Поиск по тегу «перевел сам»
Чайки вышли на тропу войны
Пернатым обитателям морского побережья Нью-Йорка надоели армады летающих дронов, которых запускают местные власти.
Похоже, что популяция птиц на пляжах Нью-Йорка по горло сыта недавно развернутой армадой патрульных полицейских дронов, и которые вторгаются на их территорию. В свежей статье Associated Press описываются неоднократные инциденты, в ходе которых разъяренные чайки и кулики пикировали на летающих роботов, пытаясь их прогнать.
Ранее в этом году полиция Нью-Йорка приняла сомнительное решение начать использование дронов на городских пляжах. Смысл был в том, чтобы они искали акул (чтобы предупредить посетителей пляжа и избежать ситуации типа как в фильме "Челюсти"), а также помочь отдыхающим, которые могли испытывать трудности и были вне досягаемости взора местных спасателей. План, по-видимому, состоял в том, чтобы роботы пролетали над тонущими пловцами и сбрасывали им спасательные средства.
Хотя дроны до сих пор не спасли ни одной человеческой жизни, им удалось серьезно взбудоражить местную популяцию птиц, которые неоднократно собирались в стаи и атаковали дроны. AP цитирует нескольких ученых и профессионалов в области дикой природы, большинство из которых, похоже, считают, что дроны оказывают какое-то неблагоприятное воздействие на пляжных птиц. Эксперты говорят, что птицы могут рассматривать роботов как инвазивный вид, представляющий угрозу для их потомства.
Вероника Уэлш, специалист по охране дикой природы в городском департаменте парков, рассказала изданию, что птиц “очень раздражают дроны“ и "они будут налетать на них, они будут пикировать на них, они будут кричать на них…Они думают, что защищают своих птенцов от хищника ”.
В статье также цитируется профессор биологии дикой природы из Университета Макгилла, которого, что весьма удивительно, зовут Дэвид Берд (Берд по английски птица). Берд, профессор по птицеводству, рассказал, что у рассматриваемых птиц, известных как американские ловцы устриц (кулики по нашему), летающие роботы могут вызвать “реакцию стресса”, которая может заставить их “сбежать с пляжа и бросить свои яйца, как это сделали несколько тысяч элегантных крачек (вид американских птиц из семейства чаек) после недавней аварии дрона в Сан-Диего”.
Устричные ловцы, местная популяция которых в основном гнездится на пляже Рокуэй, “находятся под угрозой исчезновения”, сказал Берд, также добавив, что если “они покинут свои гнезда из-за дронов, это будет катастрофой”.
AMD Ryzen - просто добавь дисплей
Этот AMD Ryzen 7 8840U поместиться у вас в кармане?
Китайский производитель ПК Linglong представил крошечный ПК, который помещается в складную клавиатуру. Компания поделилась своей презентацией в прямом эфире через сайт видеохостинга bilibili, во время которой ведущий достал само устройство из заднего кармана своих брюк. ПК-клавиатура также оснащен встроенным трекпадом, поэтому вам не нужно брать с собой мышь. Интересно, что в портативном мини-ПК отсутствует встроенный дисплей, но у докладчиков была на это причина.
Прежде чем мы углубимся в детали ПК со складной клавиатурой Linglong, давайте ознакомимся с его ключевыми характеристиками:
| Процессор | AMD Ryzen 7 8840U |
| Память | 16 ГБ / 32 ГБ |
| Диск | 512 ГБ / 1 ТБ M.2 NVMe 2230 |
| Порты | 1x USB 3.0 Type-A, 1x USB4 Type-C, 1x USB 3.2 Type-C |
| Коммутация | Wi-Fi 6, Bluetooth |
| Аккумулятор | 60 Втч (16 000 мАч) |
| Зарядное устройство | 100 Вт GaN |
| Вес | 800 г |
| Размеры | 15 x 10 см |
| Цена | 2 999 юаней (412 долларов США) / 3 599 юаней (495 долларов США) |
Компания Linglong позиционирует свой складной ПК как идеальное мобильное устройство будущего. Благодаря крошечным размерам, которые меньше других мини-ПК, таких как AtomMax X7. Вместо использования громоздкого дисплея для этого устройства предлагается пользоваться очки AR или виртуальной реальности. В маркетинговых материалах компании также сказано, что устройство подключается к телевизору, планшету или телефону, что позволяет использовать эти устройства в качестве экрана.
Устройство может похвастаться десятью часами автономной работы в режиме легкой офисной работы и до шести часов при просмотре фильмов. Однако при больших нагрузках и играх время работы устройства сократится примерно до четырех часов. Следует также учитывать, что в эти цифрах не учитывается энергопотребление дисплея. Если вы подключите экран, который питается от ПК, вы можете ожидать значительного сокращения времени автономной работы, если у используемого вами экрана нет собственного источника питания.
К сожалению, если вас интересуют возможности этого устройства, пока вы не сможете его опробовать. Для бета-тестирования доступно всего 200 устройств, и у нас пока нет новостей о том, когда они станут доступны для розничной продажи ни в Китае, ни по всему миру.
Несмотря на то что многие считают, что цена этого устройства сильно завышена, это без сомнения интересный новый форм-фактор ПК устройств, который использует преимущества повсеместного распространения экранов. Компания Linglong стремится произвести революцию в ноутбуках, позволяя своим мини-ПК использовать другие дисплеи, которые доступны повсюду (или даже использовать AR-очки, которые дают пользователям более широкий угол обзора, не занимая много места).
Коробки: Нелегальная копия
Герою сегодняшнего рассказа явно стоило быть осмотрительнее во время прогулок по пустынным переулкам и не спешить доверять странным незнакомцам, предлагающим самые удивительные товары в мире.
Автор: Sam Miller. Мой перевод. Вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Ночная улица. Я иду вперёд, фонари над головой освещают путь. Из грязного, вонючего переулка доносится гнусавый шёпот.
– Эй, приятель, друг, дружище, союзник, знакомый! Иди сюда, у меня есть для тебя кое-что интересное! Отличные продукты, вкусные организмы, красивые концепции, и всё это здесь, в этих самых карманах!
В замешательстве я сворачиваю в тёмный переулок. Там стоит приземистый мужчина. Очертания его тела скрыты складками плаща, шляпа низко надвинута на жёлтые глаза. Я спрашиваю, чего ему от меня надо.
– Видишь ли, у меня одни из самых выгодных предложений на самые лучшие товары в мире… Или, по крайней мере, по эту сторону Миссисипи. Просто подойди и взгляни, мой друг-подружка!
Он широко распахивает плащ. Его бесформенное тело перетянуто цепями, с которых свисают клетки. За крупную опухоль на его правом боку зацепилась какая-то мохнатая тварь с огромным количеством глаз, слева висит нечто, напоминающее странную многоножку. Он выворачивает карманы пальто: там лежат коробки с надписями вроде «Лучшее ПЕСЧАНОЕ Животное», «Слизистая Рыбка Для Слизистых Мальчиков» и «Команда Членистоногих Человеческих Мальчиков и Девочек». Его острозубую ухмылку обрамляет поросль бородавок, огромные глаза таращатся на меня. Я осматриваю некоторые из его странных товаров и смущённо перебираю коробки, избегая прикасаться к цепям.
– Если хотите убедиться в нашем качестве, я могу отвести вас на фабрику, откуда выползли эти очаровательные котятки!
– Эм… Х…Хорошо…
Отвратительная, покрытая бородавками рука с пальцами, увенчанными шишковатыми ногтями, хватает мою ладонь. Я не успеваю сказать и слова, как продавец затаскивает меня в какую-то расщелину или трещину между кирпичами. Вокруг кромешная тьма. Ощущение такое, словно я падаю по жёлобу. Лицо обдувает ветер. Продавец не отпускает мою руку. Где-то далеко внизу появляется крохотный светлый квадратик, он становится всё больше и больше, пока мы не ударяемся о что-то мягкое. Нечто под моими ногами вздрагивает и покачивается. Оправившись от падения, я опускаю голову и встречаюсь глазами с этим перекошенным, приземистым существом. На его губах застыла вымученная улыбка. Вскрикнув, я отпрыгиваю назад, ударяясь спиной о решётку.
– Хе-хе, – скрипуче смеётся продавец, – добро пожаловать на нашу прекрасную фабрику производственных товаров, друг-дружище! Кстати, это наша новая мягкая гончая (копирайт!), правда, она милашка?
В замешательстве я поднимаюсь на ноги, и продавец ведёт меня по металлической дорожке. Вокруг стоят массивные механизмы неясного назначения, качаются трубы, вращаются шестерёнки, отовсюду раздаётся хлюпанье мяса и шипение пара. Мелькающие в тенях маленькие существа, одетые в одинаковую униформу и защитные костюмы, скрывающие их тела, вращают колёса, скатывают мясо в шары и выполняют ещё какую-то непонятную работу.
– Здесь, на этой старой доброй мануфактуре, мы производим самые красивые, самые чистые, самые живые организмы и животных! Они идеально подойдут для какого-нибудь маленького жучка или для девчонки, если ты хочешь сделать подарок, или чтобы наполнить какую-нибудь коробку, приятель, если ты подбираешь для неё живность!
В растерянности я молча осматриваюсь по сторонам и наблюдаю за рабочими, а бородатый продавец продолжает что-то бубнить себе под нос. По металлической дорожке мы переходим в другую комнату, полную трубок, баков и ванночек с эмбрионами и какими-то вязкими и влажными существами, покрытыми слизью. Крошек-работников тут ещё больше. Продавец указывает на один из инкубаторов, в котором плавает слизистая тварь, напоминающая эмбрион с зубастой, смахивающей на пиявку, пуповиной.
– Прошу, обратите внимание на наш маленький фирменный штришок! – неопрятный коготь продавца указывает на кожу запертого внутри существа. – Каждый из этих маленьких плохих мальчиков поставляется с крохотной уникальной печатью! Она ставится на их прекрасную кожу, на экзоскелет или на иное подобное покрытие!
На коже инкубируемого эмбриона – маленький символ, состоящий из треугольников, линий и кругов. Такие же фигуры есть на коже всех остальных существ в этой камере. На таращащей глаза голове лошади, насаженной на веретенообразное тело, есть крохотный символ в виде сдвоенных треугольников, на спине краба с двумя лицами выгравирован круг в круге, и так далее. Каждое из этих странных существ украшено каким-то символом, который отличает их от организмов, произведённых не здесь.
– Хе-хе… Если подумать, я, кажется, только что заметил кое-что любопытное…
Грубая рука продавца задирает мою штанину, и на свет показывается то, что я всю жизнь считал родимым пятном: маленькая круглая отметина на лодыжке, всего лишь самую малость темнее кожи. Асимметричные глаза продавца расширяются в удивлении.
– О боже! Ай-яй-яй, похоже, я всё это время распинался перед собственным товаром. Какой же я дурак! Ну, раз уж ты здесь, давай-ка упакуем тебя, маленький ты шалунишка!
Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, со всех сторон ко мне протягиваются многочисленные руки, они хватают и тянут меня куда-то. Меня утаскивают всё дальше и дальше, пока я не попадаю в комнату, заполненную коробками, обёртками и кусками пластиковых упаковок. Под решетчатый трап подставлен картонный контейнер, на котором написана какая-то тарабарщина – смесь английского, других языков, которые я узнаю, но не могу прочитать, и языков, которые я вижу впервые в жизни. Многочисленные руки с силой запихивают меня в коробку, и машина, управляемая горсткой крохотных сотрудников фабрики, задвигает отверстие куском пластика, запечатывая меня. Деформированное лицо продавца склоняется надо мной, и он говорит своим скрипучим голосом:
– Хм… Отправляйте скорее этого классного котика, он готов к продаже!
Другие истории этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Покупайте только настоящую газировку!
Суперсчастливая страна развлечений
Минутка саморекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа.
Коробки: Суперсчастливая Страна Развлечений
Бесцветная равнина от горизонта до горизонта. Странный человек, лицо которого растягивают в гротескном подобии улыбки вонзающиеся в плоть крючки, протягивает билет в парк аттракционов...
