылке, правая рука приветливо помахивает прохожим. Поднеся палец к кнопке, я снова обернулся. Метель на мгновение стихла, но когда налетел очередной порыв, снеговик, кажется, наклонился против ветра, словно собирался прыгнуть. Я нажал на кнопку и рысью поспешил к машине. Когда через несколько мгновений загорелся зелёный, я снова обернулся на Санту.
Кажется, он стал ещё ближе…
Несколько дней спустя я снова стоял на том светофоре и не мог оторвать глаз от надувного Санты, который крутился взад-вперёд, весело помахивая мне рукой. Я смотрел прямо на него, а он словно издевался надо мной одним своим видом. Эта дурацкая игрушка выводила меня из себя. В ту ночь свет сменился быстрее, и, проехав перекрёсток, я обернулся ещё раз. Санта наклонился мне вслед и, казалось, провожал взглядом мою машину.
Я резко нажав на тормоза. Машина потеряла сцепление с дорогой и заскользила на льду, я едва не слетел с дороги. Я снова оглянулся через плечо. Санта стоял спиной ко мне и безмятежно покачивался на ветру. Я выругался про себя и тронулся с места. Санта ухмылялся мне в зеркале заднего вида. Снова выругавшись, я поехал домой.
Следующий несколько ночей прошли спокойно. Я даже попросил друга составить мне компанию; разумеется, я не стал говорить, что меня всего-навсего пугает какое-то дурацкое украшение для газона. Ничего не происходило, и я решился отправиться домой в одиночку. Добравшись до светофора, я с радостью отметил про себя, что Санты во дворе больше нет. Возможно, его перенесли куда-то, где он будет пугать кого-то другого. Загорелся зелёный сигнал, но дорогу как раз перебегала кошка, и я не стал трогаться с места. Толстенькая замёрзшая полосатая кошечка направлялась в сторону дома, где раньше стоял Санта. Когда она добралась до тротуара, как раз снова загорелся красный, и я, закатив глаза, покосился на наглое животное, которое обернулось в мою сторону, словно гордясь своим поступком.
Ожидая, пока светофор снова переключится, я лениво наблюдал, как кошка бродит по опустевшему двору. Когда сигнал снова сменился, она как раз добралась до дома; если бы не внезапный отблеск света из-за угла, всё, боюсь, могло пойти для меня совсем иначе.
Из-за угла дома высунулся Санта, обе его руки свободно свисали вдоль тела. Всё ещё двигаясь так, словно его надувает поток воздуха от вентилятора, он внезапно перекатился вперёд и накрыл своим телом кошку. Я не успел даже закричать и теперь тупо наблюдал за происходящим. А тем временем светящийся Санта оторвал несчастному животному голову, словно открутил пробку с пивной бутылки. Брызнула кровь, тело кошки упало на снег; ветер ерошил шерсть. Лицо и руки Санты были перепачканы алым, и нейлоновая борода казалась оранжевой в лучах пробивавшегося изнутри его тела света.
Существо смотрело прямо на меня. Выражение его лица ничуть не изменилось, разве что зубы теперь стали такими же красными, как и губы.
Оно подхватило мёртвую кошку и медленно отступило за угол.
Я проскочил перекрёсток на красный.
Почему после этого я снова поехал этим путём, спросите вы? Всё просто. Я ведь не сошёл с ума; следовательно, это был самый обыкновенный надувной Санта. И что с того, что оно убило кошку – я же не сумасшедший, значит, мне просто всё показалось. Я мог бы разобраться с ним, просто посильнее ударив шариковой ручкой. Так что на следующий вечер я заставил себя поехать по тому же маршруту. К счастью, на этот раз никаких кошек мне не попалось.
…Зато перед домом стояло сразу три Санты. Они покачивались взад-вперёд, а их кивающие головы, казалось, попеременно покачивались, пока они смотрели прямо на меня. Эти твари что-то замышляли. Я знал это. Я даже не стал останавливаться на светофоре.
На следующий вечер на работе я набрал кучу карандашей, заточил их и приклеил к скребку для льда, оставив это импровизированное орудие на пассажирском сидении. Какому-то воздушному шарику-переростку меня не взять. Я не стану их закуской.
Доехав до перекрёстка Дивижн и Мейн, я остановился на красный свет и, выглянув в пассажирское окно, с удивлением отметил, что на лужайке нет на этот раз ни одного Санты. Тем не менее, крепко сжав в руке скребок для льда, я продолжал вглядываться в темноту. Красный горел уже минуту, оставалось ещё три. Прищурившись, я напряжённо оглядывался в поисках мерзко-жёлтого света. Ничего. Вообще ничего.