Автор: Sam Miller. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Я уже довольно долго бродил по этим безжизненным, бесцветным равнинам, когда заметил вдалеке странного, бандитской наружности человека в костюме. Губы на его бледном, безносом лице растягивала неправдоподобно широкая улыбка – в уголки рта впивались маленькие крючки, цепочки от которых тянулись к парящим рядом крошечным дирижаблям, разрисованным преувеличенно весёлыми рожицами. Подойдя ко мне, он сказал: «Я Билетёр. Я выдаю билеты». Он протянул мне маленький красноватый клочок бумаги с надписью: «Билет на ОДНО ПОСЕЩЕНИЕ – Суперсчастливая Страна Развлечений». Затем он прошептал: «Отдайте его Кассиру» ‑ и зашагал прочь, скрывшись за линией горизонта.
Я почувствовал, что мне необходимо взять правее, и пошёл вперёд. По правую руку от меня и за спиной протянулась розоватая стена, на которой пестрели плакаты с рекламой аттракционов, клоунов, цирковых уродов и еды. Рядом, метрах в полутора, за стойкой сидел высокий худой мужчина в костюме, с такой же, как у Билетёра, искусственной улыбкой. Цепочки, протянувшиеся от потолка к крючкам в уголках его рта, слегка оттягивали голову назад. Когда я подошёл, он наклонился вперёд, насколько смог, и произнёс хриплым, высоким, как бы срывающимся от напряжения голосом: «Билет…» Он протянул руку с ладонью, напоминавшей худую, костлявую клешню, и я осторожно вложил билет в его дрожащие пальцы. Он поблагодарил меня, выдавливая слова всё тем же странным, напряжённым голосом, и, наклонившись, потянулся к выглядывавшему из-под стойки рычагу, покрытому грязью и следами копоти. Со скрипом и скрежетом передо мной растворились огромные ворота. Я вошёл внутрь. Так началось моё существование в ужасной «Суперсчастливой Стране Развлечений».
---
В общем-то, тут оказалось не так уж и плохо. Здесь есть шатры с клоунами, огромные американские горки, маленькие, забавные «детские паровозики», рестораны и множество других аттракционов. Но есть кое-что, производящее на меня крайне отталкивающее впечатление. Во-первых, цвета. Всё вокруг выглядит как-то блёкло. Во-вторых, у всех посетителей парка, которые бродят и ползают вокруг, одинаковые, ужасающие, чудовищные улыбки, причём у всех они разные. У одних кожу на лице оттягивают крючки, привязанные к странным деревянным блокам, что создаёт болезненное, фальшивое подобие улыбки. У других просто срезаны уголки рта, так что кажется, будто они всегда улыбаются, вне зависимости от того, счастливы они на самом деле или нет. У некоторых к губам тянутся цепочки, как у Билетёра и Кассира, и эти люди не могут сдвинуться с места. Наконец, в-третьих, они все постоянно счастливы. Даже если кто-то должен испытывать сильную боль – в результате травмы или ещё чего-то, что могло бы огорчить человека – если спросить их, что они чувствуют, окажется, что пострадавший испытывает безумное счастье.
---
Второй день подряд я катаюсь на аттракционах. Все они – в лучшем случае посредственные, а в худшем – совершенно ужасные: реквизит из картона, персонажи плоские, а сюжеты кошмарные. Не понимаю, почему всем вокруг они так нравятся. Ночью, если мне удаётся заснуть, я вижу проносящиеся перед глазами письмена. Я не слышу голоса, я вижу только символы. Буквы английские, но из них складывается какая-то тарабарщина. Понятия не имею, что это всё означает.
---
Я очень несчастен. Я нигде. Я везде. Я нахожусь в комнате, а комната – это я. На лицо падает луч света, и я счастлив. В кои-то веки я счастлив. Я чувствую, как все воспоминания покидают мой мозг, когда передо мной появляется большой, похожий на экран предмет. Я вглядываюсь в его непроглядную черноту, и он включается. Он показывает мне счастливые картинки. Он показывает мне картинки счастья. Мне очень понравилась та, где в ужасно избитой сюжетной сцене съели котёнка! Есть картинки с цирком, в котором бродят плохо сделанные персонажи, и светят кровавые тени тысячи солнц! Это чистое счастье! Последние воспоминания улетучиваются из моего мозга, когда я...
---
Я врываюсь обратно в реальность. Я рассматриваю два пустых утолщения на концах моих очень полезных стеблей и вспоминаю о том, что происходило с одним из представителей вида Homo Sapiens. Я вздрагиваю, когда в углу перекатываются несколько пылинок. Я замечаю их, потому что мне предписывается обращать внимание только на те объекты, в которых больше пяти молекул. Я могу лишь догадываться о дальнейшей судьбе этого человека, ведь неведомая сила вытолкнула меня из его мозга. Я лишь записываю то, что он успел заметить, когда я решил поселиться в его мозге в виде нескольких электрических импульсов. Я опускаю глаза, рассматривая своё трёхногое тело, и использую эмоцию, обозначенную как «Эмоция: надежда», единственную, что осталась со мной после того, как та странная, бестелесная сила вытолкнула меня за пределы его разума.
---
Записано в день 13:456:78:2333 на металлических пластинах Фангисай Гахсик Нджуйком.
Другие истории этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Покупайте только настоящую газировку!
Минутка саморекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа.
Современные похороны
Сегодня совсем небольшой рассказ; похороны в описанном автором мире проходят теперь совсем не так, как мы с вами привыкли.
Автор: Pyro Gibberish. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Как-то раз дедушка рассказал мне о том, что называется похоронами. Он сказал, что на похоронах друзья и родственники одеваются в чёрное и поют песни, а потом покойника опускают в яму. Сложно поверить, что люди когда-то так поступали. Это так странно и печально.
Как бы то ни было, с матерью всё обстоит иначе. Мы с Дэвидом сидим на крыльце и смотрим, как самое, наверное, близкое к смерти существо взваливает её тело на свою бугристую спину.
Мне не так уж часто доводилось их видеть, и сегодня я впервые могу хорошо рассмотреть одного из них. Существо напоминает одновременно змею и жабу; его длинное тело кажется неестественно раздувшимся, а по бокам шевелятся сотни маленьких веретенообразных лапок. У него нет ничего, напоминающего лицо; в задней части туловища виднеется пара сокращающихся отверстий и короткий отросток, которым оно подхватывает тела.
Дэвид называет их психопомпами. Я обычно просто говорю «эти штуки». Какой смысл давать имена вещам, которые в них не нуждаются. Нам и без того достаточно горько наблюдать за тем, как один из них подхватывает тело нашей матери, и ни к чему их ещё и очеловечивать.
Я плачу, но стараюсь держать себя в руках. Дэвид не так сдержан, и его рыдания эхом разносятся по нашему тупичку. Он всегда был сильно привязан к маме. В конце концов, когда она заболела, именно он бросил все дела и приехал, чтобы заботиться о ней.
Поднявшись на ноги, Дэвид вытирает глаза. Срывающимся голосом он говорит, что сходит приготовить себе выпить. Я киваю, не сводя глаз с твари, которая как раз начинает обволакивать своей напоминающей сухожилия плотью тело вырастившей меня женщины.
На улице воцаряется тишина. Как всегда, стоило соседям заметить одну из этих тварей, ползущую по улице, как они забрали детей в дома и занавесили окна. Так было всегда, сколько мы с Дэвидом себя помним.
«Эта штука» продолжает сидеть на обочине, её тело мерно пульсирует, словно она ещё не закончила со своими делами. Я смотрю на часы: прошло уже почти две минуты. Странно. Когда умер наш пожилой сосед, одна из этих тварей очень быстро забрала труп и отправилась восвояси.
И почему Дэвид так долго копается со своим напитком?
Тварь издаёт слабый хлюпающий звук и разворачивается в сторону нашего дома. Это сбивает меня с толку ещё сильнее. Неестественно, неловко переставляя многочисленные лапы, существо ползёт по тротуару к нашей входной двери.
У меня стынет в жилах кровь от внезапно нахлынувшего осознания. Я зову Дэвида. Тишина. Когда эта проклятая тварь проскользнула в дверь (мама всё ещё оставалась привязана к её спине), у меня уже не осталось сомнений, что Дэвид допил свой напиток…
Традиционно, минутка рекламы: если хотите поддержать выход новых переводов, милости прошу на наш канал в ТГ, Сказки старого дворфа.
Дымка
Проснувшись, героиня увидела, что город за окном затянул странный багрово-красный туман с запахом плесени...
Автор: Joseph Hartman. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Однажды утром одна горбатящаяся за зарплату рабыня забыла завести будильник. Вместо того, чтобы подскочить от резкой трели телефона, она вынырнула из сна, окунувшись в красноватый утренний свет. В её усталом мозгу мелькнула мысль о тех часах, на которые бензоколонка осталась без присмотра. «Меня тошнило, скажу я, – подумала она. – Блевотина была буквально повсюду». Они ей поверят. Или уволят. Так или иначе, уже ничего не исправить.
Она подтянула одеяло к горлу. Можно было спать дальше, но сон не шёл. Она слишком нервничала, да к тому же накатывала головная боль. Она заставила себя подняться и прошла в гостиную. Её мать смотрела в окно. Она даже не повернула головы, когда в комнату вошла её дочь.
– Если тебе интересно, почему я всё ещё здесь…
Её матери было всё равно.
– Анна, ты видела когда-нибудь такой туман?
Та посмотрела в окно. Она едва могла различить здания на противоположной стороне улицы. Всё затягивал багровый туман. От солнца осталось лишь размытое светлое пятно в небе, и перекрёсток укутывал странный полумрак.
Анна закатила глаза и собралась уже распахнуть окно, но мать схватила её за руку.
– Подожди! – воскликнула она. – Что, если он ядовитый? Может, произошла какая-нибудь ядерная утечка, или ещё что-нибудь…
– Ты просто параноик, – заметила Анна и стряхнула мамину руку. Одним быстрым движением она распахнула створки. В комнате сразу стало душно и влажно. В воздухе запахло плесенью, как на улице после долгого дождя. – Вот, видишь? Мы не умерли, всё в порядке.
Мать бросила на неё укоризненный взгляд. Анна отвернулась и взяла ключи.
– Я ухожу, – бросила она.
– Куда?
Анна открыла входную дверь.
– Будто тебе есть до этого дело.
Её мать только вздохнула.
– Осторожнее там…
Анна вышла в подъезд, не потрудившись запереть за собой дверь. «Будто тебе есть до этого дело», пробормотала она себе под нос ещё раз.
В жилом комплексе царила тишина, но в этом не было ничего странного. Анна спустилась к своей машине. Видимость едва ли превышала пару футов [прим.: около шестидесяти сантиметров], так что она не поднимала головы, внимательно следя, куда ставит ногу.
В парке через дорогу играли соседские дети, они крутились на карусели и раскачивались взад-вперёд на качелях. Где-то позади сработала сигнализация чьей-то машины, с каждым гудком головная боль усиливалась. Каждый звук, каждый смех, казалось, вонзался острыми иглами прямо в мозг. БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП.
Туман, похоже, никого не беспокоил, но Анна чувствовала всё большее напряжение. Руки непроизвольно подрагивали, дыхание участилось. Воздух смыкался вокруг неё, словно стенки удушливой коробки.
Шаги. Прямо за спиной. Выхватив из сумочки шокер, она повернулась и оказалась лицом к лицу с Терри. Паренёк-обдолбыш из соседнего дома, когда-то давно они дружили.
Он нервно улыбнулся, вскидывая руки. Его взгляд остановился на сверкающем наконечнике шокера.
– Эй, эй, всё нормально. Я безоружен.
Убрав шокер, она открыла дверцу машины. Его руки безвольно упали.
– Итак… – Терри, кажется, пытался поймать взгляд Анны. К её удивлению, в его глазах не было и следа обычной красноты.
– Чего тебе? Если хочешь одолжить денег, то это не ко мне, – огрызнулась она.
Он покачал головой.
– Просто хотел попросить подвезти, ничего такого.
Проворчав что-то неодобрительное, она открыла дверцу. Терри забрался на переднее сидение.
– Тебе куда?
– В магазин комиксов. Встречаюсь там с друзьями, – он был необычно немногословен и смотрел прямо перед собой.
Двигатель заурчал, и она выкатилась с парковки.
– Я в университет. Оттуда легко дойдёшь пешком.
Они проехали перекрёсток, и почти сразу краснота сгустилась настолько, что дорога впереди стала едва видимой. Она включила фары, но лучше не стало.
– Вообще-то… – робко пробормотал Терри после долгого молчания. – Не могла бы ты… Ну, высадить меня прямо там? Мне… Мне что-то не хочется сегодня гулять.
– Боишься потерять голову? – она хихикнула. – Я думала, таким, как ты, это нравится.
Он выглядел оскорблённым.
– Шутишь? Посмотри на это! – его голос звучал испуганно.
– Ну да, краснота. К чему ты клонишь?
– Это неправильно. Это… – он застонал и поднёс руку к голове.
Анна нахмурилась.
– Головная боль?
Терри кивнул, на его лице появилось страдальческое выражение.
Она вдруг поняла, что не видит окрестных домов, только дорогу прямо перед собой. Никаких огней. Никаких звуков. Ни одной машины на дороге.
Анна нажала на газ. Двигатель рычал. Наконец в поле зрения появилось здание – жилой комплекс, из которого они выехали. Анна надавила на тормоза, и машина, вздрогнув, остановилась. Оба они замолчали.
– Я… Я что, ездила кругами? – сказала она, чувствуя, как запершило вдруг в пересохшем горле.
Терри медленно покачал головой.
– Ты ни разу не поворачивала. Ни разу.
Они выехали с одной стороны перекрёстка и приехали на другую. То же здание, тот же парк, те же грязные тротуары. Анна закрыла рот, стиснула зубы и нажала на газ. Машина с рёвом пронеслась на красный и скрылась в тумане.
– Тормози, тормози! Ты же разобьёшься! – Терри вцепился в кресло.
– Спорим, нет? – сердито прошипела она.
За несколько минут езды в тумане они не увидели ни одной машины, в которую можно было бы врезаться. Да и вообще ничего не было. Анна вглядывалась в туман по обе стороны от себя. Невзрачные дома. Силуэты. А перед ними – многоквартирный дом. Опять. Снова детский смех. Снова автомобильная сигнализация.
Анна остановилась на середине перекрёстка, достала из кармана телефон и набрала номер матери. Терри сидел молча, глядя перед собой.
– Мама? – произнесла она надтреснутым голосом, когда с той стороны сняли трубку.
Несколько секунд тишины.
– …Да, Анна? Что случилось? – голос матери звучал немного искажённо, словно с телефоном что-то было не в порядке.
– Ты… Ты ещё дома?
– С чего бы мне куда-то выходить?
– Неважно, послушай! Я хочу, чтобы ты выглянула в окно…
– Ой, но там такой туман!
Затаив дыхание, Анна опустила боковое стекло. Тяжёлый, пахнущий плесенью воздух ворвался внутрь; кажется, даже в самом салоне автомобиля повисла красноватая дымка. Она высунула руку и помахала в воздухе.
– Ты меня видишь? Пожалуйста, скажи, что ты меня видишь…
Снова пауза. В окне мелькнула неясная фигура, затем исчезла.
– Да, я тебя вижу. В чем дело, дорогая? Ты в порядке?
Анна вдохнула. Медленно выдохнула.
– Всё нормально. Я просто… Просто еду в университет. Мне нужно поговорить с папой.
– Едешь к этому ужасному учёному? – в трубке фыркнули. – С какой стати…
Анна закрыла телефон и убрала его в сумочку, они тронулись с места. Вперёд, в дымку. Выражение лица Терри не изменилось.
– Ты думаешь… Это конец света? – прошептал он.
– Это не конец света, – категорично возразила Анна. – Я думала, ты сегодня ещё не курил.
– Может, мы оба мертвы, а это – загробный мир.
– Мы живы.
– День за днём, и все проходят одинаково. Умираем и даже не замечаем этого. А потом оказываемся здесь…
Анна вдавила педаль тормоза. Машину окружал густой туман.
– Выходи из моей машины, – бросила она. Его глаза широко распахнулись от ужаса. – Я тебя подвезла, и будет с тебя.
– Н-нет! Ты же не оставишь меня здесь!
Он умолял, он был в отчаянии. Но почему он так боится какого-то тумана? Возможно, у него и имелись на это какие-то причины, но Анне было наплевать. Она вытащила из сумочки шокер. Не хватало ещё спорить с ним сейчас.
– Выходи. Сейчас же.
Терри захныкал, когда Анна протянула к нему руку с зажатым шокером. Распахнув дверцу машины, он выбрался наружу. Повернувшись, бросил на неё умоляющий взгляд, но она так резко тронулась с места, что дверца захлопнулась сама собой. В зеркале было видно, как он бежит за машиной, размахивая руками. Вскоре всё скрылось в тумане.
Анна продолжила движение. Когда впереди снова показался её дом, она не стала останавливаться. И Терри не было видно. По её губам пробежала циничная улыбка. Её предположения оказались верны: она определённо двигалась, а не просто петляла по одному и тому же перекрёстку. Вот только легче от этого не стало.
Она уже в третий раз проехала мимо своего дома. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. На одиннадцатом она попробовала свернуть на перекрёстке и поехала перпендикулярно своему предыдущему маршруту. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать.
Каждый раз, когда Анна проносилась мимо, она слышала один и тот же сигнал. БИП-БИП-БИП-БИП. На пятнадцатом проезде она увидела внутри движущуюся фигуру и поняла, что это вовсе не сигнализация. Она припарковалась на своём обычном месте и вышла из машины, заранее представляя, как сейчас отчитает хулигана по полной программе.
Она подошла к окну автомобиля и подняла руку, чтобы постучать, но тут же снова опустила её. Внутри сидела фигура. Именно фигура, иначе не скажешь. Она была телесного цвета, но глаза, уши и волосы отсутствовали. Она снова и снова с механической точностью врезалась лицом в рулевое колесо. Рот открывался и закрывался, делая рваные вдохи, которые через полуприкрытое окно напоминали вой.
Она молча отступила назад, надеясь, что существо не успело её заметить. Как никогда раньше, красная дымка давила на неё, создавая ощущение ловушки, словно она заперта в тёмной коробке, из которой нет выхода.
Голова закружилась, взгляд метался по сторонам. Она не придавала этому значения, пока сидела за рулём, но с каждым разом, как она проезжала мимо своего дома, он становился всё менее отчётливым. Не в том смысле, что его становилось труднее разглядеть, а как бы менее детализированным. Более простым. Словно кто-то в спешке собрал макет дома, не вполне понимая, для чего предназначены те или иные детали.
Окна отсутствовали, или были закрашены, или просто наклеены, словно рекламные плакаты, и местами отслаивались от идеально гладких стен. Игравшие в парке дети пропали, но смех остался – он исходил от спутанных клубков конечностей, которые качались на качелях и крутились на карусели. А потом послышался звук шагов, прямо позади неё. Она повернулась.
Это был Терри. Или что-то на него похожее. Его шея гротескно вытянулась, из открывшихся в ней отверстий валил густой красный дым. Лицо казалось искажённым, оно словно бы слегка подтаяло, а потом его неаккуратно натянули на череп. Слишком длинные руки были подняты к небу в жесте капитуляции.
– Подвези меня, – попросил он искажённым, монотонным голосом. – Подвези меня. Подвези меня.
– О… О боже, – Анна поняла, что ещё немного, и её вырвет. От Терри пахло плесенью, тёмными подвальными углами. Она вытащила шокер и направила его на него. – Оставь меня в покое!
– Подвези меня.
Терри вздрогнул, когда она ударила его шокером, но продолжал приближаться. Красный дым повалил Анне в лицо, она закашлялась и бросилась к машине, глаза слезились.
– Мама, мама! – закричала она в телефон.
Штука, похожая на Терри, приближалась к машине с поднятыми руками, не делая, впрочем, попыток проникнуть внутрь.
– Ну же, возьми трубку! – никакого ответа.
Она выбралась через дверь с противоположной стороны и, обежав машину, бросилась вверх по лестнице. Здесь было слишком много дверей, бесконечные ряды дверей и лестницы, которые упирались в стены или закручивались до тех пор, пока не начинали идти вверх ногами. Это казалось затянувшимся кошмаром, но она не могла уже остановиться.
За спиной снова послышались неровные шаги. Она бежала и бежала, продолжая карабкаться по лабиринту лестниц, пока всё вокруг не стало казаться знакомым. На дверях снова появились цифры. Маленький клочок нормальности в море безумия.
Она дёрнула дверь своей квартиры. Заперто. Быстро вставив ключ в замок, она распахнула дверь. Всё выглядело как раньше – почти. Вместо портретов на стенах висели листы чистой бумаги, вставленные в рамки. Узорчатый ковёр превратился в бетонный пол с нарисованными на нём цветами. И всё это пахло плесенью. Плесенью. Плесенью.
Мать Анны сидела у окна. Голова свешивается наружу, волосы свисают вниз.
– Мама… Мама… – позвала она, тяжело дыша. Лёгкие с трудом вдыхали красноватый туман.
Она игнорировала её.
– Почему… Почему ты молчишь?.. – Анна заплакала. – Почему ты меня не слушаешь… Никогда не слушаешь, когда это важно?
Споткнувшись, она качнулась вперёд и схватила мать за плечо. Развернув её к себе, она увидела… затылок. Ещё одна копна волос на том месте, где должно было быть лицо.
– АННА! – раздался крик. Звук почти разрывал барабанные перепонки, Анна закричала в ответ. – Ты видела когда-нибудь такой туман?
Анна бросилась прочь из комнаты.
– Ты когда-нибудь… – неслось ей вслед из квартиры. – Ты видела когда-нибудь такой туман?
Терри стоял на ступеньках.
– ОСТОРОЖНЕЕ ТАМ. Осторожнее… Там. Осторожнее. Осторожнее там. Там.
Она перепрыгнула через перила. Ударилась о землю, сильно.
Здесь так много тумана…
Хромая, она добралась до машины. Голос начал стихать. Анна вцепилась в дверную ручку и дёрнула на себя, свободной рукой массируя висок, чтобы унять головную боль. Если она усилится ещё хоть немного, голова расколется. БИП-БИП-БИП...
Она села в машину. Шум стал чуть тише. Она поехала прочь от своего дома, от сигнализации, от этих грубых подделок, имитирующих Терри и маму. Но куда бы она ни двигалась, всё оказывалось затянуто туманом.
Она продолжала ехать. Она ехала до тех пор, пока ей не стало казаться, что она уже не может больше ехать. А потом ещё немного. Пока в зеркале заднего вида не появилась другая машина, похожая на её собственную.
Почувствовав вдруг приступ клаустрофобии, она открыла окна. Запах плесени стал невыносим. Ветер, обдувающий лицо, принёс короткое облегчение, но он усиливался с каждой секундой, перерастая в шторм. Впервые с момента её появления кроваво-красная дымка поредела. И она наконец-то смогла всё разглядеть.
Горизонта не существовало. Мир был плоским, как стол. Впереди тянулись бесконечные ряды перекрёстков. Многоквартирные комплексы, парки и припаркованные машины, освещённые вечно восходящим солнцем, всюду, насколько хватало глаз. А в зеркале заднего вида она увидела водителя машины, ехавшей позади неё. Это была она. Она узнала свои волосы. Но лица не было. А за этой машиной – другая. И ещё одна. И так до бесконечности.
Анна сосредоточилась на дороге, в ушах звенел беззвучный крик, поглощавший её эмоции, разум, всё, кроме тела, заставлявшего машину двигаться. Несколько часов езды спустя датчик бензобака всё ещё показывал «F».
Она хотела остановиться. Но она никогда не остановится. Если она хочет жить, то никогда не остановится. Она не позволит этим тварям её поймать. Прикоснуться к ней. Стать ею.
Никогда. Никогда. Она с досадой ударила кулаком по рулю. БИП. Снова и снова. БИП-БИП-БИП. Головная боль усиливалась. БИП-БИП-БИП. Может, если биться лицом, будет больше проку.