Вздохнув, я отложил скребок для льда и тут заметил, что в машине стало светлее.
Очень медленно я повернул голову.
Искажённое лицо Санты прижалось к боковому стеклу, оно подсвечивало жёлтым намёрзший на краю окна лёд. Его немигающие глаза находились в нескольких дюймах [прим.: дюйм – 2,54 см.] от меня. Лицо чуть елозило по стеклу, словно под порывами ветра. Я заметил, что окно напротив рта Санты запотело.
Он улыбнулся шире, и в глубине его рта открылся провал – пусть тело и было подсвечено изнутри, в недрах его пасти я видел лишь сосущую черноту. Воздух наполнился странным звуком – словно одновременно жужжали тысячи мух, комаров или ос. Жужжание волнообразно нарастало, пока не стало напоминать то ли скрип гвоздей по классной доске, то ли белый шум на максимальной громкости. Мне показалось, что в глубине чёрного провала мелькнула рука в тёплой зелёной рукавице.
Раздался громкий треск. Санта дёрнулся в сторону, повалившись на капот. Жужжание стало тише, теперь в нём словно звучали нотки боли.
В свете задних фар что-то мелькнуло, я оглянулся. К нам приближался пожилой мужчина в шапке с вышитыми оленями, сжимавший в руке дробовик. Не считая этого, он выглядел совершенно обыденно. Не глядя в мою сторону, он подошёл ближе и склонился над Сантой. Что-то проворчав, он опустил приклад на голову твари. Та распласталась по дороге со странным хныкающим шипением, словно кто-то откупорил бутылку пива.
Мужчина перекинул сдувшегося Санту через плечо и обошёл машину, по-прежнему не обращая на меня внимания. Он протопал к дому, перед которым всегда стоял Санта, и побрёл в сторону гаража.
Из открывшейся двери на меня уставились тысячи пар чёрных пустых глаз. Тысячи чёрных провалов на месте ртов издавали злобное жужжание. Груда сдувшихся Сант, кажется, доходила до самой двери. Мужчина с трудом запихнул нового Санту к остальным. Хорошенько пнув кучу напоследок, он снова опустил дверь гаража.
Мужчина отёр ладони о штаны и от души потянулся. Подхватив дробовик, он собирался уже вернуться в дом, но, должно быть, заметил краем глаза, что я продолжаю смотреть в его сторону, и повернулся со скучающим выражением на лице. Устало, понимающе улыбнувшись, он слегка пожал плечами и скрылся в доме.
Теперь зимой я возвращаюсь домой другим путём.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Как всегда, напоминаю: больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа.
Сёстры обожают играть в пустой маленькой комнате, спрятанной в глубинах старого деревенского дома, вот только мама никак не может найти в неё вход.
Автор: Stuart. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Моё детство прошло в большом старом деревенском доме. Для ребёнка, уверена, нельзя выдумать места лучше. Дом окружали ряды живой изгороди – тогда они казались мне высокими и неприступными, как замковые стены. А ещё там были скрипящие половицы, дребезжащие окна и, самое главное, множество старых пыльных комнат, в которых так здорово играть.
Мы с сестрой особенно любили прятаться в одной, ничем не примечательной, комнате: без окон, примерно восемь на двенадцать футов [прим.: примерно 2,4 на 3,7 метра]; не слишком ровный пол, потолок, покрашенный белой штукатуркой, и голые стены. Единственными примечательными деталями были, разве что, выключатель, пыльная лампочка да небольшая щель между двумя половицами.
Но наши родители никогда не могли нас там отыскать. Они просто не могли найти дверь, а мы не собирались её им показывать. У нас, маленьких девочек, было своё собственное тайное место для игр; мы представляли себя Сьюзен и Люси Певенси, или, может, Венди Дарлинг, только без племени мальчишек, за которыми нужно ухаживать [прим.: герои, соответственно, Хроник Нарнии (Клайв Льюис) и сказки о Питере Пэне (Джеймс Барри)].
Мы называли её игровой комнатой. Она не отличалась большими размерами, но ведь и мы были тогда совсем маленькими. Комната была совсем пустой, но мы приносили туда свои игрушки, а голые стены давали простор детскому воображению. Мы плавали по морям и сражались на крохотных лодках с пиратами, спасали королев и принцев и освобождали королевства, пусть даже они были меньше шкафа. Мы прятали там вещи – еду, книги, игрушки. Иногда в щели между половицами мы оставляли друг для друга послания на крохотных обрывках бумаги.