БИП-БИП-БИП-БИП-БИП.
Она никогда не сможет остановиться.
Наш канал в ТГ: Сказки старого дворфа. Ваши отзывы и подписки - наша мотивация продолжать работу.
Нарушитель
Люди всегда хотели знать, что будет с нами после смерти, и безуспешно пытались связаться с мёртвыми в надежде получить ответы на мучавшие их вопросы. Но что, если та сторона вдруг решит заговорить с нами? Или, более того, выдвинет живым ультиматум?
Автор: Nelke. Мой перевод, вычитка: как всегда, моя дорогая Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
>Ay de aquel que atraviesa, forastero
>La frontera del sueño en esta tierra*
Тридцать три часа бодрствования. Несколько часов назад я перешла с кофеиновых таблеток на амфетамины и всё ещё под кайфом: во рту сухо, сердце барабанит в груди. Мысли текут кристально чистым, ясным, неостановимым потоком. Наконец-то выглянуло солнце. Оно смывает все страхи, хотя, наверное, мне стоило бы бояться.
Поначалу наркотики сделали меня болтливой, но вскоре желание вести светские беседы сошло на нет. Я достала наушники и включила музыку на полную. Некоторые из моих товарищей по команде берут с меня пример. Между нами, старожилами, и молодёжью существует чёткое разделение. Мы предпочитаем наркотики, знакомые нам по предыдущей эпохе, те, что когда-то показывали по телевизору в нагнетающих страх новостных сюжетах. У молодых таких табу нет: они выжигают себе мозги велосетом, «шипучкой», имплантами и нейростимуляторами.
Мир вокруг кажется… Тусклым. Глаза слишком устали. Восприятие цвета – это тоже химический процесс, и после многих часов бодрствования он истощается. Чтобы восстановить остроту зрения, нужно давать им отдых – не менее пяти часов из двадцати четырёх. Шанс отдохнуть моим глазам представится ещё не скоро. Возможно, когда мы вернёмся, у меня уже разовьётся туннельное зрение, но меня это не слишком волнует, как и то, что икры ног и лёгкие горят огнём. Это, кстати, полезный побочный эффект от приёма амфетаминов. Я надеваю солнцезащитные очки.
Мы на полсотни километров углубились на территорию бывшего района Трептов [прим.: район на юго-востоке Берлина]. «Депопулированные» земли. Мы тут потому, что какая-то идиотка поскользнулась и сломала ногу во время подпольной вылазки и теперь не может самостоятельно вернуться в безопасное место. Мы должны вытащить её, пока она не умерла от голода, жажды или облучения, или пока другая сторона не решила, что наши провокации зашли слишком далеко. Если они сочтут себя оскорблёнными, то предпримут ответные меры.
Мы идём вперёд по растрескавшейся дороге, шагая преувеличенно осторожно, но уверенно. Я заложила большие пальцы рук за ремень. Звук шагов кажется слишком громким. Я с благодарностью вспоминаю ежедневные тренировки и радуюсь, что надела проверенные разношенные ботинки – в них не так остро ощущаешь, как устали и опухли от ходьбы ноги. Подставляя лица лучам восходящего солнца, мы распаковываем рационы и съедаем их, запивая изотоническими напитками. Мы словно молчаливо хвастаемся друг перед другом своими молодостью и здоровьем. Мы пришли с миром и извиняемся за причинённые неудобства. Никто из нас не собирается нарушать правила.
На этот раз мертвецы снова потребовали соблюдения каких-то мелочных правил. Запрещалось использовать транспорт, любой. Запрещалось спать, ибо сон – это насмешка над смертью. Запрещалось оставлять любые отходы. Мочиться приходилось прямо на ходу, в бутылки, а собственное дерьмо собирать и нести дальше в рюкзаке. Это было явным уколом в сторону живых, завуалированным оскорблением. Мол, вы годитесь только на то, чтобы ссать и срать. Мы видели это в цветных узорах во сне, слышали на оккультных радиочастотах, эти слова порой всплывают на сайтах объявлений и тут же исчезают. Думаю, у обеих сторон есть свои радикалы.
Но могло быть и хуже. Пару лет назад другой команде спасателей запретили выделять пот в воздух, так что им пришлось намазаться силиконовым кремом и надеть плотную одежду. Представьте себе: группа из шести человек идёт по обезлюдевшему району. Все под кайфом от спидов, «шипучки» и прочей дряни, которой им пришлось накачиваться, чтобы не заснуть, зная, что потеря сознания приведёт к фатальным последствиям.
И всё же мы вызвались. Вдесятером. Все граждане обязаны несколько раз в году принимать участие в операциях по обслуживанию, и премия за эту вылазку – неплохая прибавка к зарплате. Не то, чтобы мне не хватало денег, но если есть возможность – почему бы и нет?
---
Причина, по которой мёртвые не отвечали на наши вопросы и игнорировали спиритические доски, письма, оставленные на могилах и прочие «средства связи», оказалась весьма банальной: они не хотели. Мы не знаем наверняка, причиняло ли это им боль, доставляло неудобство или просто было слишком хлопотно – да это и не имеет значения. Когда они наконец решили заговорить, то наводнили все каналы связи, все радиочастоты. Они оглушили нас. Почтовые ящики забивали письма без отправителя. Они возникали буквально из ниоткуда. Мертвецы непринуждённо нарушали законы термодинамики лишь для того, чтобы сказать нам: прекратите приходить. Вам здесь не рады.
Когда это случилось, мне было шестнадцать. Я не очень понимала тогда масштабы происходящего. Я помнила, что меня приятно порадовало то, насколько быстро отреагировали люди; даже извечная броня подросткового цинизма дала брешь. Мы создавали комитеты и заключали мир со старыми врагами. Религиозные деятели долго не решались сделать заявления, им требовалось время, чтобы перестроиться и придумать, как отразить атаку на догматы их веры. Мы посылали мёртвым сообщения всеми возможными способами, рассказывали о себе, передавали приветы умершим родственникам, неистово расспрашивали о загробной жизни. Стремление поговорить с Великим Запредельным и разрешить все наши главные вопросы сплотило человечество. Но мёртвые не желали тратить время на пустую болтовню. Они лишь повторяли и повторяли своё послание, вбивали его нам в головы через письма, шёпот в телефонных трубках, сны – до тех пор, пока мы не прислушались и не спросили, что же мы можем сделать.
Раньше умирать было просто. Даже прорывы в медицине, случившиеся в двадцать первом веке, не могли гарантировать, что вы, например, не подавитесь костью, не попадёте под машину или просто не состаритесь настолько, что тихо скончаетесь у себя дома. Всё это закончилось с появлением всемирного закона о нарушителях, который нам в одностороннем порядке навязали покойники. Нашлись умники, которые тут же придумали для него кучу названий: Закон Танатоса, Трупное Правило и так далее; правда, за такие слова полагались серьёзные штрафные санкции. Мы все знаем этот закон наизусть.
Мы, мёртвые, делаем это заявление, чтобы о нём немедленно узнали во всех уголках планеты. С целью положить конец неконтролируемому миграционному потоку в наши владения мы выдвигаем следующие требования: 1) ни один человек не должен несанкционированно вторгаться на нашу территорию; 2) для каждой страны должна быть установлена ежегодная квота, основанная на возможностях и потребностях её населения; 3) любой человек, который добровольно пройдёт через границу сам или проведёт кого-то другого, будет соответствующим образом наказан.
Дальше шло ещё с полсотни всяческих уточнений и исключений, но в этом вся суть. В законе даже нет угроз, просто констатация фактов. И вот так мы перестали умирать. Ну, в основном. Поток новых умерших превратился в струйку, будто, знаете, засорилась канализация. Люди с хроническими заболеваниями стали дольше и упорнее сопротивляться болезни. Пожилые люди в возрасте восьмидесяти и девяноста лет продолжали жить; правда, само собой, не становились здоровее ни физически, ни психически. Мужчины и женщины, пострадавшие в автокатастрофах, страдали месяцами, получая непрерывный поток писем без марок и звонков с автоответчиков с напоминаниями о том, что несвоевременный уход из жизни – наказуемое преступление. Мы, живые, так и не восстали. У нас просто нет для этого возможности.
Для тех, кто поумнее, работает система квот. Сейчас мне пятьдесят, и в новый мир я перейду всего через семьдесят шесть лет – редкая удача. Кроме того, как только за это стали предлагать дополнительные бонусы, я тут же удалила яичники. Так что, вероятно, у меня будут некоторые привилегии, когда я наконец умру. Может, сокращение времени обработки или чуть больше t-пространства, кто знает. Несколько дней назад я прочитала статью, в которой утверждалось, что среднее время ожидания для людей моего возраста составляет более двухсот лет. Для новорождённых, вероятно, всё будет ещё хуже, по крайней мере до тех пор, пока мы не достигнем переломного момента, установленного другой стороной, и не снизим численность населения до приемлемого уровня.
Мёртвые потребовали назад свои земли, и мы подчинились. Бывшие обитатели домов попросили, чтобы их раскопали и снова положили в тех местах, где они жили когда-то. И мы ушли. Депопуляция. Старых жильцов выкапывали и размещали в старых домах, придавая им такие позы, чтобы они снова напоминали живых. Мебель переставляли в соответствии с их вкусами. А затем дома опечатывали. Городские площади превратились в импровизированные убежища для мёртвых бродяг и бездомных.
Мы перебрались в наспех построенные новые поселения, расположившиеся вдоль дорог и линий снабжения между старыми городами. Наши технологии адаптировались. Некоторые отрасли почти перестали развиваться, а другие, как, например, медицина, за считанные десятилетия шагнули, наверное, на века вперёд. Физические упражнения и сбалансированная диета стали обязательными. С войнами, по крайней мере, открытыми, было покончено. Никто не хотел нести ответственность за чей-то несанкционированный переход границы.
Мы так и не узнали, что же ждёт нас по ту сторону завесы. Сны стали своего рода неофициальным каналом связи, надёжным источником информации оттуда. Сейчас мы все видим похожие сны – словно настроились на одну и ту же телепередачу. Каждый получает свой вариант послания, будто длины волн немного отличаются, и должны записывать содержание снов и отправлять в центральное управление, где сообщение собирают воедино.
Кое-кто утверждает, будто имеет чуть более широкий доступ к информации. Они рассказывают о бескрайних равнинах, о пространстве Танатоса, о бесконечных очередях в некоей абстрактной вселенной, о лагерях для нелегальных новоприбывших, погибших в автокатастрофах, о пустынях и полях, усыпанных отрезанными руками и ногами, которые ожидают своих хозяев, чтобы воссоединиться с ними. Но они, разумеется, могут и врать.
Другие говорят, что им довелось напрямую общаться с мертвецами, и рассказывают о них длинные истории. Они говорят о клерках с зашитыми ртами и пустыми глазницами, с кожей, сухой и твёрдой, словно вяленое мясо, которые подписывают документы и выдают отказы. О том, что тамошняя оппозиция пытается тайно облегчить наш переход в их мир. Лично мне снились только бесплодные пейзажи, огромные толпы в пространствах с невозможной геометрией, ожидающие своей очереди, но я не знаю, реальны ли эти видения, или это просто сказывается общее напряжение.
---
В последний раз я ходила по этим пустынным улицам двадцать лет назад. Исчезли Spätis – маленькие бистро, наподобие того, что держали мои родители. Из окон больше не вывешивается сохнущее бельё. Я с трудом нахожу знакомые ориентиры. Старый парк Темпельхоф, разбитый на месте аэропорта, теперь полностью покрыт рядами могил. Некоторые мавзолеи торчат, словно гнилые зубы. Почти все они сделаны из бетона – их слепили на скорую руку в истеричную эпоху Великой Эксгумации, чтобы уложиться в жёсткие сроки, навязанные нашими мертвецами. Улицы покидали в спешке, и я вижу свидетельства тех времён: брошенные посреди дороги машины, скелетированная рука, свисающая из окна… Я помню этот город ярким, живым, полным движения и шума. Теперь над Берлином царит лишь стрёкот насекомых.
Когда люди ушли отсюда, в свои права вступила природа. Декоративные растения погибли или одичали, плющ обвивает заколоченные фасады зданий, сорняки и даже маленькие деревца прорастают сквозь трещины в асфальте. Кое-где мостовая провалилась, и образовавшиеся водоёмы облюбовали лягушки. Когда-то Берлин возвели на болоте, и теперь, когда система городских коммуникаций приказала долго жить, он возвращается к своему изначальному состоянию. По улицам бродят стаи собак, но они избегают нас – возможно, в их генетической памяти остались крохи пиетета перед человеком. Местная фауна тоже возвращается. Вдалеке я вижу стадо оленей, пощипывающих сорняки. Воздух на Фридрихштрассе пахнет листьями и влажной землёй. Город мёртвых – но цветущий рай для всех, кроме человека.
Солнце почти поднялось к зениту, но мы уже на месте. Я глотаю очередную таблетку, и девять моих спутников, словно управляемые единым разумом, делают то же самое, принимая наркотики по вкусу. Возвращаться будет непросто. Мы отгоняем подкрадывающуюся усталость.
Ориентируясь по указаниям навигатора, мы выходим на боковую улочку неподалёку от старого парка. Вокруг тихо, но экстренных сообщений из центра не было, и мы знаем, что человек ещё не нарушил границу.
Медленно, в полной тишине мы сворачиваем за угол и видим женщину, которая доставила нам столько хлопот. Она сидит, прислонившись к стене, и, кажется, пытается казаться меньше. Она кутается в слишком большое для неё пальто, а правая нога изогнута под невозможным углом. У неё тёмные волосы, глаза покраснели после нескольких часов плача. Мне хочется плюнуть ей в лицо.
Мы обступаем её полукругом. Стандартная процедура. Двое санитаров подходят к женщине, достают аварийные пайки и проверяют её на наличие симптомов переохлаждения или любого другого состояния, которое могло бы поставить её под угрозу нарушения.
«Мне очень жаль, – слышу я шёпот. – Я просто хотела…» Она говорит что-то ещё, но я пропускаю её слова мимо ушей и помогаю переложить женщину на носилки. Все они сожалеют, когда мы их ловим. Они не хотели создавать проблем. Они просто хотели отдать дань уважения – отцам, сёстрам, любовникам. Под любым предлогом, пусть даже для этого им придётся без разрешения проникнуть в депопулированную зону, и наплевать, что это может привести к дипломатической катастрофе. Иногда это придурки, не понимающие, в какое время живут, иногда – просто жополизы, считающие, будто после смерти получат какое-то особенное отношение, если возложат достаточно цветов или ритуальных подношений к могиле кого-то из предков. Некоторые целенаправленно хотят доставить неприятности: некрофилы, фетишисты, сторонники теологии распада. Все они считают себя выше закона. Намеренно или нет, эти люди подвергают нас опасности.
Санитары помогают женщине подняться и переносят её на носилки. Я была бы рада заставить её хромать вслед за нами, пока мы не покинем зону и не сможем снова поспать, но мёртвые заявили однозначно: они более не хотят, чтобы она касалась их земли. Мы сами должны унести её отсюда, а затем она предстанет перед судом. Когда женщина ложится на носилки, её лицо принимает затравленное выражение; она знает, что её ждёт. Смертная казнь, по понятным причинам, запрещена, но мы нашли способы сделать жизнь осуждённых неприятной.
Роли в команде чётко определены: два санитара, один разведчик, один офицер связи, и шестеро носильщиков – те, кто посменно понесёт нарушительницу. Не говоря ни слова, я занимаю своё место и берусь за ручки носилок. Женщина весит немало, но, по крайней мере, не двигается и не пытается убежать.
На мир опускается тишина, даже птицы умолкают. Лучи солнца ласкают лицо. В кои-то веки я чувствую себя единым целым со своей командой, и, я уверена, остальные считают точно так же. Болят руки и ноги, звенит в ушах, но, по крайней мере, мы рано или поздно вернёмся домой. По крайней мере, мы не на её месте. Молча переглянувшись, мы медленно отправляемся в обратный путь.
---
* Juan Perro ‑ Esta Tierra no Tiene Corazón. Примерный перевод (исп.): «Горе тому, кто пройдет, чужестранец, Граница мечтаний на этой земле».
Рассказы этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Наш канал в ТГ: Сказки старого дворфа.
Очень краткая история музыки AMBIENT
Автор: Jason James
Музыка для вашего разума, музыка для трипа, музыка для расслабления, дыхания, купания, сна или размышления.
Музыка 'Ambient', термин придуманный Брайаном Ино в 1973, когда он попал в больницу после автомобильной катастрофы. Идея родилась, когда он слушал некую скрипичную музыку одновременно с шумом больницы. Он захотел создать музыку, которая дает слушателю выбор, музыка, в которую можно вслушиваться, и которую можно игнорировать. Его альбом 1975 года 'Discreet Music (Осторожная Музыка)' представил полностью новый жанр в мэйнстреме. Ино и далее продолжил исследовать 'Ambient' в альбомах 'Music for Airports (Музыка для Аэропортов)' (1978), 'On Land (На Земле)' (1982), 'Apollo (Аполлон) ' (1983), и в совместном с Гарольдом Баддом альбоме 'The Pearl (Жемчуг)' (1983/4).
Хотя, конечно Ино и не создал новый жанр атмосферной/экспериментальной музыки, до '70-х эта концепция исследовалось классическим авангардистским движением конца 19-ого столетия. Первенство принадлежит композиторами Ерику Сати и Клоду Дебюсси, они одними из первых начали эксперименты над музыкой. 'One man cult' Ерик Сати создал концепцию 'музыки-мебели', музыку которую нужно использовать как обстановку. Он также создавал музыку, которую нужно слушать под различными углами и в различных состояниях сознания. Действительно, современники считали Сати, и сумасшедшим, и гением. Его короткая партия фортепьяно 'Vexations', написаная в 1893, была предназначена, чтобы быть сыгранной 840 раз подряд, и для прослушиванния он советовал готовить себя заранее, "в самой глубокой тишине, практически без движений". Партия продолжалась 14 часов.
Впервые 'Vexations' была исполнена Джоном Кейджем (John Cage) 60 годами позже, он утверждал, что 'Vexations' написана в духе Дзен-Буддизма, поскольку напомнила ему о древнем Дзен-искусстве: "слышать глазами и наблюдать ушами". Джон Кэйдж, часть движения минималистов 60-х (которое находилось под влиянием работ немецкого композитора Карла Стокхаусена) наряду со многими другими Американскими композиторами, изобрел 'измененное фортепьяно' и создал музыку, которая объединила множество инструментов и влияний различных культур. Его произведение "4' 33" (первоначально названное 'Silent Prayer'') состоит из ничего, из абсолютной тишины и это оскорбило слушателей и критиков.
У Джона Кэйджа появилось много последователей, главным образом они занимались исследованием минималистического звучания, и пробовали совместить множество музыкальных стилей существовавших в те времена. Они использовали все виды электронных устройств и всевозможную "странную" аппаратуру. Команда "Tangerine Dream", из Германии, вышла на сцену с психоделическим альбомом 'Wahn', в 1969, этот альбом был создан с применением шаманских методов, психо-активных субстанций, и самых современных (если не футуристических) технологий.
Действительно, появление психоделических наркотиков сильно повлияло на рост Ambient музыки, впрочем, как и на всю культуру 70-х. Pink Floyd, Jimi Hendrix и многие другие старались выразить свои внутренние переживания, трипы, доступным им способом, концепция музыки этих команд отличались от того что делал Ино. Однако, эти психоделические группы определяли сцену, на которой он работал, и тот океан Ambient релизов, которые были выпущены и выпускаются по сей день, не существовал бы без них.
Другой человек, который стоял у истоков этой музыки - это известный французский музыкант Жан Мишель Жарр, его опус 'Oxygene' достиг невероятной популярности в 1975/6 году и открыл двери другим экспериментальным композиторам. Жарр сумел создать музыку, объединяющую передовые аналоговые технологии синтеза звука 70-х и идеи, основанные на концепции музыки Сати и Деббюси. Его творчество открыло двери в звукозаписывающие компании различным музыкантам, среди которых Can и Colourbox.
Музыка Ambient получила интересный поворот в середине/конце 80-х с появлением эйсид-хаус музыки. Семенами новой клубной культуры, были новые звуки, новые наркотики и совершено новая музыка. Но требовалась музыка, которую можно было бы послушать дома после ночной вечеринки или в чилауте, музыка, которая помогла бы расслабится. Спрос породил предложение и вскоре появилась новая волна музыкантов: KLF, the Orb, Mixmaster Morris, The Aphex Twin, System 7, Global Communications, Syzygy, Woob, Pete Namlook и множество других. Количество превосходных и качественных релизов за последние 15 лет просто поражает. И их чило постоянно растёт.
Эмбиент, существует на краю общества, на остром выступе горы, между атомами воздуха, который Вы можете вдохнуть. Он так или иначе существует вокруг и все же остаётся невидимым и тихим. Он всегда будет окружать нас, пока кто-то слушает эту музыку, размышляет или отдыхает под неё. Эмбиент будет вечен ....!!
Чарльз Энштейн «Потерянный шарик Марблс»
«Чжуану Чу приснилось, что он был бабочкой. Он беспечно и легко порхал над цветами и совсем забыл о том, что он Чу. Потом он проснулся – и снова почувствовал себя Чу, или почти Чу. Что это было – приснилось ли Чу то, что он был бабочкой, или бабочке приснилось, что она был Чу?»
Чжуан Цзы
В пору моего детства, задолго до изобретения видеоигр, я проводил часы за игрой в шарики Марблс. У меня была действительно богатая коллекция, и я любил придумывать про них истории. Каждый из них был чем-то примечателен: некоторые были частью рождественских подарков, некоторые достались мне в наследство от отца, который в сороковых годах тоже увлекался этой игрой. У каждого шарика был свой характер и сложные отношения с другими экземплярами. Без преувеличения, они были моими тайными друзьями.
Однажды, когда мне было семь или восемь лет, я открыл коробку и обнаружил там большой прозрачный шар, которого точно прежде не было в моей коллекции. Я до сих пор не могу понять, как он там оказался – это не был один из отцовских шаров, и я не помню, чтобы когда-то находил его. В то же время я не исключаю, что он мог быть там и раньше, но каким-то странным образом он не попадал мне в поле зрения. Так или иначе, в тот день я увидел его впервые, и он буквально зачаровал меня. Я тут же ввел его в свою игру в роли таинственного странника и неприступной персоны. Он был настолько «иным», что даже роль короля шаров показалась бы для него слишком мелкой.
Я подолгу сидел и смотрел сквозь него, изучая причудливое искажение всех объектов в комнате и отражающуюся от поверхности мою перекошенную физиономию. Однажды я увлекся настолько сильно, что отчетливо представил себя внутри этого искаженного мира, и этот потусторонний мир внезапно стал для меня более реальным, чем комната в ее привычном восприятии. Я выпал из привычной системы координат и ходил по потусторонней комнаты, играл с потусторонними шарами и игрушками, и я даже смог почувствовать себя выходящим через потустороннюю дверь и спускающимся по потусторонней лестнице в потустороннюю столовую. Искаженное пространство внутри прозрачного шара отныне было менее кривым, чем мир, как я его знал раньше, и я окончательно потерял ощущение придуманности этого воображаемого мира и своего физического присутствия в мире реальном.
Это наваждение не закончилось тем памятным вечером. Дни складывались в недели, месяцы и годы, но мое погружение в потусторонний мир было настолько глубоким полным, что казалось, будто все снаружи замерло. И была лишь одна вещь, которая препятствовала полной идентичности объективного и воображаемого мира, одна вещь, которой не хватало в отражениях шара: в потустороннем мире не было его самого. Этот феномен не был осознанным, но день за днем я пребывал в поисках. Сначала я надеялся найти ответ в потусторонней коробке с шарами, потом прибегнул к известной хитрости, намеренно переключившись на поиск других вещей, надеясь случайным образом найти и то, что меня беспокоило. Каждый раз, обнаруживая в своем умозрительном мире новый объект, я говорил себе «вот оно!», но тут же чувствовал, что открытие не принесло облегчения, а значит, это снова было не «оно».