Когда мама спрашивала, где мы пропадали, мы отвечали, что были в игровой комнате. Она, конечно, спрашивала, где же она находится, но мы не могли ей её показать. Мама думала, что мы пробираемся без её ведома на улицу и умоляла нас не выходить без спросу из дома. Мы, пряча улыбки, соглашались.
Помню, однажды, просидев в игровой комнате несколько часов, мы застали маму на кухне. Она сидела с заплаканными глазами, по щекам растеклась тушь. Она говорила ровным, нарочито спокойным голосом, и это было страшнее, чем если бы она рыдала в голос или кричала.
Мама сказала, что позвонила в полицию. Что все нас ищут. Она не стала тогда сердиться или наказывать нас, но взяла обещание больше не ходить в игровую комнату.
Какое-то время мы так и делали. По крайней мере, пока не слышали, как мама ругается с нашим отцом. Спрятавшись в игровой комнате, мы сидели, крепко обняв друг друга. Это было наше убежище, наша крепость.
Когда мне исполнилось девять, нам пришлось покинуть старый дом. Мы с сестрой отчаянно не хотели переезжать. Хватало и слёз, и истерик, но мама настояла на своём. В том доме осталось слишком много плохих воспоминаний, призналась она позже. К тому же его содержание обходилось слишком дорого, и он был слишком большим для нас. Мы найдём местечко получше, обещала она. Менее изолированное. Там будут другие дети, и мы сможем с ними играть.
Нам было жаль оставлять наш дом, а в особенности – наше маленькое тайное королевство. И представьте себе наше удивление и радость, когда в новом доме мы обнаружили точно такую же комнату – идентичную вплоть до гвоздей в половицах. И мама так и не узнала о ней. Комната переехала вместе с нами.
Тем не менее, со временем мы переросли эту комнату – словно воображаемого друга. Я стала старше и проводила там всё меньше и меньше времени. Мама разрешала нам выходить на улицу, и я играла с другими детьми, каталась на велосипеде и лазала по деревьям. Моя сестра была застенчивее меня. Она продолжала подолгу оставаться дома, какое-то время даже пряталась в комнате без меня, но пустая комната всё же не могла сравниться со впечатлениями от школы и с новыми друзьями. Позже, в подростковом возрасте, когда мы частенько ссорились, комната была бы порой очень кстати, но мы больше не могли её найти. Дверь просто исчезла.
Мне пришлось уехать – я поступила в колледж. Мама и сестра махали на прощание руками, стараясь не показывать, как им жаль со мной расставаться. Мне тоже было грустно, но первое ощущение свободы заглушало волнение.
Однажды вечером, несколько месяцев спустя, я вернулась домой довольно поздно. Конечно, пьяная; чего ещё ожидать от студента, верно? Я распахнула дверь в свою комнату, нащупала в темноте выключатель – и поняла, что оказалась в знакомой комнате с белыми стенами и без окон. В замешательстве я повернулась, пытаясь нащупать дверную ручку. Но позади оказалась лишь гладкая стена.
Только на следующее утро я снова увидела дверь. Бросившись вперёд, я распахнула её и оказалась в своей комнате. Точнее, в моей комнате в колледже. Я задёрнула шторы и рухнула без сил в кровать. В тот день я пропустила дневные занятия, а на вопросы друзей с неискренним смехом призналась, что слегка перебрала накануне. Впрочем, это было чистой правдой.
Я пыталась убедить себя, что мне всё просто приснилось. Я продолжала жить, как ни в чём ни бывало, но через несколько недель снова проснулась в знакомой комнате, которая теперь, когда я выросла, казалась ещё меньше. На этот раз прошло всего около часа, прежде чем я нашла выход.
Я стала осторожнее входить в новые комнаты и придерживала дверь, пока не убеждалась наверняка, куда попала. Но иногда комната забирала меня во сне, или когда я просто гуляла.
Я просыпалась на жёстком пыльном полу, колотила по стенам и звала на помощь, но ответом мне было только жужжание лампочки. Я начала экспериментировать, выцарапывала ключами что-нибудь на стенах и на полу. Своё имя. Количество раз, когда я здесь бывала. Я писала на стенах, как сильно ненавижу это место и даже умоляла оставить меня в покое. Иногда, отчаянно желая хоть как-то повредить комнате, я от досады разбивала лампочку, пусть даже потом мне приходилось оставаться в темноте, а под ногами хрустели осколки стекла. В следующий раз они исчезнут, их уберут невидимые уборщики, а лампочку заменят на такую же старую и пыльную.