Я не знал тогда ни что именно я ищу, ни зачем мне это нужно; по правде говоря, само ощущение поиска и чувство беспокойства было не до конца осознанным и отчетливым. У меня было смутное ощущение нереальности мира и искажения окружающих меня декораций, интуитивное понимание какой-то ошибки и неконгруэнтности. Я знал, что должен быть ключ – некий объект, который раскроет матрицу, но никак не мог найти его. Ключа не существовало в том мире, который увлек и зачаровал мое сознание.
Прошло тридцать пять лет. Совсем недавно я разгребал завалы хлама в подвале и случайно нашел старую коробку с давно забытой коллекцией марблс. Я открыл ее и погрузился в воспоминания о беззаботном и счастливом детстве и историях, которые я придумывал для своих шаров. Внезапно я понял, что одного шара в этой коллекции не хватает и отчетливо осознал, какого именно – там не было большого прозрачного шара. В ту же секунду волна событий, чувств и эмоций захлестнула меня, я увидел тот момент, когда впал в транс от созерцания внутреннего пространства этой магической сферы и переход в потусторонний мир воображаемых объектов.
Но даже этот момент кристального осознания не смог разбить этих чар. До сих пор, десятки лет спустя мой транс и зачарованность столь глубоки, что никто и ничто не может нарушить их. Понимание и осознание транса произошло для меня в трансовом состоянии Чтобы выйти из этого состояния и вернуться в реальный мир мне нужно, чтобы нашелся кто-то, кто заговорит с мальчиком, уставившимся в прозрачный шар. И тогда он испытает большое потрясение, узнав, что все то, что составило десятилетия его жизни, было лишь наваждением, продлившимся несколько часов.
Нет. Пусть лучше он узнает всю правду постепенно, - я не стану прерывать его игру, и пускай он пройдет эту магическую историю до конца. Я поставил коробку обратно на полку. Мой мир все еще кажется мне искаженным, - пожалуй, даже больше, чем это было раньше. Но исчезло беспокоящее чувство неправильности происходящего. Потерянный ключ – это все то, что окружает меня в моем мире.
Шелли и я
Сегодняшняя история - о девочке, открывшей в себе весьма необычный талант и придумавшей ему крайне нестандартное применение.
Автор: J. Jae "JJ" Jay. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Я думала об этом уже несколько недель, но идея оформилась окончательно, только когда я увидела брата Шелли. Я поняла, что должна это сделать.
Шелли была одной из тех очаровательных отличниц, что постоянно ходят, прижав к груди туго набитый органайзер со всякой всячиной. Нежная кожа – она, наверное, никогда в жизни не красилась – и спускающиеся до самой талии шелковистые светло-каштановые волосы. Но самое большое впечатление на меня произвёл её рот. И зубы. У неё было худое лицо, но даже с учётом этого рот казался слишком маленьким. И тем удивительнее было видеть, как её губы смыкаются над двумя длинными передними зубами. Я каждый раз думала – нет, невозможно, такие гигантские зубы не могут поместиться в этом крохотном ротике. Но Шелли это каким-то образом удавалось.
Не думаю, что у неё вообще были друзья до того, как я начала с ней общаться. В тот день она так обрадовалась, когда за обедом я села за её столик и поделилась своей картошкой фри. Я видела это по её лицу: со мной разговаривает Райли Роудс. Та самая Райли Роудс. Честно говоря, мне просто хотелось смотреть на этот её карикатурный рот. Он меня завораживал. Она брала картошку фри по одному кусочку и тщательно их обгладывала.
Нет, правда. Наверное, она подумала, что я решила взять её под крыло. Что я введу её в новую захватывающую жизнь: мороженое и маникюр-педикюр с моими девочками, разудалые вечеринки у бассейна, болтовня о моде и всё такое. Ну да, ну да. Но она казалась такой счастливой даже от тех крох, что я ей побрасывала. В тот же день (у нас были уроки в одном классе) я дала ей накраситься блеском для губ. Он был вишнёво-розовым, с дешёвыми блёстками и пах автомобильной краской (я стащила его из сумочки Николь Ди, когда та отвернулась). Он ей совершенно не подходил, губы выглядели, словно смазанные жиром, да к тому же казались слишком алыми на её бледном лице. Но она была так счастлива. Вы бы видели её улыбку: даже когда она оттягивала губы до упора, её рот не расширялся, а только удлинялся, словно губы открывались только вверх и вниз, обнажая узкие длинные зубы и розовые верхние дёсны, такие бледные на фоне красных клоунских губ.
Она делала всякое для меня, эта Шелли. Отвратительно, но мне не стыдно в этом признаваться. Я придумывала всякую ерунду и шептала ей на ухо, лишь бы вдыхать чистый детский запах её шеи. При каждом удобном случае я украдкой разглядывала её передние зубы, цветом похожие на пожелтевшую слоновую кость, её маленькие бледные лапки с облезлой кожей. Мне хотелось скрутить её длинные тонкие волосы в верёвку. Посмотреть, будет ли она при этом так же пронзительно визжать, как в моих снах. Даже когда её не было рядом, я не могла перестать о ней думать. Я постоянно чувствовала себя на взводе, возбуждённой, словно ребёнок, переевший сахара.
Я всё ещё думала, что просто мечтать о ней будет достаточно. Теперь я знаю: достаточно не бывает никогда.
В прошлом году со мной кое-что произошло. Такие судьбоносные, определяющие дальнейшую жизнь события случаются с каждым из нас – только почти всегда это что-то скучное, вроде «летом у меня появилась грудь». Или как обнаружить, что у тебя есть талант к игре на тромбоне. Но тут всё вышло иначе. Я открыла в себе скрытый талант – точнее, дар. И это оказалось куда лучше банальной музыкальной одарённости.
Это случилось в середине января. В тот день я прогуляла школу. Родители куда-то уехали, у прислуги был выходной, так что дом остался в полном моём распоряжении. Хотя в Калабасасе [прим.: город в Калифорнии, на западе США] никогда не выпадает снег, погода стояла довольно прохладная, и я случайно заметила чёрную соседскую кошку, гревшуюся под моей машиной. Я заманила её в дом, бормоча, что хочу угостить чем-то вкусненьким, и она, словно загипнотизированная, пошла за мной. В тот момент я не совсем понимала, что делаю. Мне просто было скучно и хотелось немного пошалить.
Я привела её на кухню и достала пакетик кошачьего корма. Но прежде чем наполнить мисочку, я вспомнила, что горничная как раз недавно выбросила огромный рождественский окорок. Он испортился, когда отключали электричество. Я покопалась в мусорном ведре – и вот, пожалуйста, он всё ещё лежал там. Он сохранил нежность и аромат, только кое-где на бледно-розовом мясе проступили тёмные пятна. Выбрав кусочки получше, я сложила их миску и поставила перед кошкой.
Не раздумывая, она набросилась на еду, словно голодала несколько дней.
Наша собственная кошка, Снежинка, тоже заглянула на кухню. Обычно она меня терпеть не могла, но, когда я протянула к ней испачканные жиром руки и позвала, она тут же подбежала и уткнулась мордой в мои ладони. Я вытерла пальцы о её густой мех, а она только громче замурлыкала, словно в экстазе. Но потом в поле её зрения попала миска. Она бросилась вперёд и присоединилась к чёрной кошке.
Я завороженно наблюдала за тем, как они ели. Контраст чёрного и белого и симметрия, которую подчёркивала близость их размеров, притягивали взгляд. Их хвосты одинаково изогнулись, они напоминали зеркальные отражения друг друга. Кошки неистово пожирали кусочки окорока, их челюсти двигались синхронно и ритмично.
Зачерпнув немного мяса, я положила его на пол, на небольшом расстоянии от миски, а потом подвела Снежинку к ней так, что обе кошки теперь стояли мордами друг к другу, а кончики их хвостов соприкасались.
Я связала их хвосты вместе.
Кошки закричали. Они подняли от мяса грязные, перепачканные жиром морды. Их транс нарушился, они прыгали и пытались освободиться, но только сильнее затягивали узел. Моё сердце едва не выпрыгивало из груди. Я чувствовала такое возбуждение. Кажется, я смеялась. Миска перевернулась, и куски ветчины разлетелись в стороны, забрызгивая кухонный пол мясным соком и маслом. Кошачьи лапы только сильнее размазывали грязь. Куски мяса прилипали к шерсти.
Но вот их хаотичные движения стали более целеустремлёнными. Несмотря на страх, кошки вспомнили о своём неутолимом голоде. Они стали двигаться, словно одно существо. Спотыкаясь, они, будто маленькие пылесосы, собрали с пола все кусочки мяса до единого, их животы раздулись от съеденного. Затем восьминогая тварь подняла головы и осмотрела себя. Существо выгибалось, пытаясь добраться до застрявших в шерсти кусочков хрящей, и даже вгрызалось в собственную плоть. Из боков начала сочиться кровь. Обе половины, чёрная и белая, запутались друг в друге, пытаясь съесть самих себя.
Наконец меховой клубок вздрогнул, перевернулся ещё раз и упал неподвижно.
К тому времени я уже вышла из оцепенения, но охватившая меня волна счастья ещё не ушла, понимаете? Я оглядела комнату. Существо, бывшее когда-то Снежинкой и соседской кошкой, вылизало всё дочиста. Единственным свидетельством произошедшего была сама тварь, скрутившаяся в тугой комок в углу.
Я опустилась на колени, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Я осторожно попыталась разъединить кошек, но не смогла. Тогда я потянула сильнее, но они так и остались лежать вместе. Тогда я поняла, в чём дело: мало того, что их когти впились друг в друга, а зубы вцепились в плоть, так ещё и мех слипся, затвердел от засохшей крови и… всякой всячины. Я попыталась распутать их хвосты, но узел стал таким тугим, словно они срослись воедино.
Я закопала их на заднем дворе и сказала родителям, что не знаю, куда делась Снежинка.
Воспоминания ещё некоторое время согревали меня после того рокового дня, я чувствовала приятное тепло в низу живота. Тогда я ещё не знала, на что способна. Но вскоре мне захотелось попробовать сделать это снова, только с другими животными.
Тогда я выяснила, что могу подзывать их к себе. Кроме Снежинки, у нас не было других животных, и я не знала, как добраться до кошек и собак моих друзей так, чтобы они этого не заметили. Но оказалось, что если просто сесть где-нибудь в тихом уголке на улице и позвать определённым голосом, то можно заставить животных самих подойти ко мне.
Низкий мурлыкающий голос – для кошек. Короткое пищащее стаккато – для белок. С крысами я разговаривала милым детским голоском: о, у меня есть что-то вкусненькое, ты чувствуешь запах, еда, мясо, так много мяса, я буду оберегать тебя, тебе будет так тепло! С мальчиками, кстати, я разговаривала тем же голосом.
С крысами получалось лучше всего. Они маленькие, и от них легко потом избавиться. И их хвосты легко завязывались в узелки. Я обнаружила, что могу связывать больше двух, до тех пор, пока узлы не превращались в гигантские пульсирующие комки плоти, соединяющие крохотные тельца в единое целое. Получалось здорово. Крысы визжали вместе, в унисон. В какой-то момент они начинали двигаться одновременно, иногда кого-то из них затаптывали насмерть, когда вся эта извивающаяся масса ползла вперёд. У меня всегда было припасено для них немного еды. Так легче удавалось их контролировать. Я даже устраивала для них полосы препятствий с кусочками еды. Все они рано или поздно умирали, но те, что были сделаны из крыс, держались дольше всего.
Но, как бы то ни было, это подводит меня к причине, по которой я рассказываю эту историю. Брат Шелли. Я составила ей компанию после школы, пока ждала, когда за ней заедет её мама. В конце концов появился синий минивэн, и когда Шелли открыла дверцу, я мельком увидела лицо её младшего брата. Я видела его лишь долю секунды, но этого оказалось достаточно. Он выглядел точь-в-точь, как Шелли: копна светло-каштановых волос, тонкое лицо, глазки-бусинки и такой же маленький глупый рот, переполненный зубами.
Когда машина тронулась, зуд усилился настолько, что это напоминало удар кулаком в живот. Он не проходил и не ослабевал, пока я шла домой. Сегодня вечером, сегодня вечером, сегодня вечером, говорила я себе. У меня был план, я обдумывала его уже несколько недель, но до его осуществления оставалось ещё несколько часов. Дома я налила себе бокал вина, потом ещё один. И ещё один, и ещё. Я порылась в шкафу, подыскивая идеальный наряд. Я уже знала её адрес, она жила всего в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Я представляла, как иду туда, затем ускоряю шаг, мчусь по пустынным улицам навстречу неизбежному всеохватывающему экстазу, который, я знала, ждёт меня в этом тихом доме.
И вот уже полночь. Я стою перед домом Шелли в своём самом сексуальном коротком чёрном платьице, подвыпившая и дрожащая. Я так близка, что почти…
Спокойно. Спокойно. Я пытаюсь успокоиться. Взяв маленькую заколку, я взламываю замок и проскальзываю внутрь. В доме темно, я слышу чьё-то ровное дыхание. Стараясь не шуметь, я медленно поднимаюсь по лестнице. Я не хочу их будить.
Не знаю, как мне это удаётся, но я словно чувствую запах Шелли. Следуя за запахом, я открываю дверь в её комнату и без единого звука проскальзываю внутрь. Там темно, но я вижу комок на кровати – она спит на спине, широко раскинув руки.
Я достаю из сумочки маленький кусочек заплесневелого сыра и машу им у неё под носом. У меня с собой полно всякой вкуснятины. Она слегка шевелится, но не просыпается. Я достаю кусочек картошки фри. Ещё не гнилой, но ему уже много дней, он вялый и влажный. Это помогает. Она слегка приоткрывает рот, и я просовываю лакомство между её оскаленными зубами.
Медленно открыв глаза, Шелли смотрит на меня. Я прижимаю палец к губам. Ш-ш-ш. Она встаёт, и я вывожу её в коридор. Вместе мы заходим в комнату её брата. Я бужу его тем же способом – кусочком сэндвича с арахисовым маслом и джемом.
Они оба молча следуют за мной, как в трансе.
Наконец мы входим в главную спальню.
Их родители спят, прижавшись друг к другу. Очаровательно. И тут я вижу в другом конце комнаты детскую кроватку. За решёткой – округлая тень.
На ночь Шелли заплетает гриву своих волос в тугую косу. Я связываю её с братом. Его волосы достаточно длинные, чтобы это сработало. Ей приходится немного отклониться назад, но она и не думает жаловаться.
Затем я достаю ещё немного еды и бужу их родителей, веду к Шелли и её брату и «вплетаю» их в свой шедевр. У отца волосы короткие и щетинистые. Почти слишком короткие. Я потею. Его волосы так и норовят выскользнуть из пальцев. Я так близко. Наконец мне удаётся запутать несколько его волос в общей массе, но этого недостаточно. Я тяжело дышу. Нет, должен быть способ получше.
В раздумьях я осматриваюсь по сторонам. Потом я замечаю Малыша, подхожу к кроватке и смотрю на него. Но у него нет волос, только маленький пушок, даже короче, чем у его отца. Бесполезно. Я достаю из сумки горсть еды, разминаю в кулаке и сую в лицо Малышу. Он глотает, издаёт булькающий звук и кричит от удовольствия.
Я поднимаю его и возвращаюсь к остальным. Они хватаются за него. Мать стонет, а потом они все начинают кричать. Они видят остатки еды у него на лице. Она блестит. Они так голодны. Еда.
Еда.
Я провожу длинным ногтем большого пальца по его горлу. Кожа Малыша нежная, словно масло, и поддаётся почти без сопротивления. Водопад крови заливает ковёр, но главное – забрызгивает их волосы и одежду, склеивает их вместе. Малыш ещё жив! Крики становятся громче, и некоторые из них принадлежат ему. Плачь сколько хочешь, Малыш. Ты никуда не денешься. Тела бьются друг о друга. Волосы стягиваются в узел, одежда сминается, конечности обвиваются друг вокруг друга. Сначала я протягиваю Малыша Шелли. Она бросается вперёд и зубами вцепляется ему в лицо, заглатывая пищу и сдирая кожу. Ну вот, теперь Малыш точно мёртв, думаю я. Я отбрасываю его тельце в другой конец комнаты. Они бросаются на него и падают на пол, шевелящийся холм брыкается и рычит. Затем, чудесным образом, куча начинает двигаться. Я подпрыгиваю на кровати, наблюдая, как они катятся по ковру. Я вижу, как щёлкают челюсти, как хрустят кости, но они слишком крепко спаяны друг с другом. Они добираются до мёртвого ребёнка и принимаются за еду. Я кричу. Или смеюсь. Не могу понять. Открыв сумку, я вываливаю на них остатки испорченной еды, а они извиваются, пытаясь дотянуться до всего этого.
Я подпрыгиваю на кровати и кричу, кричу, кричу. Я так счастлива, что почти ничего не вижу. Я падаю и приземляюсь на ковёр, но едва замечаю это. Ковёр пропитан кровью, он смягчает падение, он мягкий и так вкусно пахнет. Я спотыкаюсь, всё вокруг красное, волосы за что-то зацепились, и когда я пытаюсь подняться, что-то тянет меня назад, и всё вокруг красное, красное, красное, красное… Это цвет голода.
А те, кто подписан на наш канал в ТГ, Сказки старого дворфа, прочитали эту историю ещё в конце января :)
Эрик Дэвис «Божественный алмаз: между свеклой и господом»
Около десяти лет назад мне довелось пережить настоящий мистический опыт. Я никогда не писал, практически никому не рассказывал, но впоследствии много думал об этом случае, и, мне кажется, я достойно справился с этой необъяснимой и пугающей ситуацией. Обстоятельства происшествия курьезны, если не сказать, что абсурдны: это случилось во время моего месячного пребывания в Центре изучения Дзен в северной Калифорнии, когда я возился с ведром собранной свеклы в саду. Я приехал в этот центр, чтобы отдохнуть, поправить здоровье и наметить для себя новые планы после завершения работы над окончательным вариантом книги Techgnosis (в русском варианте перевода «Техногнозис»). В то прохладное солнечное утро я перемывал корнеплоды свежевыкопанной свеклы в большом корыте на краю поля. Сразу скажу: я не пил и не употреблял наркотиков на протяжении нескольких недель.
Произошедшее дальше настолько сложно объяснить, что мне кажется необходимым прежде сделать небольшое пояснение. В эзотерической психологии есть принципиальное разделение содержания сознания – эмоций, мыслей, чувств и предрассудков, - и субъекта, или, иначе, носителя этого контента. Поверхностное сходство с картезианским дуализмом налицо, однако речь в данном случае идет о том, что медитация помогает субъекту освободиться от мыслей и чувств, которые не являются сутью субъекта, но в существенной мере предопределяют его поведение и отношения с окружающим миром.
Итак, я мыл корнеплоды, думал о работе, чувствовал приятную прохладу воды, когда внезапно мое «я» подобно космическому челноку вырвалось в прежде неизведанные, немыслимые сферы осознанности. Я вошел в бесконечный цикл рекурсии – я дистанцировался в наблюдении за наблюдателем наблюдающего наблюдения… подобно паучку на паутинке, подобно расходящимся кругам на воде уровни субъективной идентификации становились все более слабыми, разреженными и в итоге сошли на нет.
С чем это можно было сравнить? Аналогия пришла несколькими минутами позже, когда ко мне вернулась способность рефлексировать: это было сродни перевернутому биноклю, который не приближает предметы, а увеличивает дистанцию. Мое внутреннее око, мое эго взирало на мир с высоты Олимпа.
Пережитый опыт невозможно описать, не обращаясь к мистической риторике, которая мне откровенно претит, тогда как само событие имеет для меня безусловную ценность. Скажем так – в этом состоянии не было ничего приземленного, присущего человеческой природе. Я был чистой сущностью, но не отношением. Я был алмазом, кристальной ясностью, мета-разумом – одновременно коллективным и индивидуальным.
В этом состоянии не было места горю и радости – я был неэмоционален и бесстрастен; я даже рискну называть это состояние «ангельским», поскольку именно такими видятся мне хладнокровные молчаливые ангелы в фильме Вима Вендерса «Крылья желания» (в российском прокате «Небо над Берлином»). Также не исключаю, что именно такие опыты имеют в виду телемиты, говоря о магических ритуалах познания и обращения к священному ангелу-хранителю.
Достигнув сияющего пика кристаллизации осознанности, я смог обратиться к себе земному, все еще перемывающему корнеплоды на краю поля в прохладный солнечный полдень. Моя универсальная сущность парила над тем, кем я привык быть, смотрела на руки, которые более не были «моими», но по-прежнему держали свеклу.
И в этот момент я понял с непоколебимой ясностью две важные вещи: что все случайное в мире подчиняется абсолютному закону, и что все мои страдания предопределены попытками сопротивляться или влиять на этот закон.
Слово «закон» стало частью моего осознания внезапно, и в этом есть определенная доля курьезы. Я никогда не испытываю пиетета перед ним, испытывая определенный внутренние противоречия и предубеждения культурного и социального характера. Однако именно так я увидел природу вещей – это был Закон.
Позже, пытаясь примириться с этим неудобным словом, я вспомнил также, что одно из значений слова «дхарма» - это именно Закон; оно имеет некоторые нюансы, отличные от кармического закона, и соотносится с моральными постулатами о том, что можно и должно. И в тот сияющий момент осознание закона и природы вещей не вызвало у меня ни малейшего противоречия и боли, в отличие от обычного моего состояния, когда двойная мораль, необходимость делать выбор и противоречие между долженствованием и желанием были неизменными препятствиями на моем жизненном пути.
В финале этого мистического опыта я оторвал свой внутренний взор от ладоней, моющих свеклу, и обратился к лесополосе из сосен и эвкалиптов на границе поля. В том, как ветер шелестел листвой и колыхал ветви, мне привиделась целая вселенная. Все двигалось вокруг меня, пока я пребывал в оцепенении, и, кажется, даже время изменило свой ход.
Все мерцало, светилось и волновалось, как солнечный свет на озерной ряби, как утренний туман, как Лас-Вегас в ночи невадской пустыни. Ветер, листья, блики света, запах эвкалипта сплетались в мощный и стремительный ансамбль, который без особого преувеличения я бы сравнил с симфонией, и так же, как музыка, мир был бесплотен, прозрачен, лишен субстанции и силы притяжения. Это было незабываемо, чудесно, сладостно и правильно.
Все это продолжалось около тридцати секунд, и затем магический бумеранг вернулся: земная тяжесть придавила меня, я поскорее закончил свои дела и поспешил вернуться в центр, где и остался – отчасти подавленный, но еще болеизумленный и пораженный произошедшим.
С тех пор ничего подобного со мной не происходило, хотя порой я и чувствовал трепетание ангельских крыльев над моим плечом. Я мог бы попытаться рассказать больше об этом случае, о том, как он изменил меня, но это все пустое. Скажем так: даже если то, что произошло, было всего лишь нервным спазмом, я видел другое свое «я», и, возможно, смерть будет лишь безвозвратным падением в ту сияющую высоту, к которой мне довелось прикоснуться.
Бич стоматолога
Проснувшись, герой рассказа понимает, что с его зубами творится что-то неладное: они покрыты странной слизью и кажутся инородными предметами, застрявшими во рту.
Автор: Hisham H. Мой перевод, вычитка: Thediennoer (Sanyendis).
Оригинал можно прочитать здесь.
Я просыпаюсь.
Что-то не так.
Мой рот широко открыт.
Я пытаюсь сомкнуть челюсти.
Но не могу.
Лицо онемело. Похоже, я успел обслюнявить всю подушку, пока спал.
У меня буквально отвисла челюсть.
В голове проносятся мысли: уж не пережал ли я во сне лицевой нерв?
Я встаю с кровати, и с нижней губы на подушку стекает длинная струйка слюны. Наверное, со стороны я сейчас похожу на идиота.
Зубы чешутся. Погодите… Что?
Чешутся? Я провожу по ним языком.