Растущая коллекция неврозов и причуд пополнилась бессонницей: вне зависимости от погоды я теперь оставляла окна открытыми, не выключала перед сном приёмник, а находясь в помещении, старалась стоять так, чтобы видеть дверь или окно. С другой стороны, этот период оказался и необычайно продуктивным: я окончила колледж с отличием, примерно в то же время, как сестра тоже уехала из дома.
Через несколько недель она написала мне.
комната забрала меня
Я не говорила ей о том, что со мной происходит, хотя она была единственным человеком, который мог мне поверить. Но теперь я рассказала ей всё. Мы боялись, но, по крайней мере, больше не были одиноки. У нас снова был свой секрет, совсем как раньше, только секрет этот оказался совсем невесёлым.
Комната никогда не забирала нас обоих одновременно. Порой она оставляла нас в покое на несколько месяцев, и мы молились, чтобы на этом всё закончилось. А порой она забирала нас, или пыталась забрать, каждый день. Иногда мы оставались в ловушке несколько часов, а иногда появлялись через день или два, и тогда растерянные, разгневанные люди забрасывали нас вопросами. Окружающие подозревали, что мы скрываем бойфрендов, пьянствуем или даже принимаем наркотики. Нам приходилось лгать, мы выгораживали друг друга, как могли. Потом моя сестра обнаружила, что все послания, оставленные в маленьком углублении между половицами, не исчезают – видимо, призрачные смотрители комнаты их не замечают. Мы стали писать друг другу слова ободрения, шутки, обещания. Мелочь, конечно, но лучше такая поддержка, чем никакой.
Около двадцати лет назад пропала девушка. На этот раз её не было целых два дня, прежде чем полиция получила извещение. Через пару недель ажиотаж в прессе стал стихать, хотя её мать по-прежнему умоляла людей сообщать о любых наблюдениях, обо всём, что помогло бы её найти.
Я помню, как её лицо смотрело на меня из витрин магазинов и с полицейских фургонов, с экранов телевизоров и из газет. Теперь она осталась только на фотографии, стоящей на каминной полке.
Эта комната не беспокоит меня уже почти двадцать лет. Теперь у меня самой есть дочь. Она больше похожа на свою тётю, чем на мать; она боится высоты и не лазает по деревьям. Она предпочитает играть в доме, целиком уходя в миры, которые создаёт её воображение. Иногда я не могу её найти, и она не отвечает на мои крики.
И она не понимает, почему я плачу, когда она возвращается, не в силах объяснить, где была последний час, с зажатым в руке крошечным клочком бумаги.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Минутка рекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа.
Странный мир и существа ему под стать: чёрный зверь несёт паланкин ко входу во дворец, владыка взмахом одной из пар клешней приказывает начинать представление, а Придворная Наложница как раз вошла в период линьки...
Автор: Peter Allan. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Навстречу нам высыпает толпа сгорбленных, кутающихся в рваные одеяния фигур, и я понимаю, что дворец уже совсем близко. Они подхватывают мои знамёна, некоторые подносят к прогнившим губам музыкальные инструменты и пытаются извлекать из них подобие музыки. Я еду позади них. Мой паланкин увешан кожаными флагами и полотнищами, он надёжно закреплён в ложбинке чёрного панциря моего огромного скакуна. Тот разевает пасть, его усики то и дело хлещут по спинам марширующих. Так, под аккомпанемент их криков, мы путешествуем несколько дней. Возвышающиеся над нашими головами двери дворца с жутким скрежетом отъезжают в сторону. Ворота поднимаются, и стражники, успокоившись, позволяют нам пройти во внутреннее святилище.
Размеры дворцовых залов подавляют. Мёртвая тишина кажется всеобъемлющей, стены, скрытые мраком, теряются где-то в отдалении. В просветах между каменными колоннами движутся какие-то огромные, нечёткие фигуры. Много часов спустя мы добираемся до тронной залы, нас встречают придворные Его Величества. Они сидят за каменными столами, посверкивая глазами из-под низко надвинутых капюшонов и многочисленных слоёв одежды, пощёлкивают мандибулами, бессвязно лопочут и переругиваются друг с другом искажёнными голосами. В центре зала стоит Его Величество. Его тело задрапировано драгоценными мехами и укутано в шёлковые мантии. Он терпеливо ждёт, пока толпа успокоится. Когда тишина, наконец, наступает, Его Величество обращается к собравшимся. Подняв пятую голову, он начинает речь, и каждый из его семи ртов говорит на своём языке и с разными интонациями.
Его переводчик бегает по залу. Он объявляет всем, что Его Величество счастлив приветствовать гостей, говорит, что они рады Его гостеприимству, и что все вопросы можно будет обсудить за обедом. Слуги расставляют тарелки с едой и напитки: тощие, поджаристые, многосуставчатые ножки и парное мясо в панцирях, рядом стоят потускневшие медные кувшины с соусом и ликёрами. В кубках пенится пунш, разнообразные рагу и супы притягивают взгляд, в соусе извиваются склизкие усики овощей. Его Величество не ест. Не шевелясь и не произнося более ни слова, он стоит в центре зала. Наконец остатки еды уносят, а Его Величество взмахивает крючковатым когтем, приглашая нас остаться и посмотреть на представление.
По знаку стражников я говорю слова прощания на языке старших и двигаюсь к выходу. Их забавляет моё высокомерие; выглядывая из своих панцирей, они усмехаются вслед. Проходит несколько часов. Из святилища не доносится ни звука. Наконец уходят и сами стражники. Суеверный страх гонит их прочь, неровные шаги звучат по плитам двора. Уже много эонов спят Высшие, и не стоит их будить. Мир ещё не готов к их возвращению.
Придворные в дворцовых залах то и дело оборачиваются, словно ощущают незримое внимание, направленное на них из межзвёздной дали. Его Величество вытягивает из-под богато украшенной мантии семнадцатую зазубренную клешню, подавая сигнал к началу представления. Под стук дирижёрской палочки зал погружается в тишину. Занавес открывается, и актёры, один за другим, занимают свои места на сцене. Сгорбленная фигура начинает монолог, публика, скрытая вуалью теней, внимательно слушает. Откуда-то доносится какофония громких звуков, и к актерам ползёт бледная безглазая фигура, облаченная в их кожу. Но тут Камергер прерывает спектакль и жалуется на плоского червя, который застрял в его грудной клетке во время трапезы. Его немедленно выдворяют в его каморку, хорошенько выпоров за причинённое беспокойство, и он лишается возможности досмотреть пьесу до конца.
Дальнейший вечер проходит гладко, и меня приглашают в постель к Придворной Наложнице. Её хелицеры творят настоящие чудеса. Наконец, утомившись и приступив к линьке, она засыпает. Я ворочаюсь на ложе из извивающегося молодняка и никак не могу заснуть. Наконец, решив выпить стаканчик тёплой воды, я подхожу к колодцу и встречаю там Камергера! Очевидно, он выскользнул из своих покоев, накинув кожу Придворной Наложница, которая сейчас как раз переживала период линьки, отчего её покровы покраснели и стали особенно чувствительными. Я говорю ему, что поступать так – не слишком-то уважительно по отношению к её кожным клещам, но он отвечает, что это только пойдёт им на пользу.
Появившиеся стражники, пощёлкивая когтями, спрашивают, что мы делаем у колодца в столь ранний час. На несколько мгновений они задерживают взгляд на красноватом небе, где виднеется огромная фигура, бьющая перепончатыми крыльями. Она с диким криком срывается вниз и пронзает тусклый облачный эфир, плотно поджав многочисленные когтистые лапы к мясистой шкуре. Крючковатые челюсти глубоко вонзаются в плоть одного из стражников. Оно уносит труп в тёмное небо и исчезает из виду. Оставшиеся гвардейцы, сильно напуганные, отступают во дворец. Я оглядываюсь по сторонам, задерживая взгляд на горах, образовавшихся над телами спящих богов, и вижу тёмно-красный восход. Снова забыв, что у меня нет рук, я пытаюсь заслониться от лучей света. Тогда я просто закрываю глаза, и мир вокруг окрашивается в алый. В воздухе разносится металлический, болезненный стон, и что-то сдвигается в глубине. Они снова поднимаются. Теперь мы правим там, где когда-то правили они, и они снова будут править там, где сейчас правим мы. Веками они бездействовали, закрывшись от нас в своих крепостях, но теперь они снова пробуждаются. Цикл повторяется.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа. Подписка и отзыв - лучшая благодарность за работу.