Зубы покрыты какой-то слизью и ощущаются как что-то инородное, застрявшее во рту.
Поспешив в ванную, я включаю свет и смотрю в зеркало.
Зубы стали коричневыми. Такой, знаете, тошнотворный, гнилостный коричневый цвет. Но ведь ещё вчера они были жемчужно-белыми!
Как такое могло случиться?
Внезапно челюсть пронзает резкая боль. Через несколько секунд ледяные уколы проникают уже в каждый зуб.
Кажется, будто зубы шевелятся в челюсти.
Подождите-ка.
ОНИ И ПРАВДА ШЕВЕЛЯТСЯ.
Не веря своим глазам, я смотрю в зеркало.
Из дёсен проступает кровь. Слюна, обильно стекающая на грудь, теперь окрашена в алый.
Я слишком напуган, чтобы пытаться что-то предпринять. Я стою, застыв в шоке, и со смесью ужаса и благоговения наблюдаю, как вибрируют и покачиваются мои прогнившие насквозь зубы.
Затем боль в одном из резцов достигает пика, и он трескается. Наружу показывается коричневая кашица… И кое-что ещё.
Оно покачивается и падает в раковину.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть этот предмет получше. Это какое-то насекомое, всего около сантиметра в длину. Оно забавно шевелит лапками, счищая с тельца остатки моего зуба.
Снова боль. Я чувствую, как коренные зубы и резцы лопаются, словно перезрелые фрукты. Я чувствую шевеление у себя во рту.
Я хриплю и кашляю, раковина и зеркало покрываются капельками коричневой слизи и осколками гнилой эмали. А маленькие твари продолжают чиститься, словно обычные домашние мухи: трут задними лапками по тельцу, а передними счищают слизь и грязь с головы.
А потом они начинают ползать по крану и зеркалу, расправляя крылья.
На самом деле они очень красивы. Они напоминают крошечных, очень худых ос. У них прозрачные розовые крылышки и огромные глаза, сверкающе алым и золотым, молочно-белая головка, чёрные усики-антенны и тонкое брюшко бледно-лилового цвета.
У некоторых из них есть длинный, тонкий, похожий на металлическую проволоку синий хвост, который почти вдвое длиннее тела.
Яйцеклад?
И тут меня осеняет.
Вот умора.
От моего смеха маленькие крылатые жемчужинки взлетают сверкающим облаком.
Я возвращаюсь к кровати, изо рта продолжает стекать кровавая слюна и остатки прогнивших зубов.
Я поднимаю подушку.
Под ней лежит небольшая кучка золотых монет.
Я снова начинаю смеяться.
Прошу прощения за паузу в публикациях. Как всегда, наш с Sanyendis канал: Сказки старого дворфа.
Надувной
Каждый раз по дороге домой мужчина обращал внимание на фигурку Санты, стоявшую во дворе дома возле перекрёстка...
Автор: C. Lonnquist. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Прочитать оригинал можно здесь.
По дороге домой я каждый раз останавливаюсь на светофоре на углу Дивижн и Мейн. В окно со стороны пассажирского сидения я вижу этот дом – неприметный дом из желтоватого кирпича. Думаю, его построили ещё в семидесятые. Он выглядит совершенно обыкновенно: со стен не свисает облупившаяся краска, из-за занавесок не выглядывает маньяк-убийца, а из-под крышки мусорного бака не вываливаются куски расчленённых тел.
Но мне всё равно не нравится проезжать зимой мимо этого дома.
Я даже подумывал о том, чтобы добираться домой в объезд, но эта дорога – самая короткая. Я сразу оказываюсь на парковке, и тут всегда хорошо расчищено. А иначе пришлось бы делать большой крюк по ветреной стороне холма, где асфальт часто покрывается ледяной коркой.
Впрочем, может, если бы я ездил тут днём, то не обращал бы на этот дом внимания.
Видите ли, проблема заключается в Санте.
Вам наверняка доводилось видеть таких: надувная фигурка Санты футов семи высотой [прим.: около 2,1 метра], подсвеченная изнутри. Снизу к ней крепится вентилятор, и поток воздуха заставляет её подрагивать. Она крутится взад-вперёд и покачивается из стороны в сторону; одна рука постоянно поднята, другая лежит на поясе. Чёрные точки глаз кажутся непропорционально маленькими; смешной нос похож на луковицу, а на щеках намалёваны алые пятна.
Но улыбка…
Улыбка этого Санты напоминала посмертную маску и составляла разительный контраст с безобидным лицом. Слегка приоткрытые алые губы обнажали ряд белоснежных зубов. Эта ухмылка… Клянусь, фигурка поворачивалась против ветра, когда я проезжал мимо.
Впервые я заметил это пару недель назад, когда ледяной ветер нашёл какую-то щель в дверце машины. Светофор на углу, как обычно, переключался целую вечность. Я видел, как люди выходили из машин и нажимали на кнопку на переходе, чтобы он наконец заработал. Холодный ветер, дующий мне прямо в ухо, не давал покоя, так что я тоже выскочил наружу.
Мне показалось, что надувной Санта стоит ближе, чем раньше. Он раскачивался на ветру: рот чуть приоткрыт в ухмылке, правая рука приветливо помахивает прохожим. Поднеся палец к кнопке, я снова обернулся. Метель на мгновение стихла, но когда налетел очередной порыв, снеговик, кажется, наклонился против ветра, словно собирался прыгнуть. Я нажал на кнопку и рысью поспешил к машине. Когда через несколько мгновений загорелся зелёный, я снова обернулся на Санту.
Кажется, он стал ещё ближе…
Несколько дней спустя я снова стоял на том светофоре и не мог оторвать глаз от надувного Санты, который крутился взад-вперёд, весело помахивая мне рукой. Я смотрел прямо на него, а он словно издевался надо мной одним своим видом. Эта дурацкая игрушка выводила меня из себя. В ту ночь свет сменился быстрее, и, проехав перекрёсток, я обернулся ещё раз. Санта наклонился мне вслед и, казалось, провожал взглядом мою машину.
Я резко нажав на тормоза. Машина потеряла сцепление с дорогой и заскользила на льду, я едва не слетел с дороги. Я снова оглянулся через плечо. Санта стоял спиной ко мне и безмятежно покачивался на ветру. Я выругался про себя и тронулся с места. Санта ухмылялся мне в зеркале заднего вида. Снова выругавшись, я поехал домой.
Следующий несколько ночей прошли спокойно. Я даже попросил друга составить мне компанию; разумеется, я не стал говорить, что меня всего-навсего пугает какое-то дурацкое украшение для газона. Ничего не происходило, и я решился отправиться домой в одиночку. Добравшись до светофора, я с радостью отметил про себя, что Санты во дворе больше нет. Возможно, его перенесли куда-то, где он будет пугать кого-то другого. Загорелся зелёный сигнал, но дорогу как раз перебегала кошка, и я не стал трогаться с места. Толстенькая замёрзшая полосатая кошечка направлялась в сторону дома, где раньше стоял Санта. Когда она добралась до тротуара, как раз снова загорелся красный, и я, закатив глаза, покосился на наглое животное, которое обернулось в мою сторону, словно гордясь своим поступком.
Ожидая, пока светофор снова переключится, я лениво наблюдал, как кошка бродит по опустевшему двору. Когда сигнал снова сменился, она как раз добралась до дома; если бы не внезапный отблеск света из-за угла, всё, боюсь, могло пойти для меня совсем иначе.
Из-за угла дома высунулся Санта, обе его руки свободно свисали вдоль тела. Всё ещё двигаясь так, словно его надувает поток воздуха от вентилятора, он внезапно перекатился вперёд и накрыл своим телом кошку. Я не успел даже закричать и теперь тупо наблюдал за происходящим. А тем временем светящийся Санта оторвал несчастному животному голову, словно открутил пробку с пивной бутылки. Брызнула кровь, тело кошки упало на снег; ветер ерошил шерсть. Лицо и руки Санты были перепачканы алым, и нейлоновая борода казалась оранжевой в лучах пробивавшегося изнутри его тела света.
Существо смотрело прямо на меня. Выражение его лица ничуть не изменилось, разве что зубы теперь стали такими же красными, как и губы.
Оно подхватило мёртвую кошку и медленно отступило за угол.
Я проскочил перекрёсток на красный.
Почему после этого я снова поехал этим путём, спросите вы? Всё просто. Я ведь не сошёл с ума; следовательно, это был самый обыкновенный надувной Санта. И что с того, что оно убило кошку – я же не сумасшедший, значит, мне просто всё показалось. Я мог бы разобраться с ним, просто посильнее ударив шариковой ручкой. Так что на следующий вечер я заставил себя поехать по тому же маршруту. К счастью, на этот раз никаких кошек мне не попалось.
…Зато перед домом стояло сразу три Санты. Они покачивались взад-вперёд, а их кивающие головы, казалось, попеременно покачивались, пока они смотрели прямо на меня. Эти твари что-то замышляли. Я знал это. Я даже не стал останавливаться на светофоре.
На следующий вечер на работе я набрал кучу карандашей, заточил их и приклеил к скребку для льда, оставив это импровизированное орудие на пассажирском сидении. Какому-то воздушному шарику-переростку меня не взять. Я не стану их закуской.
Доехав до перекрёстка Дивижн и Мейн, я остановился на красный свет и, выглянув в пассажирское окно, с удивлением отметил, что на лужайке нет на этот раз ни одного Санты. Тем не менее, крепко сжав в руке скребок для льда, я продолжал вглядываться в темноту. Красный горел уже минуту, оставалось ещё три. Прищурившись, я напряжённо оглядывался в поисках мерзко-жёлтого света. Ничего. Вообще ничего.
Вздохнув, я отложил скребок для льда и тут заметил, что в машине стало светлее.
Очень медленно я повернул голову.
Искажённое лицо Санты прижалось к боковому стеклу, оно подсвечивало жёлтым намёрзший на краю окна лёд. Его немигающие глаза находились в нескольких дюймах [прим.: дюйм – 2,54 см.] от меня. Лицо чуть елозило по стеклу, словно под порывами ветра. Я заметил, что окно напротив рта Санты запотело.
Он улыбнулся шире, и в глубине его рта открылся провал – пусть тело и было подсвечено изнутри, в недрах его пасти я видел лишь сосущую черноту. Воздух наполнился странным звуком – словно одновременно жужжали тысячи мух, комаров или ос. Жужжание волнообразно нарастало, пока не стало напоминать то ли скрип гвоздей по классной доске, то ли белый шум на максимальной громкости. Мне показалось, что в глубине чёрного провала мелькнула рука в тёплой зелёной рукавице.
Раздался громкий треск. Санта дёрнулся в сторону, повалившись на капот. Жужжание стало тише, теперь в нём словно звучали нотки боли.
В свете задних фар что-то мелькнуло, я оглянулся. К нам приближался пожилой мужчина в шапке с вышитыми оленями, сжимавший в руке дробовик. Не считая этого, он выглядел совершенно обыденно. Не глядя в мою сторону, он подошёл ближе и склонился над Сантой. Что-то проворчав, он опустил приклад на голову твари. Та распласталась по дороге со странным хныкающим шипением, словно кто-то откупорил бутылку пива.
Мужчина перекинул сдувшегося Санту через плечо и обошёл машину, по-прежнему не обращая на меня внимания. Он протопал к дому, перед которым всегда стоял Санта, и побрёл в сторону гаража.
Из открывшейся двери на меня уставились тысячи пар чёрных пустых глаз. Тысячи чёрных провалов на месте ртов издавали злобное жужжание. Груда сдувшихся Сант, кажется, доходила до самой двери. Мужчина с трудом запихнул нового Санту к остальным. Хорошенько пнув кучу напоследок, он снова опустил дверь гаража.
Мужчина отёр ладони о штаны и от души потянулся. Подхватив дробовик, он собирался уже вернуться в дом, но, должно быть, заметил краем глаза, что я продолжаю смотреть в его сторону, и повернулся со скучающим выражением на лице. Устало, понимающе улыбнувшись, он слегка пожал плечами и скрылся в доме.
Теперь зимой я возвращаюсь домой другим путём.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Как всегда, напоминаю: больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа.