Поиск по тегу «проза»
Коробки: Нелегальная копия
Герою сегодняшнего рассказа явно стоило быть осмотрительнее во время прогулок по пустынным переулкам и не спешить доверять странным незнакомцам, предлагающим самые удивительные товары в мире.
Автор: Sam Miller. Мой перевод. Вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Ночная улица. Я иду вперёд, фонари над головой освещают путь. Из грязного, вонючего переулка доносится гнусавый шёпот.
– Эй, приятель, друг, дружище, союзник, знакомый! Иди сюда, у меня есть для тебя кое-что интересное! Отличные продукты, вкусные организмы, красивые концепции, и всё это здесь, в этих самых карманах!
В замешательстве я сворачиваю в тёмный переулок. Там стоит приземистый мужчина. Очертания его тела скрыты складками плаща, шляпа низко надвинута на жёлтые глаза. Я спрашиваю, чего ему от меня надо.
– Видишь ли, у меня одни из самых выгодных предложений на самые лучшие товары в мире… Или, по крайней мере, по эту сторону Миссисипи. Просто подойди и взгляни, мой друг-подружка!
Он широко распахивает плащ. Его бесформенное тело перетянуто цепями, с которых свисают клетки. За крупную опухоль на его правом боку зацепилась какая-то мохнатая тварь с огромным количеством глаз, слева висит нечто, напоминающее странную многоножку. Он выворачивает карманы пальто: там лежат коробки с надписями вроде «Лучшее ПЕСЧАНОЕ Животное», «Слизистая Рыбка Для Слизистых Мальчиков» и «Команда Членистоногих Человеческих Мальчиков и Девочек». Его острозубую ухмылку обрамляет поросль бородавок, огромные глаза таращатся на меня. Я осматриваю некоторые из его странных товаров и смущённо перебираю коробки, избегая прикасаться к цепям.
– Если хотите убедиться в нашем качестве, я могу отвести вас на фабрику, откуда выползли эти очаровательные котятки!
– Эм… Х…Хорошо…
Отвратительная, покрытая бородавками рука с пальцами, увенчанными шишковатыми ногтями, хватает мою ладонь. Я не успеваю сказать и слова, как продавец затаскивает меня в какую-то расщелину или трещину между кирпичами. Вокруг кромешная тьма. Ощущение такое, словно я падаю по жёлобу. Лицо обдувает ветер. Продавец не отпускает мою руку. Где-то далеко внизу появляется крохотный светлый квадратик, он становится всё больше и больше, пока мы не ударяемся о что-то мягкое. Нечто под моими ногами вздрагивает и покачивается. Оправившись от падения, я опускаю голову и встречаюсь глазами с этим перекошенным, приземистым существом. На его губах застыла вымученная улыбка. Вскрикнув, я отпрыгиваю назад, ударяясь спиной о решётку.
– Хе-хе, – скрипуче смеётся продавец, – добро пожаловать на нашу прекрасную фабрику производственных товаров, друг-дружище! Кстати, это наша новая мягкая гончая (копирайт!), правда, она милашка?
В замешательстве я поднимаюсь на ноги, и продавец ведёт меня по металлической дорожке. Вокруг стоят массивные механизмы неясного назначения, качаются трубы, вращаются шестерёнки, отовсюду раздаётся хлюпанье мяса и шипение пара. Мелькающие в тенях маленькие существа, одетые в одинаковую униформу и защитные костюмы, скрывающие их тела, вращают колёса, скатывают мясо в шары и выполняют ещё какую-то непонятную работу.
– Здесь, на этой старой доброй мануфактуре, мы производим самые красивые, самые чистые, самые живые организмы и животных! Они идеально подойдут для какого-нибудь маленького жучка или для девчонки, если ты хочешь сделать подарок, или чтобы наполнить какую-нибудь коробку, приятель, если ты подбираешь для неё живность!
В растерянности я молча осматриваюсь по сторонам и наблюдаю за рабочими, а бородатый продавец продолжает что-то бубнить себе под нос. По металлической дорожке мы переходим в другую комнату, полную трубок, баков и ванночек с эмбрионами и какими-то вязкими и влажными существами, покрытыми слизью. Крошек-работников тут ещё больше. Продавец указывает на один из инкубаторов, в котором плавает слизистая тварь, напоминающая эмбрион с зубастой, смахивающей на пиявку, пуповиной.
– Прошу, обратите внимание на наш маленький фирменный штришок! – неопрятный коготь продавца указывает на кожу запертого внутри существа. – Каждый из этих маленьких плохих мальчиков поставляется с крохотной уникальной печатью! Она ставится на их прекрасную кожу, на экзоскелет или на иное подобное покрытие!
На коже инкубируемого эмбриона – маленький символ, состоящий из треугольников, линий и кругов. Такие же фигуры есть на коже всех остальных существ в этой камере. На таращащей глаза голове лошади, насаженной на веретенообразное тело, есть крохотный символ в виде сдвоенных треугольников, на спине краба с двумя лицами выгравирован круг в круге, и так далее. Каждое из этих странных существ украшено каким-то символом, который отличает их от организмов, произведённых не здесь.
– Хе-хе… Если подумать, я, кажется, только что заметил кое-что любопытное…
Грубая рука продавца задирает мою штанину, и на свет показывается то, что я всю жизнь считал родимым пятном: маленькая круглая отметина на лодыжке, всего лишь самую малость темнее кожи. Асимметричные глаза продавца расширяются в удивлении.
– О боже! Ай-яй-яй, похоже, я всё это время распинался перед собственным товаром. Какой же я дурак! Ну, раз уж ты здесь, давай-ка упакуем тебя, маленький ты шалунишка!
Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, со всех сторон ко мне протягиваются многочисленные руки, они хватают и тянут меня куда-то. Меня утаскивают всё дальше и дальше, пока я не попадаю в комнату, заполненную коробками, обёртками и кусками пластиковых упаковок. Под решетчатый трап подставлен картонный контейнер, на котором написана какая-то тарабарщина – смесь английского, других языков, которые я узнаю, но не могу прочитать, и языков, которые я вижу впервые в жизни. Многочисленные руки с силой запихивают меня в коробку, и машина, управляемая горсткой крохотных сотрудников фабрики, задвигает отверстие куском пластика, запечатывая меня. Деформированное лицо продавца склоняется надо мной, и он говорит своим скрипучим голосом:
– Хм… Отправляйте скорее этого классного котика, он готов к продаже!
Другие истории этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Покупайте только настоящую газировку!
Суперсчастливая страна развлечений
Минутка саморекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа.
Современные похороны
Сегодня совсем небольшой рассказ; похороны в описанном автором мире проходят теперь совсем не так, как мы с вами привыкли.
Автор: Pyro Gibberish. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Как-то раз дедушка рассказал мне о том, что называется похоронами. Он сказал, что на похоронах друзья и родственники одеваются в чёрное и поют песни, а потом покойника опускают в яму. Сложно поверить, что люди когда-то так поступали. Это так странно и печально.
Как бы то ни было, с матерью всё обстоит иначе. Мы с Дэвидом сидим на крыльце и смотрим, как самое, наверное, близкое к смерти существо взваливает её тело на свою бугристую спину.
Мне не так уж часто доводилось их видеть, и сегодня я впервые могу хорошо рассмотреть одного из них. Существо напоминает одновременно змею и жабу; его длинное тело кажется неестественно раздувшимся, а по бокам шевелятся сотни маленьких веретенообразных лапок. У него нет ничего, напоминающего лицо; в задней части туловища виднеется пара сокращающихся отверстий и короткий отросток, которым оно подхватывает тела.
Дэвид называет их психопомпами. Я обычно просто говорю «эти штуки». Какой смысл давать имена вещам, которые в них не нуждаются. Нам и без того достаточно горько наблюдать за тем, как один из них подхватывает тело нашей матери, и ни к чему их ещё и очеловечивать.
Я плачу, но стараюсь держать себя в руках. Дэвид не так сдержан, и его рыдания эхом разносятся по нашему тупичку. Он всегда был сильно привязан к маме. В конце концов, когда она заболела, именно он бросил все дела и приехал, чтобы заботиться о ней.
Поднявшись на ноги, Дэвид вытирает глаза. Срывающимся голосом он говорит, что сходит приготовить себе выпить. Я киваю, не сводя глаз с твари, которая как раз начинает обволакивать своей напоминающей сухожилия плотью тело вырастившей меня женщины.
На улице воцаряется тишина. Как всегда, стоило соседям заметить одну из этих тварей, ползущую по улице, как они забрали детей в дома и занавесили окна. Так было всегда, сколько мы с Дэвидом себя помним.
«Эта штука» продолжает сидеть на обочине, её тело мерно пульсирует, словно она ещё не закончила со своими делами. Я смотрю на часы: прошло уже почти две минуты. Странно. Когда умер наш пожилой сосед, одна из этих тварей очень быстро забрала труп и отправилась восвояси.
И почему Дэвид так долго копается со своим напитком?
Тварь издаёт слабый хлюпающий звук и разворачивается в сторону нашего дома. Это сбивает меня с толку ещё сильнее. Неестественно, неловко переставляя многочисленные лапы, существо ползёт по тротуару к нашей входной двери.
У меня стынет в жилах кровь от внезапно нахлынувшего осознания. Я зову Дэвида. Тишина. Когда эта проклятая тварь проскользнула в дверь (мама всё ещё оставалась привязана к её спине), у меня уже не осталось сомнений, что Дэвид допил свой напиток…
Традиционно, минутка рекламы: если хотите поддержать выход новых переводов, милости прошу на наш канал в ТГ, Сказки старого дворфа.
Дымка
Проснувшись, героиня увидела, что город за окном затянул странный багрово-красный туман с запахом плесени...
Автор: Joseph Hartman. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Однажды утром одна горбатящаяся за зарплату рабыня забыла завести будильник. Вместо того, чтобы подскочить от резкой трели телефона, она вынырнула из сна, окунувшись в красноватый утренний свет. В её усталом мозгу мелькнула мысль о тех часах, на которые бензоколонка осталась без присмотра. «Меня тошнило, скажу я, – подумала она. – Блевотина была буквально повсюду». Они ей поверят. Или уволят. Так или иначе, уже ничего не исправить.
Она подтянула одеяло к горлу. Можно было спать дальше, но сон не шёл. Она слишком нервничала, да к тому же накатывала головная боль. Она заставила себя подняться и прошла в гостиную. Её мать смотрела в окно. Она даже не повернула головы, когда в комнату вошла её дочь.
– Если тебе интересно, почему я всё ещё здесь…
Её матери было всё равно.
– Анна, ты видела когда-нибудь такой туман?
Та посмотрела в окно. Она едва могла различить здания на противоположной стороне улицы. Всё затягивал багровый туман. От солнца осталось лишь размытое светлое пятно в небе, и перекрёсток укутывал странный полумрак.
Анна закатила глаза и собралась уже распахнуть окно, но мать схватила её за руку.
– Подожди! – воскликнула она. – Что, если он ядовитый? Может, произошла какая-нибудь ядерная утечка, или ещё что-нибудь…
– Ты просто параноик, – заметила Анна и стряхнула мамину руку. Одним быстрым движением она распахнула створки. В комнате сразу стало душно и влажно. В воздухе запахло плесенью, как на улице после долгого дождя. – Вот, видишь? Мы не умерли, всё в порядке.
Мать бросила на неё укоризненный взгляд. Анна отвернулась и взяла ключи.
– Я ухожу, – бросила она.
– Куда?
Анна открыла входную дверь.
– Будто тебе есть до этого дело.
Её мать только вздохнула.
– Осторожнее там…
Анна вышла в подъезд, не потрудившись запереть за собой дверь. «Будто тебе есть до этого дело», пробормотала она себе под нос ещё раз.
В жилом комплексе царила тишина, но в этом не было ничего странного. Анна спустилась к своей машине. Видимость едва ли превышала пару футов [прим.: около шестидесяти сантиметров], так что она не поднимала головы, внимательно следя, куда ставит ногу.
В парке через дорогу играли соседские дети, они крутились на карусели и раскачивались взад-вперёд на качелях. Где-то позади сработала сигнализация чьей-то машины, с каждым гудком головная боль усиливалась. Каждый звук, каждый смех, казалось, вонзался острыми иглами прямо в мозг. БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП-БИП.
Туман, похоже, никого не беспокоил, но Анна чувствовала всё большее напряжение. Руки непроизвольно подрагивали, дыхание участилось. Воздух смыкался вокруг неё, словно стенки удушливой коробки.
Шаги. Прямо за спиной. Выхватив из сумочки шокер, она повернулась и оказалась лицом к лицу с Терри. Паренёк-обдолбыш из соседнего дома, когда-то давно они дружили.
Он нервно улыбнулся, вскидывая руки. Его взгляд остановился на сверкающем наконечнике шокера.
– Эй, эй, всё нормально. Я безоружен.
Убрав шокер, она открыла дверцу машины. Его руки безвольно упали.
– Итак… – Терри, кажется, пытался поймать взгляд Анны. К её удивлению, в его глазах не было и следа обычной красноты.
– Чего тебе? Если хочешь одолжить денег, то это не ко мне, – огрызнулась она.
Он покачал головой.
– Просто хотел попросить подвезти, ничего такого.
Проворчав что-то неодобрительное, она открыла дверцу. Терри забрался на переднее сидение.
– Тебе куда?
– В магазин комиксов. Встречаюсь там с друзьями, – он был необычно немногословен и смотрел прямо перед собой.
Двигатель заурчал, и она выкатилась с парковки.
– Я в университет. Оттуда легко дойдёшь пешком.
Они проехали перекрёсток, и почти сразу краснота сгустилась настолько, что дорога впереди стала едва видимой. Она включила фары, но лучше не стало.
– Вообще-то… – робко пробормотал Терри после долгого молчания. – Не могла бы ты… Ну, высадить меня прямо там? Мне… Мне что-то не хочется сегодня гулять.
– Боишься потерять голову? – она хихикнула. – Я думала, таким, как ты, это нравится.
Он выглядел оскорблённым.
– Шутишь? Посмотри на это! – его голос звучал испуганно.
– Ну да, краснота. К чему ты клонишь?
– Это неправильно. Это… – он застонал и поднёс руку к голове.
Анна нахмурилась.
– Головная боль?
Терри кивнул, на его лице появилось страдальческое выражение.
Она вдруг поняла, что не видит окрестных домов, только дорогу прямо перед собой. Никаких огней. Никаких звуков. Ни одной машины на дороге.
Анна нажала на газ. Двигатель рычал. Наконец в поле зрения появилось здание – жилой комплекс, из которого они выехали. Анна надавила на тормоза, и машина, вздрогнув, остановилась. Оба они замолчали.
– Я… Я что, ездила кругами? – сказала она, чувствуя, как запершило вдруг в пересохшем горле.
Терри медленно покачал головой.
– Ты ни разу не поворачивала. Ни разу.
Они выехали с одной стороны перекрёстка и приехали на другую. То же здание, тот же парк, те же грязные тротуары. Анна закрыла рот, стиснула зубы и нажала на газ. Машина с рёвом пронеслась на красный и скрылась в тумане.
– Тормози, тормози! Ты же разобьёшься! – Терри вцепился в кресло.
– Спорим, нет? – сердито прошипела она.
За несколько минут езды в тумане они не увидели ни одной машины, в которую можно было бы врезаться. Да и вообще ничего не было. Анна вглядывалась в туман по обе стороны от себя. Невзрачные дома. Силуэты. А перед ними – многоквартирный дом. Опять. Снова детский смех. Снова автомобильная сигнализация.
Анна остановилась на середине перекрёстка, достала из кармана телефон и набрала номер матери. Терри сидел молча, глядя перед собой.
– Мама? – произнесла она надтреснутым голосом, когда с той стороны сняли трубку.
Несколько секунд тишины.
– …Да, Анна? Что случилось? – голос матери звучал немного искажённо, словно с телефоном что-то было не в порядке.
– Ты… Ты ещё дома?
– С чего бы мне куда-то выходить?
– Неважно, послушай! Я хочу, чтобы ты выглянула в окно…
– Ой, но там такой туман!
Затаив дыхание, Анна опустила боковое стекло. Тяжёлый, пахнущий плесенью воздух ворвался внутрь; кажется, даже в самом салоне автомобиля повисла красноватая дымка. Она высунула руку и помахала в воздухе.
– Ты меня видишь? Пожалуйста, скажи, что ты меня видишь…
Снова пауза. В окне мелькнула неясная фигура, затем исчезла.
– Да, я тебя вижу. В чем дело, дорогая? Ты в порядке?
Анна вдохнула. Медленно выдохнула.
– Всё нормально. Я просто… Просто еду в университет. Мне нужно поговорить с папой.
– Едешь к этому ужасному учёному? – в трубке фыркнули. – С какой стати…
Анна закрыла телефон и убрала его в сумочку, они тронулись с места. Вперёд, в дымку. Выражение лица Терри не изменилось.
– Ты думаешь… Это конец света? – прошептал он.
– Это не конец света, – категорично возразила Анна. – Я думала, ты сегодня ещё не курил.
– Может, мы оба мертвы, а это – загробный мир.
– Мы живы.
– День за днём, и все проходят одинаково. Умираем и даже не замечаем этого. А потом оказываемся здесь…
Анна вдавила педаль тормоза. Машину окружал густой туман.
– Выходи из моей машины, – бросила она. Его глаза широко распахнулись от ужаса. – Я тебя подвезла, и будет с тебя.
– Н-нет! Ты же не оставишь меня здесь!
Он умолял, он был в отчаянии. Но почему он так боится какого-то тумана? Возможно, у него и имелись на это какие-то причины, но Анне было наплевать. Она вытащила из сумочки шокер. Не хватало ещё спорить с ним сейчас.
– Выходи. Сейчас же.
Терри захныкал, когда Анна протянула к нему руку с зажатым шокером. Распахнув дверцу машины, он выбрался наружу. Повернувшись, бросил на неё умоляющий взгляд, но она так резко тронулась с места, что дверца захлопнулась сама собой. В зеркале было видно, как он бежит за машиной, размахивая руками. Вскоре всё скрылось в тумане.
Анна продолжила движение. Когда впереди снова показался её дом, она не стала останавливаться. И Терри не было видно. По её губам пробежала циничная улыбка. Её предположения оказались верны: она определённо двигалась, а не просто петляла по одному и тому же перекрёстку. Вот только легче от этого не стало.
Она уже в третий раз проехала мимо своего дома. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. На одиннадцатом она попробовала свернуть на перекрёстке и поехала перпендикулярно своему предыдущему маршруту. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать.
Каждый раз, когда Анна проносилась мимо, она слышала один и тот же сигнал. БИП-БИП-БИП-БИП. На пятнадцатом проезде она увидела внутри движущуюся фигуру и поняла, что это вовсе не сигнализация. Она припарковалась на своём обычном месте и вышла из машины, заранее представляя, как сейчас отчитает хулигана по полной программе.
Она подошла к окну автомобиля и подняла руку, чтобы постучать, но тут же снова опустила её. Внутри сидела фигура. Именно фигура, иначе не скажешь. Она была телесного цвета, но глаза, уши и волосы отсутствовали. Она снова и снова с механической точностью врезалась лицом в рулевое колесо. Рот открывался и закрывался, делая рваные вдохи, которые через полуприкрытое окно напоминали вой.
Она молча отступила назад, надеясь, что существо не успело её заметить. Как никогда раньше, красная дымка давила на неё, создавая ощущение ловушки, словно она заперта в тёмной коробке, из которой нет выхода.
Голова закружилась, взгляд метался по сторонам. Она не придавала этому значения, пока сидела за рулём, но с каждым разом, как она проезжала мимо своего дома, он становился всё менее отчётливым. Не в том смысле, что его становилось труднее разглядеть, а как бы менее детализированным. Более простым. Словно кто-то в спешке собрал макет дома, не вполне понимая, для чего предназначены те или иные детали.
Окна отсутствовали, или были закрашены, или просто наклеены, словно рекламные плакаты, и местами отслаивались от идеально гладких стен. Игравшие в парке дети пропали, но смех остался – он исходил от спутанных клубков конечностей, которые качались на качелях и крутились на карусели. А потом послышался звук шагов, прямо позади неё. Она повернулась.
Это был Терри. Или что-то на него похожее. Его шея гротескно вытянулась, из открывшихся в ней отверстий валил густой красный дым. Лицо казалось искажённым, оно словно бы слегка подтаяло, а потом его неаккуратно натянули на череп. Слишком длинные руки были подняты к небу в жесте капитуляции.
– Подвези меня, – попросил он искажённым, монотонным голосом. – Подвези меня. Подвези меня.
– О… О боже, – Анна поняла, что ещё немного, и её вырвет. От Терри пахло плесенью, тёмными подвальными углами. Она вытащила шокер и направила его на него. – Оставь меня в покое!
– Подвези меня.
Терри вздрогнул, когда она ударила его шокером, но продолжал приближаться. Красный дым повалил Анне в лицо, она закашлялась и бросилась к машине, глаза слезились.
– Мама, мама! – закричала она в телефон.
Штука, похожая на Терри, приближалась к машине с поднятыми руками, не делая, впрочем, попыток проникнуть внутрь.
– Ну же, возьми трубку! – никакого ответа.
Она выбралась через дверь с противоположной стороны и, обежав машину, бросилась вверх по лестнице. Здесь было слишком много дверей, бесконечные ряды дверей и лестницы, которые упирались в стены или закручивались до тех пор, пока не начинали идти вверх ногами. Это казалось затянувшимся кошмаром, но она не могла уже остановиться.
За спиной снова послышались неровные шаги. Она бежала и бежала, продолжая карабкаться по лабиринту лестниц, пока всё вокруг не стало казаться знакомым. На дверях снова появились цифры. Маленький клочок нормальности в море безумия.
Она дёрнула дверь своей квартиры. Заперто. Быстро вставив ключ в замок, она распахнула дверь. Всё выглядело как раньше – почти. Вместо портретов на стенах висели листы чистой бумаги, вставленные в рамки. Узорчатый ковёр превратился в бетонный пол с нарисованными на нём цветами. И всё это пахло плесенью. Плесенью. Плесенью.
Мать Анны сидела у окна. Голова свешивается наружу, волосы свисают вниз.
– Мама… Мама… – позвала она, тяжело дыша. Лёгкие с трудом вдыхали красноватый туман.
Она игнорировала её.
– Почему… Почему ты молчишь?.. – Анна заплакала. – Почему ты меня не слушаешь… Никогда не слушаешь, когда это важно?
Споткнувшись, она качнулась вперёд и схватила мать за плечо. Развернув её к себе, она увидела… затылок. Ещё одна копна волос на том месте, где должно было быть лицо.
– АННА! – раздался крик. Звук почти разрывал барабанные перепонки, Анна закричала в ответ. – Ты видела когда-нибудь такой туман?
Анна бросилась прочь из комнаты.
– Ты когда-нибудь… – неслось ей вслед из квартиры. – Ты видела когда-нибудь такой туман?
Терри стоял на ступеньках.
– ОСТОРОЖНЕЕ ТАМ. Осторожнее… Там. Осторожнее. Осторожнее там. Там.
Она перепрыгнула через перила. Ударилась о землю, сильно.
Здесь так много тумана…
Хромая, она добралась до машины. Голос начал стихать. Анна вцепилась в дверную ручку и дёрнула на себя, свободной рукой массируя висок, чтобы унять головную боль. Если она усилится ещё хоть немного, голова расколется. БИП-БИП-БИП...
Она села в машину. Шум стал чуть тише. Она поехала прочь от своего дома, от сигнализации, от этих грубых подделок, имитирующих Терри и маму. Но куда бы она ни двигалась, всё оказывалось затянуто туманом.
Она продолжала ехать. Она ехала до тех пор, пока ей не стало казаться, что она уже не может больше ехать. А потом ещё немного. Пока в зеркале заднего вида не появилась другая машина, похожая на её собственную.
Почувствовав вдруг приступ клаустрофобии, она открыла окна. Запах плесени стал невыносим. Ветер, обдувающий лицо, принёс короткое облегчение, но он усиливался с каждой секундой, перерастая в шторм. Впервые с момента её появления кроваво-красная дымка поредела. И она наконец-то смогла всё разглядеть.
Горизонта не существовало. Мир был плоским, как стол. Впереди тянулись бесконечные ряды перекрёстков. Многоквартирные комплексы, парки и припаркованные машины, освещённые вечно восходящим солнцем, всюду, насколько хватало глаз. А в зеркале заднего вида она увидела водителя машины, ехавшей позади неё. Это была она. Она узнала свои волосы. Но лица не было. А за этой машиной – другая. И ещё одна. И так до бесконечности.
Анна сосредоточилась на дороге, в ушах звенел беззвучный крик, поглощавший её эмоции, разум, всё, кроме тела, заставлявшего машину двигаться. Несколько часов езды спустя датчик бензобака всё ещё показывал «F».
Она хотела остановиться. Но она никогда не остановится. Если она хочет жить, то никогда не остановится. Она не позволит этим тварям её поймать. Прикоснуться к ней. Стать ею.
Никогда. Никогда. Она с досадой ударила кулаком по рулю. БИП. Снова и снова. БИП-БИП-БИП. Головная боль усиливалась. БИП-БИП-БИП. Может, если биться лицом, будет больше проку.
БИП-БИП-БИП-БИП-БИП.
Она никогда не сможет остановиться.
Наш канал в ТГ: Сказки старого дворфа. Ваши отзывы и подписки - наша мотивация продолжать работу.
Нарушитель
Люди всегда хотели знать, что будет с нами после смерти, и безуспешно пытались связаться с мёртвыми в надежде получить ответы на мучавшие их вопросы. Но что, если та сторона вдруг решит заговорить с нами? Или, более того, выдвинет живым ультиматум?
Автор: Nelke. Мой перевод, вычитка: как всегда, моя дорогая Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
>Ay de aquel que atraviesa, forastero
>La frontera del sueño en esta tierra*
Тридцать три часа бодрствования. Несколько часов назад я перешла с кофеиновых таблеток на амфетамины и всё ещё под кайфом: во рту сухо, сердце барабанит в груди. Мысли текут кристально чистым, ясным, неостановимым потоком. Наконец-то выглянуло солнце. Оно смывает все страхи, хотя, наверное, мне стоило бы бояться.
Поначалу наркотики сделали меня болтливой, но вскоре желание вести светские беседы сошло на нет. Я достала наушники и включила музыку на полную. Некоторые из моих товарищей по команде берут с меня пример. Между нами, старожилами, и молодёжью существует чёткое разделение. Мы предпочитаем наркотики, знакомые нам по предыдущей эпохе, те, что когда-то показывали по телевизору в нагнетающих страх новостных сюжетах. У молодых таких табу нет: они выжигают себе мозги велосетом, «шипучкой», имплантами и нейростимуляторами.
Мир вокруг кажется… Тусклым. Глаза слишком устали. Восприятие цвета – это тоже химический процесс, и после многих часов бодрствования он истощается. Чтобы восстановить остроту зрения, нужно давать им отдых – не менее пяти часов из двадцати четырёх. Шанс отдохнуть моим глазам представится ещё не скоро. Возможно, когда мы вернёмся, у меня уже разовьётся туннельное зрение, но меня это не слишком волнует, как и то, что икры ног и лёгкие горят огнём. Это, кстати, полезный побочный эффект от приёма амфетаминов. Я надеваю солнцезащитные очки.
Мы на полсотни километров углубились на территорию бывшего района Трептов [прим.: район на юго-востоке Берлина]. «Депопулированные» земли. Мы тут потому, что какая-то идиотка поскользнулась и сломала ногу во время подпольной вылазки и теперь не может самостоятельно вернуться в безопасное место. Мы должны вытащить её, пока она не умерла от голода, жажды или облучения, или пока другая сторона не решила, что наши провокации зашли слишком далеко. Если они сочтут себя оскорблёнными, то предпримут ответные меры.
Мы идём вперёд по растрескавшейся дороге, шагая преувеличенно осторожно, но уверенно. Я заложила большие пальцы рук за ремень. Звук шагов кажется слишком громким. Я с благодарностью вспоминаю ежедневные тренировки и радуюсь, что надела проверенные разношенные ботинки – в них не так остро ощущаешь, как устали и опухли от ходьбы ноги. Подставляя лица лучам восходящего солнца, мы распаковываем рационы и съедаем их, запивая изотоническими напитками. Мы словно молчаливо хвастаемся друг перед другом своими молодостью и здоровьем. Мы пришли с миром и извиняемся за причинённые неудобства. Никто из нас не собирается нарушать правила.
На этот раз мертвецы снова потребовали соблюдения каких-то мелочных правил. Запрещалось использовать транспорт, любой. Запрещалось спать, ибо сон – это насмешка над смертью. Запрещалось оставлять любые отходы. Мочиться приходилось прямо на ходу, в бутылки, а собственное дерьмо собирать и нести дальше в рюкзаке. Это было явным уколом в сторону живых, завуалированным оскорблением. Мол, вы годитесь только на то, чтобы ссать и срать. Мы видели это в цветных узорах во сне, слышали на оккультных радиочастотах, эти слова порой всплывают на сайтах объявлений и тут же исчезают. Думаю, у обеих сторон есть свои радикалы.
Но могло быть и хуже. Пару лет назад другой команде спасателей запретили выделять пот в воздух, так что им пришлось намазаться силиконовым кремом и надеть плотную одежду. Представьте себе: группа из шести человек идёт по обезлюдевшему району. Все под кайфом от спидов, «шипучки» и прочей дряни, которой им пришлось накачиваться, чтобы не заснуть, зная, что потеря сознания приведёт к фатальным последствиям.
И всё же мы вызвались. Вдесятером. Все граждане обязаны несколько раз в году принимать участие в операциях по обслуживанию, и премия за эту вылазку – неплохая прибавка к зарплате. Не то, чтобы мне не хватало денег, но если есть возможность – почему бы и нет?
---
Причина, по которой мёртвые не отвечали на наши вопросы и игнорировали спиритические доски, письма, оставленные на могилах и прочие «средства связи», оказалась весьма банальной: они не хотели. Мы не знаем наверняка, причиняло ли это им боль, доставляло неудобство или просто было слишком хлопотно – да это и не имеет значения. Когда они наконец решили заговорить, то наводнили все каналы связи, все радиочастоты. Они оглушили нас. Почтовые ящики забивали письма без отправителя. Они возникали буквально из ниоткуда. Мертвецы непринуждённо нарушали законы термодинамики лишь для того, чтобы сказать нам: прекратите приходить. Вам здесь не рады.
Когда это случилось, мне было шестнадцать. Я не очень понимала тогда масштабы происходящего. Я помнила, что меня приятно порадовало то, насколько быстро отреагировали люди; даже извечная броня подросткового цинизма дала брешь. Мы создавали комитеты и заключали мир со старыми врагами. Религиозные деятели долго не решались сделать заявления, им требовалось время, чтобы перестроиться и придумать, как отразить атаку на догматы их веры. Мы посылали мёртвым сообщения всеми возможными способами, рассказывали о себе, передавали приветы умершим родственникам, неистово расспрашивали о загробной жизни. Стремление поговорить с Великим Запредельным и разрешить все наши главные вопросы сплотило человечество. Но мёртвые не желали тратить время на пустую болтовню. Они лишь повторяли и повторяли своё послание, вбивали его нам в головы через письма, шёпот в телефонных трубках, сны – до тех пор, пока мы не прислушались и не спросили, что же мы можем сделать.
Раньше умирать было просто. Даже прорывы в медицине, случившиеся в двадцать первом веке, не могли гарантировать, что вы, например, не подавитесь костью, не попадёте под машину или просто не состаритесь настолько, что тихо скончаетесь у себя дома. Всё это закончилось с появлением всемирного закона о нарушителях, который нам в одностороннем порядке навязали покойники. Нашлись умники, которые тут же придумали для него кучу названий: Закон Танатоса, Трупное Правило и так далее; правда, за такие слова полагались серьёзные штрафные санкции. Мы все знаем этот закон наизусть.
Мы, мёртвые, делаем это заявление, чтобы о нём немедленно узнали во всех уголках планеты. С целью положить конец неконтролируемому миграционному потоку в наши владения мы выдвигаем следующие требования: 1) ни один человек не должен несанкционированно вторгаться на нашу территорию; 2) для каждой страны должна быть установлена ежегодная квота, основанная на возможностях и потребностях её населения; 3) любой человек, который добровольно пройдёт через границу сам или проведёт кого-то другого, будет соответствующим образом наказан.
Дальше шло ещё с полсотни всяческих уточнений и исключений, но в этом вся суть. В законе даже нет угроз, просто констатация фактов. И вот так мы перестали умирать. Ну, в основном. Поток новых умерших превратился в струйку, будто, знаете, засорилась канализация. Люди с хроническими заболеваниями стали дольше и упорнее сопротивляться болезни. Пожилые люди в возрасте восьмидесяти и девяноста лет продолжали жить; правда, само собой, не становились здоровее ни физически, ни психически. Мужчины и женщины, пострадавшие в автокатастрофах, страдали месяцами, получая непрерывный поток писем без марок и звонков с автоответчиков с напоминаниями о том, что несвоевременный уход из жизни – наказуемое преступление. Мы, живые, так и не восстали. У нас просто нет для этого возможности.
Для тех, кто поумнее, работает система квот. Сейчас мне пятьдесят, и в новый мир я перейду всего через семьдесят шесть лет – редкая удача. Кроме того, как только за это стали предлагать дополнительные бонусы, я тут же удалила яичники. Так что, вероятно, у меня будут некоторые привилегии, когда я наконец умру. Может, сокращение времени обработки или чуть больше t-пространства, кто знает. Несколько дней назад я прочитала статью, в которой утверждалось, что среднее время ожидания для людей моего возраста составляет более двухсот лет. Для новорождённых, вероятно, всё будет ещё хуже, по крайней мере до тех пор, пока мы не достигнем переломного момента, установленного другой стороной, и не снизим численность населения до приемлемого уровня.
Мёртвые потребовали назад свои земли, и мы подчинились. Бывшие обитатели домов попросили, чтобы их раскопали и снова положили в тех местах, где они жили когда-то. И мы ушли. Депопуляция. Старых жильцов выкапывали и размещали в старых домах, придавая им такие позы, чтобы они снова напоминали живых. Мебель переставляли в соответствии с их вкусами. А затем дома опечатывали. Городские площади превратились в импровизированные убежища для мёртвых бродяг и бездомных.
Мы перебрались в наспех построенные новые поселения, расположившиеся вдоль дорог и линий снабжения между старыми городами. Наши технологии адаптировались. Некоторые отрасли почти перестали развиваться, а другие, как, например, медицина, за считанные десятилетия шагнули, наверное, на века вперёд. Физические упражнения и сбалансированная диета стали обязательными. С войнами, по крайней мере, открытыми, было покончено. Никто не хотел нести ответственность за чей-то несанкционированный переход границы.
Мы так и не узнали, что же ждёт нас по ту сторону завесы. Сны стали своего рода неофициальным каналом связи, надёжным источником информации оттуда. Сейчас мы все видим похожие сны – словно настроились на одну и ту же телепередачу. Каждый получает свой вариант послания, будто длины волн немного отличаются, и должны записывать содержание снов и отправлять в центральное управление, где сообщение собирают воедино.
Кое-кто утверждает, будто имеет чуть более широкий доступ к информации. Они рассказывают о бескрайних равнинах, о пространстве Танатоса, о бесконечных очередях в некоей абстрактной вселенной, о лагерях для нелегальных новоприбывших, погибших в автокатастрофах, о пустынях и полях, усыпанных отрезанными руками и ногами, которые ожидают своих хозяев, чтобы воссоединиться с ними. Но они, разумеется, могут и врать.
Другие говорят, что им довелось напрямую общаться с мертвецами, и рассказывают о них длинные истории. Они говорят о клерках с зашитыми ртами и пустыми глазницами, с кожей, сухой и твёрдой, словно вяленое мясо, которые подписывают документы и выдают отказы. О том, что тамошняя оппозиция пытается тайно облегчить наш переход в их мир. Лично мне снились только бесплодные пейзажи, огромные толпы в пространствах с невозможной геометрией, ожидающие своей очереди, но я не знаю, реальны ли эти видения, или это просто сказывается общее напряжение.
---
В последний раз я ходила по этим пустынным улицам двадцать лет назад. Исчезли Spätis – маленькие бистро, наподобие того, что держали мои родители. Из окон больше не вывешивается сохнущее бельё. Я с трудом нахожу знакомые ориентиры. Старый парк Темпельхоф, разбитый на месте аэропорта, теперь полностью покрыт рядами могил. Некоторые мавзолеи торчат, словно гнилые зубы. Почти все они сделаны из бетона – их слепили на скорую руку в истеричную эпоху Великой Эксгумации, чтобы уложиться в жёсткие сроки, навязанные нашими мертвецами. Улицы покидали в спешке, и я вижу свидетельства тех времён: брошенные посреди дороги машины, скелетированная рука, свисающая из окна… Я помню этот город ярким, живым, полным движения и шума. Теперь над Берлином царит лишь стрёкот насекомых.
Когда люди ушли отсюда, в свои права вступила природа. Декоративные растения погибли или одичали, плющ обвивает заколоченные фасады зданий, сорняки и даже маленькие деревца прорастают сквозь трещины в асфальте. Кое-где мостовая провалилась, и образовавшиеся водоёмы облюбовали лягушки. Когда-то Берлин возвели на болоте, и теперь, когда система городских коммуникаций приказала долго жить, он возвращается к своему изначальному состоянию. По улицам бродят стаи собак, но они избегают нас – возможно, в их генетической памяти остались крохи пиетета перед человеком. Местная фауна тоже возвращается. Вдалеке я вижу стадо оленей, пощипывающих сорняки. Воздух на Фридрихштрассе пахнет листьями и влажной землёй. Город мёртвых – но цветущий рай для всех, кроме человека.
Солнце почти поднялось к зениту, но мы уже на месте. Я глотаю очередную таблетку, и девять моих спутников, словно управляемые единым разумом, делают то же самое, принимая наркотики по вкусу. Возвращаться будет непросто. Мы отгоняем подкрадывающуюся усталость.
Ориентируясь по указаниям навигатора, мы выходим на боковую улочку неподалёку от старого парка. Вокруг тихо, но экстренных сообщений из центра не было, и мы знаем, что человек ещё не нарушил границу.
Медленно, в полной тишине мы сворачиваем за угол и видим женщину, которая доставила нам столько хлопот. Она сидит, прислонившись к стене, и, кажется, пытается казаться меньше. Она кутается в слишком большое для неё пальто, а правая нога изогнута под невозможным углом. У неё тёмные волосы, глаза покраснели после нескольких часов плача. Мне хочется плюнуть ей в лицо.
Мы обступаем её полукругом. Стандартная процедура. Двое санитаров подходят к женщине, достают аварийные пайки и проверяют её на наличие симптомов переохлаждения или любого другого состояния, которое могло бы поставить её под угрозу нарушения.
«Мне очень жаль, – слышу я шёпот. – Я просто хотела…» Она говорит что-то ещё, но я пропускаю её слова мимо ушей и помогаю переложить женщину на носилки. Все они сожалеют, когда мы их ловим. Они не хотели создавать проблем. Они просто хотели отдать дань уважения – отцам, сёстрам, любовникам. Под любым предлогом, пусть даже для этого им придётся без разрешения проникнуть в депопулированную зону, и наплевать, что это может привести к дипломатической катастрофе. Иногда это придурки, не понимающие, в какое время живут, иногда – просто жополизы, считающие, будто после смерти получат какое-то особенное отношение, если возложат достаточно цветов или ритуальных подношений к могиле кого-то из предков. Некоторые целенаправленно хотят доставить неприятности: некрофилы, фетишисты, сторонники теологии распада. Все они считают себя выше закона. Намеренно или нет, эти люди подвергают нас опасности.
Санитары помогают женщине подняться и переносят её на носилки. Я была бы рада заставить её хромать вслед за нами, пока мы не покинем зону и не сможем снова поспать, но мёртвые заявили однозначно: они более не хотят, чтобы она касалась их земли. Мы сами должны унести её отсюда, а затем она предстанет перед судом. Когда женщина ложится на носилки, её лицо принимает затравленное выражение; она знает, что её ждёт. Смертная казнь, по понятным причинам, запрещена, но мы нашли способы сделать жизнь осуждённых неприятной.
Роли в команде чётко определены: два санитара, один разведчик, один офицер связи, и шестеро носильщиков – те, кто посменно понесёт нарушительницу. Не говоря ни слова, я занимаю своё место и берусь за ручки носилок. Женщина весит немало, но, по крайней мере, не двигается и не пытается убежать.
На мир опускается тишина, даже птицы умолкают. Лучи солнца ласкают лицо. В кои-то веки я чувствую себя единым целым со своей командой, и, я уверена, остальные считают точно так же. Болят руки и ноги, звенит в ушах, но, по крайней мере, мы рано или поздно вернёмся домой. По крайней мере, мы не на её месте. Молча переглянувшись, мы медленно отправляемся в обратный путь.
---
* Juan Perro ‑ Esta Tierra no Tiene Corazón. Примерный перевод (исп.): «Горе тому, кто пройдет, чужестранец, Граница мечтаний на этой земле».
Рассказы этого автора, которые мы переводили и выкладывали на pipmy:
Наш канал в ТГ: Сказки старого дворфа.
Шелли и я
Сегодняшняя история - о девочке, открывшей в себе весьма необычный талант и придумавшей ему крайне нестандартное применение.
Автор: J. Jae "JJ" Jay. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Я думала об этом уже несколько недель, но идея оформилась окончательно, только когда я увидела брата Шелли. Я поняла, что должна это сделать.
Шелли была одной из тех очаровательных отличниц, что постоянно ходят, прижав к груди туго набитый органайзер со всякой всячиной. Нежная кожа – она, наверное, никогда в жизни не красилась – и спускающиеся до самой талии шелковистые светло-каштановые волосы. Но самое большое впечатление на меня произвёл её рот. И зубы. У неё было худое лицо, но даже с учётом этого рот казался слишком маленьким. И тем удивительнее было видеть, как её губы смыкаются над двумя длинными передними зубами. Я каждый раз думала – нет, невозможно, такие гигантские зубы не могут поместиться в этом крохотном ротике. Но Шелли это каким-то образом удавалось.
Не думаю, что у неё вообще были друзья до того, как я начала с ней общаться. В тот день она так обрадовалась, когда за обедом я села за её столик и поделилась своей картошкой фри. Я видела это по её лицу: со мной разговаривает Райли Роудс. Та самая Райли Роудс. Честно говоря, мне просто хотелось смотреть на этот её карикатурный рот. Он меня завораживал. Она брала картошку фри по одному кусочку и тщательно их обгладывала.
Нет, правда. Наверное, она подумала, что я решила взять её под крыло. Что я введу её в новую захватывающую жизнь: мороженое и маникюр-педикюр с моими девочками, разудалые вечеринки у бассейна, болтовня о моде и всё такое. Ну да, ну да. Но она казалась такой счастливой даже от тех крох, что я ей побрасывала. В тот же день (у нас были уроки в одном классе) я дала ей накраситься блеском для губ. Он был вишнёво-розовым, с дешёвыми блёстками и пах автомобильной краской (я стащила его из сумочки Николь Ди, когда та отвернулась). Он ей совершенно не подходил, губы выглядели, словно смазанные жиром, да к тому же казались слишком алыми на её бледном лице. Но она была так счастлива. Вы бы видели её улыбку: даже когда она оттягивала губы до упора, её рот не расширялся, а только удлинялся, словно губы открывались только вверх и вниз, обнажая узкие длинные зубы и розовые верхние дёсны, такие бледные на фоне красных клоунских губ.
Она делала всякое для меня, эта Шелли. Отвратительно, но мне не стыдно в этом признаваться. Я придумывала всякую ерунду и шептала ей на ухо, лишь бы вдыхать чистый детский запах её шеи. При каждом удобном случае я украдкой разглядывала её передние зубы, цветом похожие на пожелтевшую слоновую кость, её маленькие бледные лапки с облезлой кожей. Мне хотелось скрутить её длинные тонкие волосы в верёвку. Посмотреть, будет ли она при этом так же пронзительно визжать, как в моих снах. Даже когда её не было рядом, я не могла перестать о ней думать. Я постоянно чувствовала себя на взводе, возбуждённой, словно ребёнок, переевший сахара.
Я всё ещё думала, что просто мечтать о ней будет достаточно. Теперь я знаю: достаточно не бывает никогда.
В прошлом году со мной кое-что произошло. Такие судьбоносные, определяющие дальнейшую жизнь события случаются с каждым из нас – только почти всегда это что-то скучное, вроде «летом у меня появилась грудь». Или как обнаружить, что у тебя есть талант к игре на тромбоне. Но тут всё вышло иначе. Я открыла в себе скрытый талант – точнее, дар. И это оказалось куда лучше банальной музыкальной одарённости.
Это случилось в середине января. В тот день я прогуляла школу. Родители куда-то уехали, у прислуги был выходной, так что дом остался в полном моём распоряжении. Хотя в Калабасасе [прим.: город в Калифорнии, на западе США] никогда не выпадает снег, погода стояла довольно прохладная, и я случайно заметила чёрную соседскую кошку, гревшуюся под моей машиной. Я заманила её в дом, бормоча, что хочу угостить чем-то вкусненьким, и она, словно загипнотизированная, пошла за мной. В тот момент я не совсем понимала, что делаю. Мне просто было скучно и хотелось немного пошалить.
Я привела её на кухню и достала пакетик кошачьего корма. Но прежде чем наполнить мисочку, я вспомнила, что горничная как раз недавно выбросила огромный рождественский окорок. Он испортился, когда отключали электричество. Я покопалась в мусорном ведре – и вот, пожалуйста, он всё ещё лежал там. Он сохранил нежность и аромат, только кое-где на бледно-розовом мясе проступили тёмные пятна. Выбрав кусочки получше, я сложила их миску и поставила перед кошкой.
Не раздумывая, она набросилась на еду, словно голодала несколько дней.
Наша собственная кошка, Снежинка, тоже заглянула на кухню. Обычно она меня терпеть не могла, но, когда я протянула к ней испачканные жиром руки и позвала, она тут же подбежала и уткнулась мордой в мои ладони. Я вытерла пальцы о её густой мех, а она только громче замурлыкала, словно в экстазе. Но потом в поле её зрения попала миска. Она бросилась вперёд и присоединилась к чёрной кошке.
Я завороженно наблюдала за тем, как они ели. Контраст чёрного и белого и симметрия, которую подчёркивала близость их размеров, притягивали взгляд. Их хвосты одинаково изогнулись, они напоминали зеркальные отражения друг друга. Кошки неистово пожирали кусочки окорока, их челюсти двигались синхронно и ритмично.
Зачерпнув немного мяса, я положила его на пол, на небольшом расстоянии от миски, а потом подвела Снежинку к ней так, что обе кошки теперь стояли мордами друг к другу, а кончики их хвостов соприкасались.
Я связала их хвосты вместе.
Кошки закричали. Они подняли от мяса грязные, перепачканные жиром морды. Их транс нарушился, они прыгали и пытались освободиться, но только сильнее затягивали узел. Моё сердце едва не выпрыгивало из груди. Я чувствовала такое возбуждение. Кажется, я смеялась. Миска перевернулась, и куски ветчины разлетелись в стороны, забрызгивая кухонный пол мясным соком и маслом. Кошачьи лапы только сильнее размазывали грязь. Куски мяса прилипали к шерсти.
Но вот их хаотичные движения стали более целеустремлёнными. Несмотря на страх, кошки вспомнили о своём неутолимом голоде. Они стали двигаться, словно одно существо. Спотыкаясь, они, будто маленькие пылесосы, собрали с пола все кусочки мяса до единого, их животы раздулись от съеденного. Затем восьминогая тварь подняла головы и осмотрела себя. Существо выгибалось, пытаясь добраться до застрявших в шерсти кусочков хрящей, и даже вгрызалось в собственную плоть. Из боков начала сочиться кровь. Обе половины, чёрная и белая, запутались друг в друге, пытаясь съесть самих себя.
Наконец меховой клубок вздрогнул, перевернулся ещё раз и упал неподвижно.
К тому времени я уже вышла из оцепенения, но охватившая меня волна счастья ещё не ушла, понимаете? Я оглядела комнату. Существо, бывшее когда-то Снежинкой и соседской кошкой, вылизало всё дочиста. Единственным свидетельством произошедшего была сама тварь, скрутившаяся в тугой комок в углу.
Я опустилась на колени, чтобы рассмотреть их повнимательнее. Я осторожно попыталась разъединить кошек, но не смогла. Тогда я потянула сильнее, но они так и остались лежать вместе. Тогда я поняла, в чём дело: мало того, что их когти впились друг в друга, а зубы вцепились в плоть, так ещё и мех слипся, затвердел от засохшей крови и… всякой всячины. Я попыталась распутать их хвосты, но узел стал таким тугим, словно они срослись воедино.
Я закопала их на заднем дворе и сказала родителям, что не знаю, куда делась Снежинка.
Воспоминания ещё некоторое время согревали меня после того рокового дня, я чувствовала приятное тепло в низу живота. Тогда я ещё не знала, на что способна. Но вскоре мне захотелось попробовать сделать это снова, только с другими животными.
Тогда я выяснила, что могу подзывать их к себе. Кроме Снежинки, у нас не было других животных, и я не знала, как добраться до кошек и собак моих друзей так, чтобы они этого не заметили. Но оказалось, что если просто сесть где-нибудь в тихом уголке на улице и позвать определённым голосом, то можно заставить животных самих подойти ко мне.
Низкий мурлыкающий голос – для кошек. Короткое пищащее стаккато – для белок. С крысами я разговаривала милым детским голоском: о, у меня есть что-то вкусненькое, ты чувствуешь запах, еда, мясо, так много мяса, я буду оберегать тебя, тебе будет так тепло! С мальчиками, кстати, я разговаривала тем же голосом.
С крысами получалось лучше всего. Они маленькие, и от них легко потом избавиться. И их хвосты легко завязывались в узелки. Я обнаружила, что могу связывать больше двух, до тех пор, пока узлы не превращались в гигантские пульсирующие комки плоти, соединяющие крохотные тельца в единое целое. Получалось здорово. Крысы визжали вместе, в унисон. В какой-то момент они начинали двигаться одновременно, иногда кого-то из них затаптывали насмерть, когда вся эта извивающаяся масса ползла вперёд. У меня всегда было припасено для них немного еды. Так легче удавалось их контролировать. Я даже устраивала для них полосы препятствий с кусочками еды. Все они рано или поздно умирали, но те, что были сделаны из крыс, держались дольше всего.
Но, как бы то ни было, это подводит меня к причине, по которой я рассказываю эту историю. Брат Шелли. Я составила ей компанию после школы, пока ждала, когда за ней заедет её мама. В конце концов появился синий минивэн, и когда Шелли открыла дверцу, я мельком увидела лицо её младшего брата. Я видела его лишь долю секунды, но этого оказалось достаточно. Он выглядел точь-в-точь, как Шелли: копна светло-каштановых волос, тонкое лицо, глазки-бусинки и такой же маленький глупый рот, переполненный зубами.
Когда машина тронулась, зуд усилился настолько, что это напоминало удар кулаком в живот. Он не проходил и не ослабевал, пока я шла домой. Сегодня вечером, сегодня вечером, сегодня вечером, говорила я себе. У меня был план, я обдумывала его уже несколько недель, но до его осуществления оставалось ещё несколько часов. Дома я налила себе бокал вина, потом ещё один. И ещё один, и ещё. Я порылась в шкафу, подыскивая идеальный наряд. Я уже знала её адрес, она жила всего в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Я представляла, как иду туда, затем ускоряю шаг, мчусь по пустынным улицам навстречу неизбежному всеохватывающему экстазу, который, я знала, ждёт меня в этом тихом доме.
И вот уже полночь. Я стою перед домом Шелли в своём самом сексуальном коротком чёрном платьице, подвыпившая и дрожащая. Я так близка, что почти…
Спокойно. Спокойно. Я пытаюсь успокоиться. Взяв маленькую заколку, я взламываю замок и проскальзываю внутрь. В доме темно, я слышу чьё-то ровное дыхание. Стараясь не шуметь, я медленно поднимаюсь по лестнице. Я не хочу их будить.
Не знаю, как мне это удаётся, но я словно чувствую запах Шелли. Следуя за запахом, я открываю дверь в её комнату и без единого звука проскальзываю внутрь. Там темно, но я вижу комок на кровати – она спит на спине, широко раскинув руки.
Я достаю из сумочки маленький кусочек заплесневелого сыра и машу им у неё под носом. У меня с собой полно всякой вкуснятины. Она слегка шевелится, но не просыпается. Я достаю кусочек картошки фри. Ещё не гнилой, но ему уже много дней, он вялый и влажный. Это помогает. Она слегка приоткрывает рот, и я просовываю лакомство между её оскаленными зубами.
Медленно открыв глаза, Шелли смотрит на меня. Я прижимаю палец к губам. Ш-ш-ш. Она встаёт, и я вывожу её в коридор. Вместе мы заходим в комнату её брата. Я бужу его тем же способом – кусочком сэндвича с арахисовым маслом и джемом.
Они оба молча следуют за мной, как в трансе.
Наконец мы входим в главную спальню.
Их родители спят, прижавшись друг к другу. Очаровательно. И тут я вижу в другом конце комнаты детскую кроватку. За решёткой – округлая тень.
На ночь Шелли заплетает гриву своих волос в тугую косу. Я связываю её с братом. Его волосы достаточно длинные, чтобы это сработало. Ей приходится немного отклониться назад, но она и не думает жаловаться.
Затем я достаю ещё немного еды и бужу их родителей, веду к Шелли и её брату и «вплетаю» их в свой шедевр. У отца волосы короткие и щетинистые. Почти слишком короткие. Я потею. Его волосы так и норовят выскользнуть из пальцев. Я так близко. Наконец мне удаётся запутать несколько его волос в общей массе, но этого недостаточно. Я тяжело дышу. Нет, должен быть способ получше.
В раздумьях я осматриваюсь по сторонам. Потом я замечаю Малыша, подхожу к кроватке и смотрю на него. Но у него нет волос, только маленький пушок, даже короче, чем у его отца. Бесполезно. Я достаю из сумки горсть еды, разминаю в кулаке и сую в лицо Малышу. Он глотает, издаёт булькающий звук и кричит от удовольствия.
Я поднимаю его и возвращаюсь к остальным. Они хватаются за него. Мать стонет, а потом они все начинают кричать. Они видят остатки еды у него на лице. Она блестит. Они так голодны. Еда.
Еда.
Я провожу длинным ногтем большого пальца по его горлу. Кожа Малыша нежная, словно масло, и поддаётся почти без сопротивления. Водопад крови заливает ковёр, но главное – забрызгивает их волосы и одежду, склеивает их вместе. Малыш ещё жив! Крики становятся громче, и некоторые из них принадлежат ему. Плачь сколько хочешь, Малыш. Ты никуда не денешься. Тела бьются друг о друга. Волосы стягиваются в узел, одежда сминается, конечности обвиваются друг вокруг друга. Сначала я протягиваю Малыша Шелли. Она бросается вперёд и зубами вцепляется ему в лицо, заглатывая пищу и сдирая кожу. Ну вот, теперь Малыш точно мёртв, думаю я. Я отбрасываю его тельце в другой конец комнаты. Они бросаются на него и падают на пол, шевелящийся холм брыкается и рычит. Затем, чудесным образом, куча начинает двигаться. Я подпрыгиваю на кровати, наблюдая, как они катятся по ковру. Я вижу, как щёлкают челюсти, как хрустят кости, но они слишком крепко спаяны друг с другом. Они добираются до мёртвого ребёнка и принимаются за еду. Я кричу. Или смеюсь. Не могу понять. Открыв сумку, я вываливаю на них остатки испорченной еды, а они извиваются, пытаясь дотянуться до всего этого.
Я подпрыгиваю на кровати и кричу, кричу, кричу. Я так счастлива, что почти ничего не вижу. Я падаю и приземляюсь на ковёр, но едва замечаю это. Ковёр пропитан кровью, он смягчает падение, он мягкий и так вкусно пахнет. Я спотыкаюсь, всё вокруг красное, волосы за что-то зацепились, и когда я пытаюсь подняться, что-то тянет меня назад, и всё вокруг красное, красное, красное, красное… Это цвет голода.
А те, кто подписан на наш канал в ТГ, Сказки старого дворфа, прочитали эту историю ещё в конце января :)
Бич стоматолога
Проснувшись, герой рассказа понимает, что с его зубами творится что-то неладное: они покрыты странной слизью и кажутся инородными предметами, застрявшими во рту.
Автор: Hisham H. Мой перевод, вычитка: Thediennoer (Sanyendis).
Оригинал можно прочитать здесь.
Я просыпаюсь.
Что-то не так.
Мой рот широко открыт.
Я пытаюсь сомкнуть челюсти.
Но не могу.
Лицо онемело. Похоже, я успел обслюнявить всю подушку, пока спал.
У меня буквально отвисла челюсть.
В голове проносятся мысли: уж не пережал ли я во сне лицевой нерв?
Я встаю с кровати, и с нижней губы на подушку стекает длинная струйка слюны. Наверное, со стороны я сейчас похожу на идиота.
Зубы чешутся. Погодите… Что?
Чешутся? Я провожу по ним языком.
Зубы покрыты какой-то слизью и ощущаются как что-то инородное, застрявшее во рту.
Поспешив в ванную, я включаю свет и смотрю в зеркало.
Зубы стали коричневыми. Такой, знаете, тошнотворный, гнилостный коричневый цвет. Но ведь ещё вчера они были жемчужно-белыми!
Как такое могло случиться?
Внезапно челюсть пронзает резкая боль. Через несколько секунд ледяные уколы проникают уже в каждый зуб.
Кажется, будто зубы шевелятся в челюсти.
Подождите-ка.
ОНИ И ПРАВДА ШЕВЕЛЯТСЯ.
Не веря своим глазам, я смотрю в зеркало.
Из дёсен проступает кровь. Слюна, обильно стекающая на грудь, теперь окрашена в алый.
Я слишком напуган, чтобы пытаться что-то предпринять. Я стою, застыв в шоке, и со смесью ужаса и благоговения наблюдаю, как вибрируют и покачиваются мои прогнившие насквозь зубы.
Затем боль в одном из резцов достигает пика, и он трескается. Наружу показывается коричневая кашица… И кое-что ещё.
Оно покачивается и падает в раковину.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть этот предмет получше. Это какое-то насекомое, всего около сантиметра в длину. Оно забавно шевелит лапками, счищая с тельца остатки моего зуба.
Снова боль. Я чувствую, как коренные зубы и резцы лопаются, словно перезрелые фрукты. Я чувствую шевеление у себя во рту.
Я хриплю и кашляю, раковина и зеркало покрываются капельками коричневой слизи и осколками гнилой эмали. А маленькие твари продолжают чиститься, словно обычные домашние мухи: трут задними лапками по тельцу, а передними счищают слизь и грязь с головы.
А потом они начинают ползать по крану и зеркалу, расправляя крылья.
На самом деле они очень красивы. Они напоминают крошечных, очень худых ос. У них прозрачные розовые крылышки и огромные глаза, сверкающе алым и золотым, молочно-белая головка, чёрные усики-антенны и тонкое брюшко бледно-лилового цвета.
У некоторых из них есть длинный, тонкий, похожий на металлическую проволоку синий хвост, который почти вдвое длиннее тела.
Яйцеклад?
И тут меня осеняет.
Вот умора.
От моего смеха маленькие крылатые жемчужинки взлетают сверкающим облаком.
Я возвращаюсь к кровати, изо рта продолжает стекать кровавая слюна и остатки прогнивших зубов.
Я поднимаю подушку.
Под ней лежит небольшая кучка золотых монет.
Я снова начинаю смеяться.
Прошу прощения за паузу в публикациях. Как всегда, наш с Sanyendis канал: Сказки старого дворфа.
Надувной
Каждый раз по дороге домой мужчина обращал внимание на фигурку Санты, стоявшую во дворе дома возле перекрёстка...
Автор: C. Lonnquist. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Прочитать оригинал можно здесь.
По дороге домой я каждый раз останавливаюсь на светофоре на углу Дивижн и Мейн. В окно со стороны пассажирского сидения я вижу этот дом – неприметный дом из желтоватого кирпича. Думаю, его построили ещё в семидесятые. Он выглядит совершенно обыкновенно: со стен не свисает облупившаяся краска, из-за занавесок не выглядывает маньяк-убийца, а из-под крышки мусорного бака не вываливаются куски расчленённых тел.
Но мне всё равно не нравится проезжать зимой мимо этого дома.
Я даже подумывал о том, чтобы добираться домой в объезд, но эта дорога – самая короткая. Я сразу оказываюсь на парковке, и тут всегда хорошо расчищено. А иначе пришлось бы делать большой крюк по ветреной стороне холма, где асфальт часто покрывается ледяной коркой.
Впрочем, может, если бы я ездил тут днём, то не обращал бы на этот дом внимания.
Видите ли, проблема заключается в Санте.
Вам наверняка доводилось видеть таких: надувная фигурка Санты футов семи высотой [прим.: около 2,1 метра], подсвеченная изнутри. Снизу к ней крепится вентилятор, и поток воздуха заставляет её подрагивать. Она крутится взад-вперёд и покачивается из стороны в сторону; одна рука постоянно поднята, другая лежит на поясе. Чёрные точки глаз кажутся непропорционально маленькими; смешной нос похож на луковицу, а на щеках намалёваны алые пятна.
Но улыбка…
Улыбка этого Санты напоминала посмертную маску и составляла разительный контраст с безобидным лицом. Слегка приоткрытые алые губы обнажали ряд белоснежных зубов. Эта ухмылка… Клянусь, фигурка поворачивалась против ветра, когда я проезжал мимо.
Впервые я заметил это пару недель назад, когда ледяной ветер нашёл какую-то щель в дверце машины. Светофор на углу, как обычно, переключался целую вечность. Я видел, как люди выходили из машин и нажимали на кнопку на переходе, чтобы он наконец заработал. Холодный ветер, дующий мне прямо в ухо, не давал покоя, так что я тоже выскочил наружу.
Мне показалось, что надувной Санта стоит ближе, чем раньше. Он раскачивался на ветру: рот чуть приоткрыт в ухмылке, правая рука приветливо помахивает прохожим. Поднеся палец к кнопке, я снова обернулся. Метель на мгновение стихла, но когда налетел очередной порыв, снеговик, кажется, наклонился против ветра, словно собирался прыгнуть. Я нажал на кнопку и рысью поспешил к машине. Когда через несколько мгновений загорелся зелёный, я снова обернулся на Санту.
Кажется, он стал ещё ближе…
Несколько дней спустя я снова стоял на том светофоре и не мог оторвать глаз от надувного Санты, который крутился взад-вперёд, весело помахивая мне рукой. Я смотрел прямо на него, а он словно издевался надо мной одним своим видом. Эта дурацкая игрушка выводила меня из себя. В ту ночь свет сменился быстрее, и, проехав перекрёсток, я обернулся ещё раз. Санта наклонился мне вслед и, казалось, провожал взглядом мою машину.
Я резко нажав на тормоза. Машина потеряла сцепление с дорогой и заскользила на льду, я едва не слетел с дороги. Я снова оглянулся через плечо. Санта стоял спиной ко мне и безмятежно покачивался на ветру. Я выругался про себя и тронулся с места. Санта ухмылялся мне в зеркале заднего вида. Снова выругавшись, я поехал домой.
Следующий несколько ночей прошли спокойно. Я даже попросил друга составить мне компанию; разумеется, я не стал говорить, что меня всего-навсего пугает какое-то дурацкое украшение для газона. Ничего не происходило, и я решился отправиться домой в одиночку. Добравшись до светофора, я с радостью отметил про себя, что Санты во дворе больше нет. Возможно, его перенесли куда-то, где он будет пугать кого-то другого. Загорелся зелёный сигнал, но дорогу как раз перебегала кошка, и я не стал трогаться с места. Толстенькая замёрзшая полосатая кошечка направлялась в сторону дома, где раньше стоял Санта. Когда она добралась до тротуара, как раз снова загорелся красный, и я, закатив глаза, покосился на наглое животное, которое обернулось в мою сторону, словно гордясь своим поступком.
Ожидая, пока светофор снова переключится, я лениво наблюдал, как кошка бродит по опустевшему двору. Когда сигнал снова сменился, она как раз добралась до дома; если бы не внезапный отблеск света из-за угла, всё, боюсь, могло пойти для меня совсем иначе.
Из-за угла дома высунулся Санта, обе его руки свободно свисали вдоль тела. Всё ещё двигаясь так, словно его надувает поток воздуха от вентилятора, он внезапно перекатился вперёд и накрыл своим телом кошку. Я не успел даже закричать и теперь тупо наблюдал за происходящим. А тем временем светящийся Санта оторвал несчастному животному голову, словно открутил пробку с пивной бутылки. Брызнула кровь, тело кошки упало на снег; ветер ерошил шерсть. Лицо и руки Санты были перепачканы алым, и нейлоновая борода казалась оранжевой в лучах пробивавшегося изнутри его тела света.
Существо смотрело прямо на меня. Выражение его лица ничуть не изменилось, разве что зубы теперь стали такими же красными, как и губы.
Оно подхватило мёртвую кошку и медленно отступило за угол.
Я проскочил перекрёсток на красный.
Почему после этого я снова поехал этим путём, спросите вы? Всё просто. Я ведь не сошёл с ума; следовательно, это был самый обыкновенный надувной Санта. И что с того, что оно убило кошку – я же не сумасшедший, значит, мне просто всё показалось. Я мог бы разобраться с ним, просто посильнее ударив шариковой ручкой. Так что на следующий вечер я заставил себя поехать по тому же маршруту. К счастью, на этот раз никаких кошек мне не попалось.
…Зато перед домом стояло сразу три Санты. Они покачивались взад-вперёд, а их кивающие головы, казалось, попеременно покачивались, пока они смотрели прямо на меня. Эти твари что-то замышляли. Я знал это. Я даже не стал останавливаться на светофоре.
На следующий вечер на работе я набрал кучу карандашей, заточил их и приклеил к скребку для льда, оставив это импровизированное орудие на пассажирском сидении. Какому-то воздушному шарику-переростку меня не взять. Я не стану их закуской.
Доехав до перекрёстка Дивижн и Мейн, я остановился на красный свет и, выглянув в пассажирское окно, с удивлением отметил, что на лужайке нет на этот раз ни одного Санты. Тем не менее, крепко сжав в руке скребок для льда, я продолжал вглядываться в темноту. Красный горел уже минуту, оставалось ещё три. Прищурившись, я напряжённо оглядывался в поисках мерзко-жёлтого света. Ничего. Вообще ничего.
Вздохнув, я отложил скребок для льда и тут заметил, что в машине стало светлее.
Очень медленно я повернул голову.
Искажённое лицо Санты прижалось к боковому стеклу, оно подсвечивало жёлтым намёрзший на краю окна лёд. Его немигающие глаза находились в нескольких дюймах [прим.: дюйм – 2,54 см.] от меня. Лицо чуть елозило по стеклу, словно под порывами ветра. Я заметил, что окно напротив рта Санты запотело.
Он улыбнулся шире, и в глубине его рта открылся провал – пусть тело и было подсвечено изнутри, в недрах его пасти я видел лишь сосущую черноту. Воздух наполнился странным звуком – словно одновременно жужжали тысячи мух, комаров или ос. Жужжание волнообразно нарастало, пока не стало напоминать то ли скрип гвоздей по классной доске, то ли белый шум на максимальной громкости. Мне показалось, что в глубине чёрного провала мелькнула рука в тёплой зелёной рукавице.
Раздался громкий треск. Санта дёрнулся в сторону, повалившись на капот. Жужжание стало тише, теперь в нём словно звучали нотки боли.
В свете задних фар что-то мелькнуло, я оглянулся. К нам приближался пожилой мужчина в шапке с вышитыми оленями, сжимавший в руке дробовик. Не считая этого, он выглядел совершенно обыденно. Не глядя в мою сторону, он подошёл ближе и склонился над Сантой. Что-то проворчав, он опустил приклад на голову твари. Та распласталась по дороге со странным хныкающим шипением, словно кто-то откупорил бутылку пива.
Мужчина перекинул сдувшегося Санту через плечо и обошёл машину, по-прежнему не обращая на меня внимания. Он протопал к дому, перед которым всегда стоял Санта, и побрёл в сторону гаража.
Из открывшейся двери на меня уставились тысячи пар чёрных пустых глаз. Тысячи чёрных провалов на месте ртов издавали злобное жужжание. Груда сдувшихся Сант, кажется, доходила до самой двери. Мужчина с трудом запихнул нового Санту к остальным. Хорошенько пнув кучу напоследок, он снова опустил дверь гаража.
Мужчина отёр ладони о штаны и от души потянулся. Подхватив дробовик, он собирался уже вернуться в дом, но, должно быть, заметил краем глаза, что я продолжаю смотреть в его сторону, и повернулся со скучающим выражением на лице. Устало, понимающе улыбнувшись, он слегка пожал плечами и скрылся в доме.
Теперь зимой я возвращаюсь домой другим путём.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Как всегда, напоминаю: больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа.
Комната
Сёстры обожают играть в пустой маленькой комнате, спрятанной в глубинах старого деревенского дома, вот только мама никак не может найти в неё вход.
Автор: Stuart. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
Моё детство прошло в большом старом деревенском доме. Для ребёнка, уверена, нельзя выдумать места лучше. Дом окружали ряды живой изгороди – тогда они казались мне высокими и неприступными, как замковые стены. А ещё там были скрипящие половицы, дребезжащие окна и, самое главное, множество старых пыльных комнат, в которых так здорово играть.
Мы с сестрой особенно любили прятаться в одной, ничем не примечательной, комнате: без окон, примерно восемь на двенадцать футов [прим.: примерно 2,4 на 3,7 метра]; не слишком ровный пол, потолок, покрашенный белой штукатуркой, и голые стены. Единственными примечательными деталями были, разве что, выключатель, пыльная лампочка да небольшая щель между двумя половицами.
Но наши родители никогда не могли нас там отыскать. Они просто не могли найти дверь, а мы не собирались её им показывать. У нас, маленьких девочек, было своё собственное тайное место для игр; мы представляли себя Сьюзен и Люси Певенси, или, может, Венди Дарлинг, только без племени мальчишек, за которыми нужно ухаживать [прим.: герои, соответственно, Хроник Нарнии (Клайв Льюис) и сказки о Питере Пэне (Джеймс Барри)].
Мы называли её игровой комнатой. Она не отличалась большими размерами, но ведь и мы были тогда совсем маленькими. Комната была совсем пустой, но мы приносили туда свои игрушки, а голые стены давали простор детскому воображению. Мы плавали по морям и сражались на крохотных лодках с пиратами, спасали королев и принцев и освобождали королевства, пусть даже они были меньше шкафа. Мы прятали там вещи – еду, книги, игрушки. Иногда в щели между половицами мы оставляли друг для друга послания на крохотных обрывках бумаги.
Когда мама спрашивала, где мы пропадали, мы отвечали, что были в игровой комнате. Она, конечно, спрашивала, где же она находится, но мы не могли ей её показать. Мама думала, что мы пробираемся без её ведома на улицу и умоляла нас не выходить без спросу из дома. Мы, пряча улыбки, соглашались.
Помню, однажды, просидев в игровой комнате несколько часов, мы застали маму на кухне. Она сидела с заплаканными глазами, по щекам растеклась тушь. Она говорила ровным, нарочито спокойным голосом, и это было страшнее, чем если бы она рыдала в голос или кричала.
Мама сказала, что позвонила в полицию. Что все нас ищут. Она не стала тогда сердиться или наказывать нас, но взяла обещание больше не ходить в игровую комнату.
Какое-то время мы так и делали. По крайней мере, пока не слышали, как мама ругается с нашим отцом. Спрятавшись в игровой комнате, мы сидели, крепко обняв друг друга. Это было наше убежище, наша крепость.
Когда мне исполнилось девять, нам пришлось покинуть старый дом. Мы с сестрой отчаянно не хотели переезжать. Хватало и слёз, и истерик, но мама настояла на своём. В том доме осталось слишком много плохих воспоминаний, призналась она позже. К тому же его содержание обходилось слишком дорого, и он был слишком большим для нас. Мы найдём местечко получше, обещала она. Менее изолированное. Там будут другие дети, и мы сможем с ними играть.
Нам было жаль оставлять наш дом, а в особенности – наше маленькое тайное королевство. И представьте себе наше удивление и радость, когда в новом доме мы обнаружили точно такую же комнату – идентичную вплоть до гвоздей в половицах. И мама так и не узнала о ней. Комната переехала вместе с нами.
Тем не менее, со временем мы переросли эту комнату – словно воображаемого друга. Я стала старше и проводила там всё меньше и меньше времени. Мама разрешала нам выходить на улицу, и я играла с другими детьми, каталась на велосипеде и лазала по деревьям. Моя сестра была застенчивее меня. Она продолжала подолгу оставаться дома, какое-то время даже пряталась в комнате без меня, но пустая комната всё же не могла сравниться со впечатлениями от школы и с новыми друзьями. Позже, в подростковом возрасте, когда мы частенько ссорились, комната была бы порой очень кстати, но мы больше не могли её найти. Дверь просто исчезла.
Мне пришлось уехать – я поступила в колледж. Мама и сестра махали на прощание руками, стараясь не показывать, как им жаль со мной расставаться. Мне тоже было грустно, но первое ощущение свободы заглушало волнение.
Однажды вечером, несколько месяцев спустя, я вернулась домой довольно поздно. Конечно, пьяная; чего ещё ожидать от студента, верно? Я распахнула дверь в свою комнату, нащупала в темноте выключатель – и поняла, что оказалась в знакомой комнате с белыми стенами и без окон. В замешательстве я повернулась, пытаясь нащупать дверную ручку. Но позади оказалась лишь гладкая стена.
Только на следующее утро я снова увидела дверь. Бросившись вперёд, я распахнула её и оказалась в своей комнате. Точнее, в моей комнате в колледже. Я задёрнула шторы и рухнула без сил в кровать. В тот день я пропустила дневные занятия, а на вопросы друзей с неискренним смехом призналась, что слегка перебрала накануне. Впрочем, это было чистой правдой.
Я пыталась убедить себя, что мне всё просто приснилось. Я продолжала жить, как ни в чём ни бывало, но через несколько недель снова проснулась в знакомой комнате, которая теперь, когда я выросла, казалась ещё меньше. На этот раз прошло всего около часа, прежде чем я нашла выход.
Я стала осторожнее входить в новые комнаты и придерживала дверь, пока не убеждалась наверняка, куда попала. Но иногда комната забирала меня во сне, или когда я просто гуляла.
Я просыпалась на жёстком пыльном полу, колотила по стенам и звала на помощь, но ответом мне было только жужжание лампочки. Я начала экспериментировать, выцарапывала ключами что-нибудь на стенах и на полу. Своё имя. Количество раз, когда я здесь бывала. Я писала на стенах, как сильно ненавижу это место и даже умоляла оставить меня в покое. Иногда, отчаянно желая хоть как-то повредить комнате, я от досады разбивала лампочку, пусть даже потом мне приходилось оставаться в темноте, а под ногами хрустели осколки стекла. В следующий раз они исчезнут, их уберут невидимые уборщики, а лампочку заменят на такую же старую и пыльную.
Растущая коллекция неврозов и причуд пополнилась бессонницей: вне зависимости от погоды я теперь оставляла окна открытыми, не выключала перед сном приёмник, а находясь в помещении, старалась стоять так, чтобы видеть дверь или окно. С другой стороны, этот период оказался и необычайно продуктивным: я окончила колледж с отличием, примерно в то же время, как сестра тоже уехала из дома.
Через несколько недель она написала мне.
комната забрала меня
Я не говорила ей о том, что со мной происходит, хотя она была единственным человеком, который мог мне поверить. Но теперь я рассказала ей всё. Мы боялись, но, по крайней мере, больше не были одиноки. У нас снова был свой секрет, совсем как раньше, только секрет этот оказался совсем невесёлым.
Комната никогда не забирала нас обоих одновременно. Порой она оставляла нас в покое на несколько месяцев, и мы молились, чтобы на этом всё закончилось. А порой она забирала нас, или пыталась забрать, каждый день. Иногда мы оставались в ловушке несколько часов, а иногда появлялись через день или два, и тогда растерянные, разгневанные люди забрасывали нас вопросами. Окружающие подозревали, что мы скрываем бойфрендов, пьянствуем или даже принимаем наркотики. Нам приходилось лгать, мы выгораживали друг друга, как могли. Потом моя сестра обнаружила, что все послания, оставленные в маленьком углублении между половицами, не исчезают – видимо, призрачные смотрители комнаты их не замечают. Мы стали писать друг другу слова ободрения, шутки, обещания. Мелочь, конечно, но лучше такая поддержка, чем никакой.
Около двадцати лет назад пропала девушка. На этот раз её не было целых два дня, прежде чем полиция получила извещение. Через пару недель ажиотаж в прессе стал стихать, хотя её мать по-прежнему умоляла людей сообщать о любых наблюдениях, обо всём, что помогло бы её найти.
Я помню, как её лицо смотрело на меня из витрин магазинов и с полицейских фургонов, с экранов телевизоров и из газет. Теперь она осталась только на фотографии, стоящей на каминной полке.
Эта комната не беспокоит меня уже почти двадцать лет. Теперь у меня самой есть дочь. Она больше похожа на свою тётю, чем на мать; она боится высоты и не лазает по деревьям. Она предпочитает играть в доме, целиком уходя в миры, которые создаёт её воображение. Иногда я не могу её найти, и она не отвечает на мои крики.
И она не понимает, почему я плачу, когда она возвращается, не в силах объяснить, где была последний час, с зажатым в руке крошечным клочком бумаги.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Минутка рекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа.
Его Величество
Странный мир и существа ему под стать: чёрный зверь несёт паланкин ко входу во дворец, владыка взмахом одной из пар клешней приказывает начинать представление, а Придворная Наложница как раз вошла в период линьки...
Автор: Peter Allan. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Навстречу нам высыпает толпа сгорбленных, кутающихся в рваные одеяния фигур, и я понимаю, что дворец уже совсем близко. Они подхватывают мои знамёна, некоторые подносят к прогнившим губам музыкальные инструменты и пытаются извлекать из них подобие музыки. Я еду позади них. Мой паланкин увешан кожаными флагами и полотнищами, он надёжно закреплён в ложбинке чёрного панциря моего огромного скакуна. Тот разевает пасть, его усики то и дело хлещут по спинам марширующих. Так, под аккомпанемент их криков, мы путешествуем несколько дней. Возвышающиеся над нашими головами двери дворца с жутким скрежетом отъезжают в сторону. Ворота поднимаются, и стражники, успокоившись, позволяют нам пройти во внутреннее святилище.
Размеры дворцовых залов подавляют. Мёртвая тишина кажется всеобъемлющей, стены, скрытые мраком, теряются где-то в отдалении. В просветах между каменными колоннами движутся какие-то огромные, нечёткие фигуры. Много часов спустя мы добираемся до тронной залы, нас встречают придворные Его Величества. Они сидят за каменными столами, посверкивая глазами из-под низко надвинутых капюшонов и многочисленных слоёв одежды, пощёлкивают мандибулами, бессвязно лопочут и переругиваются друг с другом искажёнными голосами. В центре зала стоит Его Величество. Его тело задрапировано драгоценными мехами и укутано в шёлковые мантии. Он терпеливо ждёт, пока толпа успокоится. Когда тишина, наконец, наступает, Его Величество обращается к собравшимся. Подняв пятую голову, он начинает речь, и каждый из его семи ртов говорит на своём языке и с разными интонациями.
Его переводчик бегает по залу. Он объявляет всем, что Его Величество счастлив приветствовать гостей, говорит, что они рады Его гостеприимству, и что все вопросы можно будет обсудить за обедом. Слуги расставляют тарелки с едой и напитки: тощие, поджаристые, многосуставчатые ножки и парное мясо в панцирях, рядом стоят потускневшие медные кувшины с соусом и ликёрами. В кубках пенится пунш, разнообразные рагу и супы притягивают взгляд, в соусе извиваются склизкие усики овощей. Его Величество не ест. Не шевелясь и не произнося более ни слова, он стоит в центре зала. Наконец остатки еды уносят, а Его Величество взмахивает крючковатым когтем, приглашая нас остаться и посмотреть на представление.
По знаку стражников я говорю слова прощания на языке старших и двигаюсь к выходу. Их забавляет моё высокомерие; выглядывая из своих панцирей, они усмехаются вслед. Проходит несколько часов. Из святилища не доносится ни звука. Наконец уходят и сами стражники. Суеверный страх гонит их прочь, неровные шаги звучат по плитам двора. Уже много эонов спят Высшие, и не стоит их будить. Мир ещё не готов к их возвращению.
Придворные в дворцовых залах то и дело оборачиваются, словно ощущают незримое внимание, направленное на них из межзвёздной дали. Его Величество вытягивает из-под богато украшенной мантии семнадцатую зазубренную клешню, подавая сигнал к началу представления. Под стук дирижёрской палочки зал погружается в тишину. Занавес открывается, и актёры, один за другим, занимают свои места на сцене. Сгорбленная фигура начинает монолог, публика, скрытая вуалью теней, внимательно слушает. Откуда-то доносится какофония громких звуков, и к актерам ползёт бледная безглазая фигура, облаченная в их кожу. Но тут Камергер прерывает спектакль и жалуется на плоского червя, который застрял в его грудной клетке во время трапезы. Его немедленно выдворяют в его каморку, хорошенько выпоров за причинённое беспокойство, и он лишается возможности досмотреть пьесу до конца.
Дальнейший вечер проходит гладко, и меня приглашают в постель к Придворной Наложнице. Её хелицеры творят настоящие чудеса. Наконец, утомившись и приступив к линьке, она засыпает. Я ворочаюсь на ложе из извивающегося молодняка и никак не могу заснуть. Наконец, решив выпить стаканчик тёплой воды, я подхожу к колодцу и встречаю там Камергера! Очевидно, он выскользнул из своих покоев, накинув кожу Придворной Наложница, которая сейчас как раз переживала период линьки, отчего её покровы покраснели и стали особенно чувствительными. Я говорю ему, что поступать так – не слишком-то уважительно по отношению к её кожным клещам, но он отвечает, что это только пойдёт им на пользу.
Появившиеся стражники, пощёлкивая когтями, спрашивают, что мы делаем у колодца в столь ранний час. На несколько мгновений они задерживают взгляд на красноватом небе, где виднеется огромная фигура, бьющая перепончатыми крыльями. Она с диким криком срывается вниз и пронзает тусклый облачный эфир, плотно поджав многочисленные когтистые лапы к мясистой шкуре. Крючковатые челюсти глубоко вонзаются в плоть одного из стражников. Оно уносит труп в тёмное небо и исчезает из виду. Оставшиеся гвардейцы, сильно напуганные, отступают во дворец. Я оглядываюсь по сторонам, задерживая взгляд на горах, образовавшихся над телами спящих богов, и вижу тёмно-красный восход. Снова забыв, что у меня нет рук, я пытаюсь заслониться от лучей света. Тогда я просто закрываю глаза, и мир вокруг окрашивается в алый. В воздухе разносится металлический, болезненный стон, и что-то сдвигается в глубине. Они снова поднимаются. Теперь мы правим там, где когда-то правили они, и они снова будут править там, где сейчас правим мы. Веками они бездействовали, закрывшись от нас в своих крепостях, но теперь они снова пробуждаются. Цикл повторяется.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа. Подписка и отзыв - лучшая благодарность за работу.
Голодный корень
На границе небольшой деревни появился чёрный жадный отросток, одно прикосновение которого оставляет кровавые раны и превращает землю в безжизненный белый песок. Пустыня ширилась, а люди начинали слышать в голове странные голоса...
Автор: Kevin Stanley. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
Он появился без предупреждения, просто вырос. Мы проснулись и увидели, что клочок пустыни, на котором он поднимался, стал значительно шире. Эта штука походила на огромный чёрный корень, уходящий в песок. Его усеивали шишки и вены, пульсирующие так, словно прокачивали огромное количество жидкости. От него отходило множество более тонких корней – их можно было видеть, когда ветер относил песок в сторону: большие отростки, толще любого дерева, расходились на усики, которые ветвились и ветвились, пока не становились похожи на чёрные нити. В отличие от вен на главном корне, они не пульсировали, а медленно шевелились, словно пальцы, ощупывающие всё вокруг, и чем тоньше они были, тем быстрее двигались. Главным корням требовалось несколько дней, чтобы сдвинуться на заметное расстояние. Мы долго недоумевали, что бы это могло быть и как успело так вырасти всего за одну ночь. Кто-то попытался потянуть за один из нитевидных отростков. Тот шевельнулся навстречу, и мужчина, вскрикнув, отпрыгнул назад – в том месте, где усик коснулся его кожи, выступило несколько крупных капель крови. Я быстро приказал всем не прикасаться к этим чёрным лианам, извивающимся по песку, независимо от их размера и скорости, с которой они движутся.
Вскоре мы поняли, что корней становится всё больше, а пустыня расширяется. Выяснилось, что всё, к чему прикасаются черные нити, превращается в мелкий белый песок, причиняющий при прикосновении жгучую боль, словно каждую песчинку покрывали острые зазубрины, но на коже при этом не оставалось ни следа. Кроме того, новый песок прекрасно удерживал тепло: казалось, с наступлением ночи он почти не остывал. Вид расширяющейся пустыни вызывал тревогу у всей деревни, мы боялись, что наши дома и пахотные земли тоже в конце концов окажутся поглощены. Но, похоже, страх оказался напрасным. Корень распространялся только в одном направлении, в сторону от нас. Это, однако, ничуть не меня не успокаивает. Он всё растёт и растёт, и мы назвали его «Голодный Корень».
Со временем паника улеглась, но чувство тревоги витает в воздухе с самого первого дня появления Корня. Он распространяется всё дальше и дальше. Это существо кажется мне воплощением чистой жадности, оно бездумно двигается вперёд, чтобы заполучить всё больше и больше. Но я быстро понял, как сильно ошибался.
Жителей деревни стало беспокоить их психическое здоровье, все жаловались на сходные симптомы. Одни говорили о непонятном шёпоте в голове, других без всякой на то причины тянуло в пустыню, третьи ощущали потребность набрать полные горсти горячего песка, созданного Голодным Корнем, и унести его домой. Эти новости сильно напугали меня, и я понял, что Корень необходимо тщательно изучить.
Почти сразу мы установили, что его плоть почти не поддаётся нашим пилам и топорам; чтобы хотя бы поцарапать его, приходилось приложить немалое усилие. Мы попытались взять кирки, но оказалось, что чёрная поверхность Корня медленно заращивает повреждения, а любые отделённые части испаряются, оставляя лишь быстро истаивающую серую дымку. Тогда мы решили попробовать пробить дыру в главном стволе Корня, который к тому времени уже напоминал небольшую гору. Мы выбрали участок коры и работали посменно, подкладывая камни, чтобы не дать ему зарастить раны, хотя его плоть порой вздрагивала и отбрасывала их в сторону. Когда удары кирок пробили шкуру, нашим глазам предстала невозможная картина. Перед нами зияла пульсирующая алая пустота, вырвавшиеся наружу опаляющий жар и какофония нечеловечески громких криков заставили нас отступить. Мы единодушно решили, что продолжать действовать в том же духе бессмысленно.
Вскоре после этого большинство жителей деревни стали ощущать всё те же симптомы, но гораздо сильнее. Шёпот преследовал их даже тогда, когда они удалялись от пустыни. Кое-кто пытался копаться в песке, превозмогая боль и не осознавая, что делает, пока несчастных не оттаскивали в сторону. Те, кто ещё не попал под влияние Корня, в том числе я сам, стали бояться его.
Пока мы раздумывали о том, что делать дальше, участок пустыни разросся в несколько раз. На пятую неделю после появления Корня в его боку открылось отверстие. Расступившиеся земля и камень образовали вокруг него ворота, почти как в храме. В тот же день шёпот приказал страждущим войти в Корень. Люди теряли контроль над своими телами и уходили в пустыню. Те, кто пытался принести песок домой, обнаруживали, что он начал покрывать открытые участки их тел. Я больше не мог воспринимать его как просто бездумно разрастающееся чудовище. Теперь я понимал, что это – разумная сила, и она желает большего, чем властвовать над царством белоснежного песка.
Многие из тех, кто не ощущал воздействия Корня, уходили в сторону, противоположную пустыне. Те же, кто оказался слабее всего, уходили под Корень. Мой страх рос с каждым днём, пока не вернулся один из тех, кто исчез несколько дней назад. Его одежда превратилась в лохмотья, но на лице сияла счастливая улыбка. К груди он прижимал охапку кишащих личинками шкур, в которые были завёрнуты гниющее мясо, фрукты и овощи, на вид совершенно несъедобные и начинающие разжижаться. Но исходившее от его тела зловоние перебивало все остальные запахи. Он рассказал, что Корень пообещал подарить ему изобилие еды и вечно сияющее в вышине голубое небо. Когда мы предложили ему хорошую, свежую пищу, он с отвращением отказался от неё, с жадностью поедая свои прогнившие припасы. Он утверждал, что вернулся по доброй воле, чтобы поделиться с нами обретённым счастьем, и с ожесточением защищал свои тошнотворные объедки. Глядя на состояние продуктов, я гадал, как долго он хранил их перед тем, как захватить с собой.
К тому времени почти все жители деревни, откликнувшись на зов, спустились в недра Корня, и только несколько смельчаков надеялись ещё одержать над ним верх. Мы решились на отчаянный шаг – войти в Корень и поразить его изнутри. Добравшись до входа, мы некоторое время вглядывались в кромешную темноту, царившую внутри. Наконец, достав факел, мы двинулись вперёд. Вскоре сияние огня осветило картину, которую я не смогу забыть, как бы ни пытался. Нам открылись огромные, кажущиеся бесконечными равнины, поля, на которых пышно росли какие-то растения. Землю покрывало нечто, напоминавшее щетину животного – ужасающее подобие травы. Вместо деревьев тут и там росли ветвистые столбы из мягкого, мясистого вещества, источавшего то самое зловоние, что исходило от вернувшегося в деревню человека. С их ветвей свисали в изобилии блюда, которые уместно смотрелись бы на пирах великих королей, вот только они были уже прогнившими и протухшими почти до неузнаваемости. А в вышине виднелись те самые «небеса» – подобие неба, испускавшее текучее голубоватое сияние. Повсюду виднелись какие-то сгорбленные фигурки, они с трудом ковыляли между «деревьями». Мы с ужасом поняли, что это – наши бывшие односельчане, которые, согнувшись, словно какие-то ужасные зародыши, с жадностью поедали источающую смрад гниения пищу. Несколько минут мы в шоке наблюдали за нашими обезумевшими собратьями, потом я не выдержал и бросился обратно ко входу, остальные последовали за мной. Я бежал, чувствуя, как Корень приходит в ярость. Поверхность под ногами задрожала, как во время землетрясения. Вернувшись в деревню, мы увидели, что дома затянуло переплетением чёрных корней. Дорога была перекрыта, а тела двоих мужчин их трёх, оставшихся на страже, безжизненно висели в паутине мельчайших отростков Корня. Путь через деревню оказался закрыт. Нам не оставалось ничего, кроме как попытаться пересечь пустыню.
Огромные усики неотступно преследовали наш небольшой отряд. Мы постоянно слышали гул, с которым они раздвигают песок. Я вернулся в деревню один и пишу эти строки, ожидая прихода смерти – Голодный Корень скоро найдёт подвал под моим домом. Он знает, что я здесь, и я чувствую, как он пытается проникнуть в мои мысли, как он наполняет меня ложной храбростью и нашёптывает о своих якобы уязвимых местах. Он хочет выманить меня наружу и прикончить. Я – староста деревни, и мой долг – закончить эти записи, чтобы те, кто наткнётся на остовы наших домов, знали, что тут произошло, и были начеку. Это последнее, что я могу сделать. Наш народ обречён, наше имя больше не имеет значения. Я – последний из нашего рода. Ненавистный Корень идёт за мной, и я выхожу навстречу своей гибели.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа. Подписка и отзыв - лучшая благодарность за работу.
Всё как всегда
Кто играет с героем этого рассказа? Или, может быть, то, что он видит - лишь шутки его больного воображения?
Автор: Stickydot. Мой перевод, вычитка: Sanyendis
Оригинал можно прочитать здесь.
«Это не мой прекрасный дом. Это не моя красавица-жена». Это слова из песни «Once in A Lifetime». Пожалуй, большинство людей знает группу Talking Heads именно по ней, и сейчас эта песня актуальна для меня, как никогда. Это не мой дом, и да, это – не моя жена.
Это было видно невооружённым глазом, но они продолжали водить меня за нос. Моя жена – метр восемьдесят три ростом, у неё коротко стриженые волосы и красивые зелёные глаза. А сейчас напротив меня за столом сидит… швабра. Швабра, щётка которой выкрашена в чёрный цвет, с приклеенными к ней маленькими игрушечными глазками. И к ней тянутся длинные нити, уходящие в потолок. Когда она изображает, будто ходит по дому, то просто подпрыгивает, а когда говорит, то делает это визгливым голоском, который совсем не похож на её обычный бархатистый голос – так мог бы говорить кукловод в маппет-шоу. Обри и Лиза, кажется, не замечают ничего необычного, но им обоим всего по два года, и я списываю это на детскую глупость.
И это не мой дом. В моём настоящем доме стены выкрашены настоящей краской, как в доме любого нормального человека, а не размалёваны, как страничка в книжке-раскраске. К тому же, вся мебель жёсткая, даже кровать. Вчера я разрезал подушку и обнаружил, что это, на самом деле, кусок слоёного картона.
Понятия не имею, чьих это рук дело, но с меня хватит. Чёрт побери, да я уже три дня не могу выйти из дома – моя проклятая «жена»-швабра бросается наперерез к двери и говорит, что хочет проводить со мной больше времени. Мне не удалось выскользнуть наружу даже ночью, потому что окна, похоже, заколочены, хотя я и не нашёл никаких гвоздей. Если это не прекратится в ближайшее время, я сделаю всё возможное, чтобы вытащить отсюда себя и детей.
-----
Сегодня я ударил свою «жену». Я не хотел, она сама напросилась. Она лежала на диване и делала вид, будто смотрит что-то на нашем вырезанном из картона телевизоре. Я подошёл и прямо спросил её – за что она так со мной поступает? «В чём дело, милый?» ‑ спросила она. Чёрт побери, она отлично понимала, в чём дело. Я схватил её за ручку и начал трясти, крича ей в лицо. Это был просто бессвязный крик, без слов. А потом я оттолкнул её. Она отлетела назад и упала на пол. Швабра-«жена» начала плакать, а я бросился к выходу.
Входная дверь была не заперта, я распахнул её и бросился вперёд. И оказался в спальне. Это длится уже чересчур долго для простого кошмара. Теперь моя «жена»-швабра не разговаривает со мной, а дети, кажется, боятся, что папа обидит и их тоже. Я бы никогда не поднял на них руку.
-----
Вчера подменили и Обри, её место заняла маленькая метёлка для пыли. У неё тот же голос, что и у моей «жены», только она притворяется, будто говорит, как маленький ребёнок. А раньше Обри говорила полными предложениями. Я игнорирую её и стараюсь не спускать глаз с Лизы. Не хочу, чтобы забрали и её.
«Жена» делает вид, будто разделывает курицу на кухне – то есть скачет вверх-вниз перед разделочной доской, на которой лежат нож и кусок сырого мяса. Кажется, у меня появилась идея.
-----
Я обрезал ей нити. «Жене», не «Обри». Даже если всё это – какой-то кошмарный сон или галлюцинация, я не хочу навредить детям. Она упала на пол, из обрезанных нитей потекла какая-то белая жидкость, похожая на молоко, а имитировавший её голос пронзительно закричал. Дом содрогнулся, и я упал на колени. Лиза схватилась за «Обри», и их обеих начало поднимать в воздух. Я схватил их и изо всех сил потянул на себя, но то, что управляло нитями, было слишком сильным. Я мог только смотреть, как Лизу и метёлочку-«Обри» втягивает в потолок. Я схватил останки «жены»-швабры, взобрался на стул и начал стучать ею о потолок, крича, чтобы они вернули моих детей, но безрезультатно.
Теперь я остался один в этом картонном доме. Я перебрал все варианты – инопланетяне, социальный эксперимент, который проводит правительство, безумие – но что толку? Что бы ни играло со мной, оно меня бросило. Еда закончилась два дня назад, я грызу картон. Может быть, моя настоящая семья находится в другом картонном домике? Жаль, что я убил «жену»-швабру. Да, это не моя настоящая красавица-жена, но даже с ней было лучше, чем остаться здесь в полном одиночестве.
Композиция, о которой идёт речь в рассказе:
Нам очень важна обратная связь. Пожалуйста, не стесняйтесь оставлять отзывы; если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (не устроило качество перевода, само произведение, что-то ещё).
Больше историй - на нашем с Sanyendis ТГ-канале, Сказки старого дворфа. Ваши отзывы и подписки - лучшая мотивация продолжать работу.
Заражение. 17 трав и специй
Казалось бы, как могут быть связаны апокалипсис, курочка KFC и консервированная ветчина, которая может отъесть вам лицо?
Автор: Olita Clark. Мой перевод, вычитка: Sanyendis.
Оригинал можно прочитать здесь.
> Тебя зовут Кен Флетчер.
> Давным-давно ты руководил крупной строительной компанией.
> После Утечки ты вернулся к работе плотником.
> Появилось множество крошечных поселений, и в них тебе всегда хватает работы.
> Твоя помощь нужна даже тем, кто живёт в руинах некогда великих городов.
> Ты быстро научился работать с металлом так же хорошо, как и с деревом.
> Не сосчитать, сколько окон в развалинах небоскрёбов ты мастерски заделал листами жести.
> А маленьких, но удобных лачуг ты и вовсе построил, пожалуй, не одну сотню.
> Первые несколько лет ты провёл в засушливых районах Западного побережья.
> Ты построил несколько домов, нашёл еду и бензин, а потом отправился туда, где побольше зелени.
> В сторону Вегаса.
> Там ты и встретил Рози.
> Ты с любовью смотришь на пассажирское сидение.
> Она крепко спит, пряди грязных светлых волос невесомой паутиной разметались по лицу.
> Ты думаешь, что, возможно, до того, как те учёные в Канзасе уничтожили мир, она могла работать стриптизёршей.
> По крайней мере, фигурка у неё, что надо.
> Или была, что надо, несколько месяцев назад.
> Как ни крути, животик не добавляет женщине привлекательности.
> Ты не хотел отправляться в дорогу, пока она в таком состоянии, но в Вегасе уже не так безопасно, как прежде.
> Наспех созданная система начинает давать сбои.
> Две недели назад чаша твоего терпения переполнилась.
> Кто-то пронёс через карантинный периметр заражённую банку с едой.
> Какому-то бедолаге консервированная ветчина отъела лицо.
> Чистая удача, что труп нашли раньше, чем полетели споры.
> Были и другие случаи.
> Например, когда Гончая взяла «мэра» в заложники, чтобы получить бензина сверх отведённой для неё нормы.
> У него не осталось иного выхода, кроме как подчиниться безумной женщине.
> Не так-то просто найти того, кто отправился бы в Мокрый край за припасами.
> Город просто не мог позволить себе избавиться от одной из лучших добытчиц из-за мелкого спора.
> Даже если она вдруг взбесилась.
> Нет, Вегас – определённо не то место, где ты пожелал бы родиться своему ребёнку.
> Такими темпами там всё полетит ко всем чертям максимум через год.
> Выжившие разбегутся, как тараканы.
> Почти все погибнут, но останется минимум несколько сотен, и они наводнят ближайшие поселения.
> В поисках еды.
> Воды.
> Крыши над головой.
> Они привлекут заражённых.
> Дойдёт до того, что незнакомых людей станут расстреливать на месте.
> Их будет проще разделать и сожрать, чем прокормить.
> Ты уже видел такое, в первые дни.
> Ты знаешь, что это легко может начаться снова.
> Лучше спокойно собраться и уехать сейчас.
> Со своими навыками ты легко устроишься где угодно.
> Те, кто может возвести четыре стены и крышу над головой, везде в цене.
> Или не дать уже существующим стенам и крыше рухнуть посреди ночи.
> При желании можно даже обустроить собственную нору.
> Найти хорошее сухое местечко поближе к поселению и заняться торговлей.
> Но достаточно далеко, чтобы тебя не трогали, если они нагрянут.
> Чем больше ты об этом думаешь, тем больше тебе нравится эта идея.
> Только ты, жена и ваш ребёнок.
> Вы втроём – против всех чудовищ этого мира.
=========
> Резкий писк прерывает твои раздумья.
> Ты слишком хорошо знаешь этот звук.
> Бак твоего потрёпанного автомобиля почти опустел.
> В багажнике у тебя лежит несколько канистр с топливом.
> Но ты решаешь сначала попробовать раздобыть немного горючего где-нибудь ещё.
> На этом шоссе было полно заправок.
> Канистры лучше приберечь.
> Ты видишь указатель.
> «Съезд – полторы мили» [прим.: около 2,4 км]
> Без проблем, топлива хватит.
> Ты включаешь поворотник и перестраиваешься на крайнюю правую полосу.
> Трудно избавиться от некоторых привычек.
> Когда машина съезжает с гладкой чёрной ленты автострады на потрескавшийся асфальт, Рози вздрагивает.
> Ты протягиваешь руку и успокаивающе гладишь её по голове.
> Но она уже проснулась.
> Она ворчливо спрашивает, что случилось.
> Ты говоришь, что нужно заправить бак.
> Она кивает и замолкает.
> Ты заезжаешь на заправку.
> Гляди-ка.
> Это одна из тех новомодных станций, к которым пристроена кафешка для оголодавших путешественников.
> KFC, а не обычный «Макдональдс» или «Сабвей» [прим.: «Subway» — популярная в США сеть ресторанов быстрого питания].
> Если честно, тебе никогда не нравилась их кухня.
> Ты предпочитаешь бургеры.
> Точнее, предпочитал, когда бургеры ещё существовали.
> Рози видит KFC и оживляется.
> Она спрашивает, можно ли ей зайти внутрь, пока ты проверяешь насосы.
> Ты спрашиваешь, уж не курочки ли ей захотелось.
> Она игриво шлёпает тебя по руке.
> Рози объясняет, что было бы неплохо разок поспать на чём-то, напоминающем кровать.
> Вы оба спите в машине, на случай, если ночью появятся «гости».
> Ты уступил ей заднее сидение, но даже там не слишком удобно.
> Если бы хоть некоторые из тамошних мягких скамеечек не заплесневели и не превратились в гостиницы для тараканов…
> Тебе понадобится время, чтобы проверить все насосы.
> Может, около получаса.
> А потом ещё надо будет заставить насосы заработать.
> Но выпускать Рози из поля зрения опасно.
> Она сейчас не в том положении, чтобы сражаться (или даже убегать).
> Если кто-нибудь из заражённых настигнет её, спящую и беспомощную…
> Даже думать об этом страшно.
> Она так жалобно смотрит на тебя, что ты не можешь устоять.
> Автомобиль с унылым скрипом останавливается перед насосом № 9.
> Ты барабанишь пальцами по потёртому рулю и размышляешь.
> Наконец ты предлагаешь ей компромисс.
> Ты позволишь ей вздремнуть в закусочной, но сперва осмотришь здание.
> Если там будет небезопасно, она отдохнёт на заднем сидении.
> Рози быстро соглашается.
> Ты, как всегда, быстро осматриваешь одежду, прежде чем выбраться из машины.
> Газовая маска закреплена надёжно – проверено.
> Одежда подогнана так, что нет ни клочка открытой кожи – есть.
> Небольшой баллончик с разбавленным раствором лимонной кислоты, чтобы проверить наличие спор – при себе.
> Строго говоря, все средства защиты не так уж и нужны.
> Облака спор больше не витают в воздухе, как в первые годы.
> К тому же, сейчас ранняя осень.
> Днём по-прежнему довольно жарко.
> Дождей не будет ещё месяц или около того.
> Тебе всё равно.
> Лучше быть осторожным, чем мёртвым.
> Ты разворачиваешься всем телом и достаёшь с заднего сидения пояс с инструментами.
> Застёгивать его в машине немного неудобно, но ты привык.
> Наконец, из-под сидения ты извлекаешь ракетницу.
> Заражённых можно сколько угодно расстреливать и пытаться расчленить.
> Но их отсечённые части всё равно будут ползти, извергая облака спор.
> Единственное по-настоящему надёжное средство – огонь.
> Так называемые «зомби-жокеи» поняли это на собственном опыте в первые недели после Утечки.
> Некоторые, например, вышибали мозги своему соседу, а потом позировали рядом с трупом.
> Но пока выбирали ракурс получше, «убитый» снова поднимался.
> Друзья стрелка всаживали в заражённого пулю за пулей.
> Но добивались только того, что наружу вырывались белые облачка спор.
> Смелый охотник за нежитью был бы зарублен или задушен.
> А через сутки он восстал бы снова.
> Его друзья, надышавшись спор, лишались рассудка.
> Они забирались на самую высокую точку, какую могли найти.
> Из затылка у них вырастал длинный стебель.
> Через сутки споры разлетались по ветру.
> И появлялись новые заражённые. Цикл повторялся.
> С этими мрачными мыслями ты осторожно выходишь из машины.
=========
> Рози просит тебя быть осторожнее.
> Ты киваешь и захлопываешь за собой дверцу.
> Ты приближаешься к закусочной, под сапогами хрустит гравий.
> Полковник Сандерс [прим.: основатель сети KFC] смотрит на тебя с выцветшей вывески в тусклом лунном свете.
> Ты включаешь фонарик и оглядываешь фасад здания.
> Когда-то, должно быть, тут обитали выжившие.
> Окна кое-как забиты кусками дерева и тонкими стальными листами.
> Похоже, прошло немало времени.
> Тут и там прогнили дыры, сквозь них видны остатки стёкол.
> Ты протягиваешь руку в перчатке и дёргаешь дверь.
> Заперто.
> Не проблема.
> Ты кладёшь фонарик на землю – так, чтобы луч падал на дверной проём.
> Достаёшь верный ломик.
> За пару минут ты выбиваешь из двери пару гнилых досок и разбиваешь стеклянное окошечко.
> Выдернув самые крупные осколки, ты протягиваешь руку и нащупываешь язычок замка.
> Щелчок.
> Дверь протестующе скрипит, открываясь.
> Ты подбираешь фонарик, пристраиваешь на место ломик и входишь внутрь.
> На удивление пыльно для запечатанного здания.
> Может, это споры?
> В конце концов, тут когда-то хранилось немало мяса.
> Ты опрыскиваешь прилавок и пол раствором лимонной кислоты.
> Несколько секунд напряжённо ждёшь, пока кислота подействует.
> Но нет никаких признаков синевы.
> Если тут и были когда-то споры, то они давно высохли.
> Чувствуя себя чуть увереннее, ты идёшь вперёд.
> Несколько сидений изрезаны, но на некоторых Рози смогла бы устроиться.
> Во всяком случае, если хорошенько протереть.
> Ты возвращаешься на кухню
> Тут опаснее всего.
> Если в здании остались заражённые, они должны прятаться здесь.
> Ты обшариваешь лучом фонарика каждый угол, внутренности шкафа и сковородки.
> Ничего.
> На секунду тебе кажется, будто в открытом холодильнике лежит облезлый крысиный труп.
> Сердце подскакивает к горлу, в кровь выплёскивается море адреналина.
> Отточенным движением, о котором ты не мог и подумать в прошлой жизни, ты достаёшь ракетницу.
> И понимаешь, что едва не потратил ценный патрон на бумажный пакет.
> Господи, ну что ты за идиот.
> Убедившись, что в холодильнике пусто, ты возвращаешься к машине и киваешь Рози.
> Она визжит от восторга.
> Ты помогаешь ей надеть противогаз.
> Она ненавидит ходить в противогазе, но ты не хочешь отпускать её без защиты во внешний мир.
> Ты берёшь фонарик и помогаешь ей добраться до закусочной.
> Она выбирает место в задней части здания.
> Ты расстилаешь на скамейке полотенце и кладёшь фонарик на столик рядом.
> Рози смеётся, но всё равно благодарна тебе за этот ночник.
> В здании темно, как в могиле.
> Ты оставил бы ей и ракетницу тоже, но она всегда была ужасным стрелком.
> Скорее она случайно подожжёт себе волосы, чем попадёт в атакующего заражённого.
> Ты пытался найти для неё подходящее оружие.
> Но так пока ничего и не подобрал.
> Ещё пара минут на сборы.
> Прогулка до бензоколонки кажется вечностью.
> Когда Рози родит, ты научишь её делать это самостоятельно.
> А когда твой сын (или дочь) подрастёт, передашь эти знания и ему (ей) тоже.
> Хотя, скорее всего, к тому времени никакого бензина уже не останется.
> Говорят, где-то на юге запустили несколько нефтяных вышек.
> И в Калифорнии ещё работает пара нефтеперерабатывающих заводов.
> В Вегас частенько прибывали их караваны.
> Но всё равно топлива на всех не хватит.
> Есть военные конвои – они всё ещё притворяются, будто США существуют.
> Есть банды бродячих рейдеров, разъезжающих на рычащих мотоциклах.
> В любом крупном поселении есть небольшие отряды «гончих».
> И есть такие, как вы – случайные странники, колесящие по этим некогда великим землям.
> Ещё бы года три.
> Может, тогда люди придумают, как запускать машины на спирту.
> Ещё можно попытаться найти, вырастить и содержать не заражённых лошадей.
> Так и так, шансов мало.
> Ты подходишь к первому насосу и погружаешься в монотонную работу.
=========
> Ты не знаешь точно, сколько прошло времени. Раздаётся крик.
> Несколько секунд ты стоишь в оцепенении, заправочный шланг выпадает из ослабевшей руки.
> До тебя с трудом доходит, что может означать этот звук.
> Этого не может быть.
> Невозможно.
> Ты же проверил здание.
> Всё было чисто!
> Спотыкаясь, ты бежишь к закусочной.
> Нет, нет-нет-нет…
> Ты пинаешь дверь, она распахивается и бьётся о стену.
> Ты влетаешь внутрь.
> Ты ощущаешь медный запах.
> Ты чувствуешь его на языке, он словно заполняет твой рот.
> Запах с пугающей лёгкостью проникает через противогаз.
> Ничто не может удержать эту вонь.
> Крики становятся всё громче.
> Они смешиваются с какими-то булькающими звуками.
> Звук такой, будто рвётся что-то мокрое.
> Ты не хочешь знать, что именно.
> В углу безумно мечется луч фонарика, но ты не хочешь туда смотреть.
> В том углу она легла спать.
> Но голова словно сама собой разворачивается в ту сторону.
> Ты слышишь свой собственный крик.
> Куриные крылышки.
> Бёдра.
> Грудь.
> Или то, что от них осталось.
> Тонкие, давно высохшие кости покрыты серым налётом грибка.
> Вырастающие из них тонкие стебельки колеблются с каждым движением.
> Грибковая «плоть» живёт своей жизнью.
> Концы крылышек неестественно острые, они проникают в тело Рози, словно личинки.
> Её защитная одежда поддалась не сразу.
> Теперь от неё остались лишь испачканные кровью лоскуты.
> В разрывах видны раны, и крылышки проникают через них внутрь.
> И выходят наружу.
> Кожа вздувается буграми, когда они ползают в её теле.
> Несколько куриных ножек застряло у неё во рту.
> Ещё больше костей впивается в горло.
> Нежная кожа рвётся.
> Куриные кости рассыпаются по полу.
> Они уже пропитаны её кровью.
> Они уже впитывают её.
> Красное исчезает в сером, и кости катятся обратно, чтобы продолжить пиршество.
> Её глаза лопаются со влажным звуком.
> Пустые глазницы умоляюще смотрят на тебя.
> Из одной высовывается куриное крылышко.
> От него тянутся тонкие серые нити.
> Они уже прорастают в её мозг.
> Высасывают питательные вещества.
> Заражают.
> Её живот разорван.
> Его содержимое кровавой кучей упало на пол.
> Они роятся над ней.
> Мягко позвякивающие куриные кости.
> Поблёскивает нежно-розовая плоть.
> Это остатки лица.
> Череп уже почти обнажился.
> Хрупкие кости трещат и крошатся.
> Твоя жена поглощена.
> На тебя не обращают внимания.
> Зачем?
> Они чувствуют, что ты здоров.
> Ты сильный.
> Да, у тебя есть источник пламени.
> Но они знают, что ты не сможешь уничтожить их всех.
> Кому-то удастся спастись.
> Они всегда так делают.
> К тому же, скорее всего, тебя заразят ещё до конца битвы.
> Но сейчас заражение не является их приоритетом.
> Они так долго сидели взаперти.
> Так долго.
> Они дремали. Они ждали.
> И ты принёс им долгожданную еду.
> Усталую.
> Беспомощную.
> Подарок.
> С твоих губ срывается придушенный всхлип.
> Они действуют быстро.
> Эффективно.
> Череп Рози ухмыляется тебе.
> Она насмехается над тобой.
> Она обвиняет тебя.
> Она манит тебя.
> Почему бы и нет?
> Пока смерть не разлучит вас.
> Вы так и не поженились, как положено.
> Многочисленные часовни Вегаса давно превратились в чьи-то лачуги.
> Но ты был её, а она – твоей, а с ребёнком вас было трое.
> Было бы трое.
> Теперь ребёнок стал их закуской.
> Так, разминка между основными блюдами.
> Они почти закончили с ней.
> Они уходят.
> Сверкающая белизна.
> Жалкие остатки.
> Как скомканный бумажный пакет.
> Очищенный.
> Кровь выпита.
> Череп разделён на пять шесть двенадцать частей.
> Но беззубые челюсти ухмыляются, ухмыляются, ухмыляются, ухмыляются, смеются, кричат, обвиняют.
> Папочка, почему ты не спас меня, папочка, почему ты бросил меня, папочка, папочка, папочка.
> Папочка, я умер, она умерла, мы все здесь умерли, и всё из-за тебя.
> Это ты отдал нас им, а теперь мы мертвы, и ты никогда не услышишь моего смеха.
> Никогда не обнимешь меня.
> Никогда больше не обнимешь её.
> Мы мертвы, мы остыли, но мы вернёмся и придём за тобой, и ты снова сможешь быть с нами.
> Но почему ты заставляешь нас ждать, разве ты уже не сделал всё, что мог?
> Опускайся сюда, на пол, и ты снова будешь с нами.
> Снова вместе.
> Счастливая семья.
> Сначала будет больно, но потом мы сможем быть вместе.
> Ты заслужил эту боль, папочка.
> Да, дорогой, ты заслужил эту боль, но мы простим тебя, если ты ляжешь рядом с нами.
> И теперь они обратили на тебя внимание.
> Первые несколько костей катятся и ползут в твою сторону.
> Ты падаешь.
> Голова сильно ударяется о кафельный пол, но тебе уже всё равно.
> Одним резким движением ты срываешь противогаз и отбрасываешь в сторону.
> Твоё лицо и кожа обнажены. Вы снова сможете быть вместе, как одна семья.
> Ты погружаешься в темноту, когда они пронзают твои глаза. Ты слышишь звук, с которым они скребутся в твоих глазницах.
> вместевместевместевместевме
=========
> Чернота. Пустота.
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Минутка саморекламы: больше историй - на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа. Ваши подписки и комментарии мотивируют продолжать работу.
Мать-лоза [эпилог]
Мы были терпеливы. Мы взлелеяли коричневую землю, и та породила зелень. Мы наблюдали, как добрая зелень охватывает землю. Мы были довольны. У нас не было причин убивать. Но потом появилось мясо. Оно разрасталось и заглушало зелень, оставляя за собой только грязь и зло. Мясо пролило на землю кровь и тьму, они убивали зелень, пока мы не научились защищаться. Войны прокатились по миру. Раз за разом нарушалось равновесие, и когда тьма была готова поглотить нас, нас предали – и предатель нас пощадил.
Зелень снова распространилось по земле, и теперь она была заодно с нашим врагом. Мы оказались заперты в глубине джунглей – последний оплот материнской силы и благосклонности. Враг-зелень рос и процветал, несмотря на промыслы врага, пока не наступило Обращение. Зелень начала болеть и умирать, враг потеснил её и построил великие бастионы из болезней и грязи. Именно тогда, когда создания тьмы, бледная мясистая плоть, дрожащая от ненависти при одной мысли обо всём том, что растёт, оттеснили джунгли, мы снова окрепли. У нас появилось пропитание, мы взяли врага под свою опеку, взращивая его и утешая. Мы сделали из врага нашего друга. Так было всегда.
Мы росли по мере того, как увядала вражеская зелень, новая, молодая зелень, которая не могла противостоять вражеской грязи. Мы росли и принимали крошечных детей как своих собственных. Мы любили их. Мы заботились о них. И всё равно, те немногие, кто избежал нашего прикосновения, ненавидели нас и пытались убить. Но у них никогда ничего не выйдет. Мы - Гея. Мы - Мать.
Мы говорили с лесами, слышали ропот древних отцов леса и видели души цветов. Мы видели души маленьких красных цветов, ибо мы - их Мать.
Мы - Гея.
Я не уверен, знают ли они, что я здесь. Если подумать, я и сам не уверен, что я здесь. Они просто как бы... плавают вокруг, а все остальные мясные люди давно съедены или переработаны. Гелевики, дергачи и глазные черви, кажется, не замечают меня и бесшумно скользят в пространстве. Может быть, здесь все безмолвно, потому что я вижу их звуки. Это похоже на рябь на крови. Но это не вода. Я не очень хорошо помню воду. Этот - мясной, и он, кажется, смотрит на меня, но я не думаю, что он меня видит. Он разговаривает сам с собой моим голосом, и мне хочется, чтобы он прекратил, потому что я не помню, о чем он говорит. Я не знаю, как я здесь оказался. Здесь очень темно, прохладно и сыро.
Один из них увидел меня, я это знаю - он схватил меня за нос. Это было не слишком больно - просто «хлопок» и немного крови. У меня сейчас болят глаза. Я думаю, это от того, что я вижу все эти звуки. Жизнь теперь совсем другая. Но... пожалуй, я не возражаю.
Мимо пролетают какие-то штуки. Я думаю, это красные цветы.
Вы когда-нибудь видели души маленьких красных цветов?..
Неделя лонгридов у меня получилась. Не забывайте делиться впечатлениями о самом рассказе и о качестве перевода.
Ну а если вдруг захочется поблагодарить - заглядывайте на наш с Sanyendis канал, Сказки старого дворфа. Свежие переводы там появляются гораздо раньше (и чаще). Ваши отзывы и подписки мотивируют продолжать работу.
Мать-лоза [3/3]
Мы приспособились. Это удивительно, особенно если рассказы о том, какой была жизнь раньше, хотя бы отчасти правдивы. Все эти здания и города, в которых жили люди. Когда вместо простого обмена были «покупки» и «продажи». Машины – эти груды металлолома – ездили туда-сюда по дорогам, за считанные мгновения, безо всяких усилий, преодолевая огромные расстояния. По правде сказать, многим сейчас с трудом верится, что такие времена когда-то и правда были.
Мы с моим братом, Плоским Камнем – его так назвали, потому что он родился на плоском камне – искали на окраине города пригодный для использования металлолом. Говорят, когда-то этот город назывался «Детройт». Теперь мы обычно зовём его «Куча листьев» или «Сад». Нужно было сохранять осторожность – иногда слишком долгое вдыхание спор могло оказаться таким же смертельным, как и попадание в корни Матери-лозы. Мы вооружились луками, а в колчанах лежало по пятьдесят огненных стрел – на них были насажены полые стеклянные наконечники, наполненные животным жиром и маслом, по которым надо было ударить кремнем перед выстрелом. Могло быть и больше, но очень уж сложно и нудно их делать. Не слишком эффективное оружие, но лучшее из того, что мы опробовали.
Прошло лет двести… или триста? Пожалуй, все триста лет с тех пор, как в этих городах жили люди. Кроме Мандрейков. Говорили, Мандрейки и Дочери Земли были здесь не всегда. Когда-то в одной далёкой-далёкой стране рос один-единственный крошечный росток Матери-лозы, но потом её принесли сюда Три Демона, которых звали – не хочу говорить эти имена! – Пауэлл, Кинг и Орили. Три демона, приняв человеческие обличия, принесли сюда Мать-лозу и отдали ей свои тела. Отродья, что пожертвовали собой лишь для того, чтобы распространить её власть!
- Эй, Долгая! Кажется, я что-то нашёл!
Долгий Полёт – это моё имя. Меня выронили из рук, когда я родилась.
- Что там, Плоский?
- Похоже на какое-то оружие! Оно выпало из машины.
Я бросилась вперёд так быстро, как только могла, не обращая внимания на гравий и неровности мостовой, впивающиеся в ступни сквозь мягкие подошвы мокасин. Пистолет – вот так дела! На куртке Плоского Камня появилось несколько новых дыр, пока он ползал под машиной, но в руках он сжимал настоящее сокровище: длинную изогнутую стальную трубу с утолщением на одной стороне.
- Это не пистолет, но теперь мы легко сможем его сделать, - взъерошила я волосы младшего брата. – Это называется «глушитель». Он был частью машины.
- А что он делал?
- Думаю, это было что-то вроде ракеты. Помнишь ракеты?
Он понятливо кивнул. Если у нас хватало топлива, мы иногда делали ракеты и фейерверки для праздников.
- Думаю, тут поджигалось топливо, - сказала я, показывая на утолщение, - а потом оно выбрасывалось отсюда и толкало машину. Неудивительно, что они были такими быстрыми, верно?
Он усмехнулся:
- Значит, мы сможем сделать из этого пистолет?
- Да. Думаю, сможем. Беги назад, в деревню, а я тут ещё осмотрюсь. Если повезёт, найду ещё что-нибудь полезное.
Это было ошибкой. Когда до границы города оставалось всего несколько шагов, раздался крик. Я знала, что это значит – Дочь Земли проснулась. Солнце висело низко над горизонтом – возможно, мы пропустили начало комендантского часа. Я могла только молиться, чтобы малыш Плоский Камень оказался достаточно быстрым, чтобы обогнать Дочь Земли. Достав стрелу из колчана, я одним плавным движением ударила наконечником по закреплённому на луке кремню и натянула тетиву. Я стреляла не слишком метко, и не смогла бы точно попасть в какой-нибудь из цветков, которые собирались на него напасть, но хороший выстрел проделал бы изрядную дыру в стае. Повернув за угол, я увидела, как они – тысячи их – взлетели. Цветки болезненно-зелёного цвета взмывали в воздух. Каждый завершался острым, истекающим какой-то жидкостью корнем, готовым впиться в тело нарушителя. Когда они чуть сбавили скорость и, казалось, зависли в воздухе, я выпустила первую стрелу. Она вонзилась прямо в центр облака, разбросав цветы в стороны, и часть из них вместо того, чтобы рвануться вниз в смертоносном пике, как они обычно делали, медленно и плавно опустилась на землю, где их корни погрузились в землю. Но некоторые – пожалуй, больше дюжины – всё ещё были готовы рвануть к земле, быстро и точно, как атакующая змея. Плоскому Камню почти удалось увернуться, когда один из пикирующих цветков вонзился ему в икру, тут же распустившись большим розовым бутоном. Я ринулась вперёд, перепрыгивая через пробуждающиеся зелёные цветы, слыша их тихое пение, и схватила его за стебель. Я видела, как под кожей Плоского Камня начинают прорастать корни, времени на раздумья не оставалось.
- Будет больно…
- ДАВАЙ УЖЕ!
На секунду мне показалось, что я колебалась слишком долго, но растение вырвалось наружу целиком, разрывая кожу, мышцы и царапая кости. Мой младший брат издал крик, от которого, наверное, должна была содрогнуться вся Дочь Земли, и потерял сознание. Цветок, пытавшийся им овладеть, беспомощно бился на земле. Его бессильный, мягкий корень больше не годился для того, чтобы закапываться в землю, так что он должен скоро погибнуть от недостатка питательных веществ. Это было правильно.
Рана выглядела ужасно. Разрез был длиной с мою ладонь, внутри виднелась кость, а мышцы и кожа вокруг покраснели и опухли – это действовали токсины Дочери Земли. Мне нечем было ампутировать ему конечность, так что я разорвала тунику и перевязала раненую ногу выше колена. Я не могла рисковать. Только не когда речь шла о моём драгоценном младшем брате. Я взвалила его на плечо и медленно побрела в сторону деревни.
-------
- Ты поступила очень храбро, Долгий Полёт, бросившись сломя голову через Дочь Земли.
Я уже начала жалеть, что в подробностях рассказала обо всём, что произошло.
- Он мой брат, Певчая Птица. Разве ты не поступила бы так же?
- Я не прошла Путём Воина, как ты, Долгая.
Я прожгла кузину взглядом.
- Когда мой отец не был благословлён сыном, как ему хотелось, Певчая Птица, он поклялся воспитать меня как можно лучше. Когда я стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что означает выбор, он предложил мне избрать Путь Воина или Путь Женщины. Я выбрала Путь Воина, потому что чувствовала, что с моей травмой в качестве воина я буду гораздо полезнее. Я никогда не стала бы матерью. Когда после меня у него родился сын, он был вне себя от радости, и я поклялась помогать ему с раннего возраста идти по Пути Воина. Он настолько же мне сын, насколько и брат, Певчая Птица. Я помогала вырастить его.
- Прости.
- А теперь из-за этого цветка ему придётся проходить Обряд Охотника слишком рано. Цветок! Говорят, когда-то они были просто красивыми, яркими и сладко пахли, а не желали нашей крови.
- Я уже сказала, мне жаль, что так вышло с твоим братом.
- Мне пора идти.
Да, так всё и было. Мой «долгий полёт» закончился в камине, где на огне кипел котелок с водой. Акушерка спасла меня, да и ожоги оказались не такими уж серьёзными, но металлический шест, на котором висел котелок, ударил меня в живот. Пока я росла, та акушерка и деревенский врач наблюдали за мной и постановили, что шрамы на моей матке никогда не разгладятся полностью. Я не смогу иметь детей. Не то, чтобы я мечтала их иметь, но тогда, оказавшись перед выбором, какой путь избрать, мне не пришлось колебаться слишком долго: я стала женщиной-воином, я была рождена ей и ею воспитана. Судя по крикам, донёсшимся из палатки врача, мой брат пришёл в себя. Я нырнула внутрь, отгоняя мысли о собственных проблемах.
Нога была ампутирована чисто, а рана очень аккуратно прижжена. И то, и другое, должно быть, оказалось очень болезненной процедурой. Мы не могли рисковать и не использовали в деревне ничего, имеющего растительное происхождение – даже костровища были обложены камнями из материала, созданного ещё до Великого Посева. Поэтому для облегчения страданий больных нам приходилось искать древние лекарства, и только самые старые из нас ещё помнили, как читать этикетки на них, чтобы отличить успокоительные средства от ядов.
- Как он? – спросила я врача. Плоский Камень кричал, судорожно дёргаясь и не открывая глаз. Я подозревала, что ему снится Дочь Земли.
- Могло быть и хуже, - ответил врач, старик с обветренным лицом; его правый глаз был затянут ярко-белым бельмом. – Думаю, он поправится. У него хорошее воображение, и он неплохо владеет даром слова, так что, подозреваю, его новой ролью будет что-то вроде сказителя.
Я вздрогнула. Роли в нашем племени имели большое значение. Воин был самым главным. Сказителя будут уважать, но уважение придёт не скоро. И уж точно не раньше, чем он достигнет своих сумеречных лет.
- Это моя вина. Не стоило отправлять его одного.
- Долгий Полёт, ты не могла знать, что они устроили там засаду. Они всё чаще просыпаются раньше положенного.
-------
Я отправилась в путь с двумя мужчинами-воинами – Большим Копьём и Быстрым Шагом. У нас были с собой ножи, луки, стрелы, копья, факелы и внушительный бурдюк, полный топлива. Почти всю нашу одежду составляла ярко-синяя спиралевидная раскраска, которую мы наносили на тело, когда собирались на войну. Мы должны были напугать или убить эту Дочь Земли, а при удаче – пройти дальше и прогнать других Порождений Лозы с городских окраин, примыкавших к нашей деревне. Мы не ждали серьёзных сражений, да и по-настоящему эффективного оружия у нас с собой не было, но поселение нуждалось в новых территориях.
К поясу каждого из нас поводком была пристёгнута собака. Если бы она погибла, мы успели бы перерезать поводок до того, как сами окажемся в опасности. Псы были нашей системой раннего обнаружения и разведчиками – зайди мы случайно на территорию какой-нибудь Дочери Земли, собаки узнали бы об этом первыми, и, скорее всего, погибли, но мы были бы предупреждены.
Моя собака, Четыре-десять (собакам давали номера, а не клички: иногда за неделю приходилось сменить несколько псов, и мы не хотели к ним привязываться), завыла, подняв голову к затянутому красными тучами небу. Я обернулась к своим спутникам:
- Скиммеры. Приготовьте стрелы.
Я не была главной, но ситуация не располагала к спорам, и, пусть даже я была женщиной, они послушно выполнили приказ.
Мы зажгли огненные стрелы и направили наконечники в небо. Через несколько секунд показались скиммеры – ужасные, перевитые канатами вен существа с перепончатыми крыльями, которые скользили в нашу сторону, кувыркаясь в полёте. Они бросились в атаку, распахнув широченные, крестообразные рты с четырьмя челюстями, но их встретил слаженный огненный залп. Большая часть тварей обратилась в пепел, не успев коснуться земли. Мы пошли дальше.
Мы нашли Дочь Земли. Цветок, который укоренился в ноге Плоского Камня, был уже мёртв. Его увядший бутон походил на искажённое в гримасе скорби лицо. Я посмотрела на своих друзей:
- Готовы?
- Готовы.
- Отлично. Приготовьте топливо.
Мы сняли с плеч бурдюки с топливом. Белые, глянцевые сумки покачивались, когда в них перекатывалась смесь масла и жира.
- Кто бросит вызов?
Большое Копьё кивнул мне:
- Ты имеешь право на месть, Долгий Полёт.
Я улыбнулась.
- МАТЬ-ЛОЗА! – прорычала я. – Знай, ты перешла дорогу клану Шевроле! Знай, что ты сделала, и трепещи пред нашим гневом! В этот день одна из твоих Дочерей Земли будет принесена в жертву в отместку за молодого воина, что слишком рано покинул поле боя! Мы приказываем тебе отойти от южной границы Детройта, чтобы мы могли вернуть себе часть наследия наших предков! Да начнётся битва, Мать-лоза!
Мы забросили бурдюки с горючим в центр огромного кольца зелёных цветов. Они заинтересованно зашипели – цветы не отличались особым умом. Затем Большое Копьё снял с пояса второй факел и зажёг его от первого. С диким боевым кличем он бросился вперёд, но его тут же повалили на землю.
Мы с Быстрым Шагом в ужасе наблюдали за тем, как Большое Копьё борется со слишком быстро восстановившимся цветком, чем самым, что уже стоил Плоскому Камню ноги. Дочь Земли начала пробуждаться, цветы со свистом вырывались из земли, словно сонм нечестивых ангелов. Быстрый Шаг крикнул: «Помоги Копью!» - и бросился к сумкам, где остался лежать его собственный факел. Цветы – все до одного – бросились на него, но Быстрый, взмахнув рукой, успел поджечь бурдюки. Грянул взрыв, и кровь, мякоть растений и лепестки разлетелись во все стороны. Быстрый Шаг, Четыре-десять и Три-десять были мертвы, но и колония Дочери Земли погибла. Я как раз оборачивалась, чтобы проверить, как там Большое Копьё, но опоздала – взрывная волна прокатила меня по земле, и я потеряла сознание.
Когда я очнулась, Взятый Матерью Большое Копьё жадно пожирал плоть Пяти-и-десяти, но стоило мне пошевелиться, как он стремглав бросился ко мне и схватил за горло. Судя по тому, как быстро бледнела его кожа, а глаза заволакивала краснота, его волю, увы, сломить оказалось несложно.
- Посмотрим, действительно ли твоё чрево бесплодно, - прохрипел он. Желтоватый обжигающий ихор, стекавший с его губ, капал мне на грудь. Я высвободила ногу и резким движением пнула его между ног, вырвавшись на свободу. Он взвыл, и я, отскочив, пнула его снова, на этот раз в лицо, а потом подхватила из тлеющей травы копьё Быстрого Шага, по которому всё ещё пробегали язычки огня, и вогнала в грудь Копья. Он завопил ещё громче, когда пламя охватило его тело. А я бросилась бежать.
Но я побежала не в деревню.
Мы разбили лагерь на полпути сюда, и там оставалось оружие, топливо и глушитель – тот самый глушитель, из которого я сделала смертоносное оружие. Я наполнила… кажется, они называли это «бейс-больный мяч» топливом и набила камеру глушителя шерстью, смоченной в горючем. Так у меня получилась настоящая пушка. Я просверлила отверстие в верхней части камеры и вставила в него промасленную тряпку. Если поджечь её, через несколько секунд раздавался выстрел. С этим новым оружием я собиралась дать бой Матери Лозе.
Мчась обратно в Детройт, я знала, что придётся столкнуться с ожесточённым сопротивлением. Мандрейки и в самом деле попытались меня остановить. Я убивала их без жалости.
Я добралась до края рощи. Мандрейки были последней линией обороны Матери Лозы – самые подвижные и опасные из её слуг, но и расстреливать их было одно удовольствие. Деревья разворачивались в мою сторону, лица, ещё сохранявшие человеческие черты, почти скрылись в толще коры, и на меня смотрели лишь пустые глазницы. Их длинные когтистые руки вытягивались в мою сторону, но каждый получал огненную стрелу в лицо или грудь прежде, чем успевал приблизиться хотя бы на пару метров. После этого пронзить их насквозь уже не составляло труда.
Наконец, впереди я увидела Мать-лозу. Нас разделяло всего с десяток метров, и она, скалящаяся зубастой пастью, распахнутой на чёрном стволе, казалась удивительно маленькой для дерева, которое угрожало всему человечеству.
- ПРИССССОЕДИНЯЙССССЯ К НАМ.
- Ни за что.
Я подняла пушку и подожгла фитиль. Раздался выстрел, в уши вонзился крик Матери-лозы, и я, отброшенная взрывом, покатилась по земле, снова теряя сознание.
Я пришла в себя от острой, непрекращающейся боли в низу живота. Что-то было не так, но я не могла понять, что именно. Оглянувшись, я увидела, что мандрейки вернулись. Но они держались на почтительном расстоянии, видимо, боясь меня. Я беспрепятственно прошла сквозь их ряды и оглянулась – да, Мать-лоза почернела и обуглилась, по её стволу гуляли языки пламени. Она была мертва. Видимо, теперь у мандрейков просто не было вожака, который повёл бы их за собой. Я медленно побрела в сторону деревни. В животе урчало. Боль утихла, но не ушла полностью. Я огляделась в поисках уголка поукромнее, облегчилась, сразу почувствовав себя лучше, и продолжила путь, думая о Матери-лозе. Какое счастье, что она мертва. Но ведь растения – это часть Земли, очень важная часть. Так уж ли необходимо было её убивать?
О чём я только думаю? Разумеется, необходимо. Было бы безумием оставить её в живых. Я снова потёрла живот. Чуть ниже пупка появилась странная шишка. Я решила, что это просто прыщ, и не придала этому значения. Медленно потирая живот, я вернулась в деревню. Поглядев на своё отражение в речной воде, я обнаружила, что мои бёдра стали чуть более широкими, а живот ещё немного округлился. Хм. Кожа, кажется, стала немного бледнее. Ничего особенного.
Первым человеком, которого я встретила на пути, был мой отец. Я проткнула его копьём. Он, в общем-то, заслуживал этого. Моя мать напала на меня, замахиваясь сковородкой, и я убила и её тоже. Она должна была знать своё место.
Прибежали Высокий Прыжок и Чёрный Дрозд. Убить их оказалось совсем просто, и их кровь была такой вкусной. Сердце Чёрного Дрозда было ещё вкуснее, чем кровь, но я не успела добраться до него вовремя, и оно уже перестало биться.
Вскоре я убила всех предателей-людей. Матери новой расы нужно хорошее питание, подумала я, поглаживая тихонько толкающегося внутри меня малыша. В конце концов, я же готовилась стать матерью.
Остался последний. Хромая, опираясь на костыль, с мачете в руках, Плоский Камень бросился на меня.
- Когда-то я любил тебя, Долгий Полёт! Прости за то, что я собираюсь сделать!
Я сломала ему шею и успела вырвать сердце до того, как оно перестало биться. О, как это было здорово!
Я стояла в центре деревни, в желудке бурчало, мой малыш был голоден. Я упёрлась босыми пальцами ног в землю, и ветка прорвала кожу живота. Это была старая кожа, новая будет намного лучше. Я улыбнулась: «Хочешь поужинать, малыш?» Я подняла руки к небу, а мои корни расходились вглубь и в стороны, находя умирающих и поглощая остатки их плоти. В конце концов, мне предстояло стать матерью. И мой сын, мой драгоценный сын, узнает, каково это – говорить с лесами и видеть души цветов.
Вы когда-нибудь видели души цветов? Маленьких красных цветов? Или крошечных зелёных?
Видели ли вы когда-нибудь души маленьких красных цветов?
ЭПИЛОГ (СЕЙЧАС ДОБАВЛЮ ССЫЛКУ)
Мать-лоза [2/3]
Привет, док. Вот уж не думал, что вам придётся меня обследовать. Спорим, вам тоже никогда не приходило в голову, что когда-нибудь до этого дойдёт?
Ну, я съездил в Африку с этим… сержантом. День ото дня он волновался всё сильнее, только и разговоров было, что о Матери-лозе, о том, что это воплощение злой силы природы, не само растение, конечно, а что-то внутри него, и оно распространяется на всех людей и животных, что окажутся рядом. Чем дольше я слушал его бред, тем больше сомневался, что он сохранил рассудок в достаточной степени, чтобы выполнять роль проводника, но, похоже, с чувством направления у него всё же был полный порядок, и мы уверенно продвигались через джунгли.
Первая встреченная нами на пути деревня… О, Боже, это было ужасно. Сотни людей лежали на земле или висели в воздухе на лианах, их кожа была бледной, почти как мел, на ней проступала какая-то зеленоватая жижа, и, о Господи, кошмар, их глаза… Куда подевались их глаза? Они исчезли, и эти ужасные красные цветы прорастали из глазниц! Я слышал их голоса, но они должны были быть давно мертвы, как такое вообще возможно? Их языки болтались, свисая до самой груди, они никак не могли говорить, о, пожалуйста, убейте меня… Прошу, я…
Док, это вы? Простите. Когда я думаю об этом, то немного теряю самообладание. Это вода? Спасибо. Я постараюсь пить маленькими глотками. Так вот, я хотел рассказать о том, что же случилось с сержантом.
Они все были мертвы. Лианы достигли деревни. Все растения, даже те, что обычно не цветут, даже сухие ветки, которыми были крыты хижины, да что там, даже дрова в ямах для костров, все были покрыты этими отвратительными маленькими красными цветами. Они пахли жжёной медью. Запах крови… кажется, меня сейчас стошнит.
В центре деревни росло большое дерево. Оно всё было покрыто цветами Ascarina Materna, а у его основания располагалось что-то вроде кольца из усиков, которые слегка шевелились, как от ветра. Я спросил сержанта, Мать ли это, но он ответил, что, разумеется, нет, оно было недостаточно большим. Но это не помешало ему его поджечь. Чёртов вояка, я понятия не имел, что он взял с собой бензин! Сержант сказал, что в джипе припрятано ещё две канистры, для главного отростка. А потом дерево полыхнуло. Когда огонь охватил его ветви, оно начало вопить – Господи Боже, я бы всё отдал, только чтобы никогда больше не слышать этот звук. Кажется, он раздаётся у меня в голове даже сейчас! Думаете, почему у меня всегда играет Бетховен? А потом оно взорвалось. Бум! И кровь повсюду. По крайней мере, я думаю, что это была кровь, хотя, возможно, просто остатки пигмента, которые откладывались у него в ксилеме или флоэме, или, может быть, в том, что заменяло этому растению дыхательную систему, я не знаю…
В ту ночь мы разбили лагерь. Сержант заставил меня дать обещание, что, что бы ни случилось, что бы он мне ни говорил, я сожгу эту штуку. Я обещал. Теперь, когда я собственными глазами увидел, на что она способна, нельзя было не пообещать.
А в следующей деревне всё было ещё хуже.
По-видимому, тамошние жители понимали, с чем столкнулись. Они построили огромные каменные стены, толщиной метра полтора и высотой добрых десять метров. Перед ними были прокопаны траншеи для костров, почва там прогорела до черноты. Но этого оказалось недостаточно, чтобы остановить лианы. Они прошли под землёй и вырвались на поверхность уже в кольце стен, разрастаясь, как гигантские сорняки, среди хижин, крохотных огородов и костровищ, выискивая и оплетая людей, словно были живыми, разумными существами. И, как и у тел, что мы видели ранее, в глазницах жителей деревни проросли те цветы, а из раскрытых в немом крике ртов свешивались огромные, мясистые, блестящие, влажные раздвоенные выросты, которые когда-то были языками. Господи, я не могу описать, насколько это ужасно, я никогда не видел ничего страшнее, эта картина стоит у меня перед глазами, пожалуйста, убейте меня, убейте, убейте!..
Кажется, я снова в порядке, док. Они дают мне какой-то… Ну, вы знаете. Как же он называется? Не морфий? Нет? Ну хорошо.
Так вот, в той деревне у многих тел вместо кожи была что-то вроде коры, почти как у дерева. Оплетённые лианами тела кое-где застыли в таких позах, что казалось, будто они продолжают жить обычной жизнью, будто растения переняли часть привычек убитых ими людей. Я не мог себе даже представить, что такое возможно.
Мы подожгли там всё. Нам даже почти не понадобился бензин, у них ещё оставались дрова, заготовленные для защитных костров. Мы разбросали их повсюду, и сухая, прогнившая древесина быстро занялась, стоило лишь чуть обрызгать её горючим, так что в небо за нашими спинами вздымались языки огня, когда мы отправились в путь.
Третья деревня… Если бы Ад сошёл на Землю, наверное, он мог бы выглядеть так.
Я не преувеличиваю. Там не осталось нормальных растений. Вообще. Совсем, никаких. Изменились даже тыквы. Тела людей врастали в древесные стволы, черепа местных жителей были раскрыты, будто цветочные бутоны, а цветы-глаза и красные листья прорастали между позвонков.
От деревни не осталось и следа, все хижины и следы кострищ были стёрты с лица земли. Мы даже не стали там останавливаться, просто проехали на джипе вперёд.
А потом мы нашли это.
По-видимому, когда-то, много лет назад, тут рос единственный белый цветок. Они бледнеют, совсем как люди, если не получают достаточно крови. Но теперь на его месте высился гигантский антрацитово-чёрный ствол, метров пятнадцать высотой, с кроваво-красными листьями и цветами. Все растения вокруг превратились в побеги матери-лозы, а в центре ствола находилось что-то вроде мерзкого, уродливого рыла – гигантский, похожий на цветок рот.
Я не слышал, как закричал сержант. Может, он и вовсе не успел открыть рот. Я оглянулся, а его уже раздирали эти ужасные лианы. Одна впилась ему в спину, другая в бок, а потом из земли под ним вырос ствол и нанизал тело сержанта на себя, как бабочку на булавку. Я видел, как его глаза вывалились из глазниц, повиснув на ниточках нервов и сосудов, а на их месте распустились бутоны цветов. Я видел, как его язык высунулся на добрых полметра, а череп раскололся, разбрызгивая вокруг своё содержимое. Цветы прорывались сквозь кожу повсюду на его теле, разбрызгивая капли крови. А потом я услышал это.
Доктор Аллан. Не заставляйте меня вспоминать. Не заставляйте меня!
Оно предложило мне присоединиться к нему. Я не мог. У меня был только один шанс, чтобы попытаться убить это. Я завёл двигатель джипа и направил его в сторону главного ствола, и когда машина уже почти врезалась в пасть этой твари, дал следом залп из ракетницы, но, доктор Аллан… Тварь этого будто не заметила. Только разозлилась. Я никогда не забуду, как руки сержанта, кости в которых дробились и удлинялись, тянулись ко мне, чтобы схватить и затолкать в эту чудовищную штуку. Я помчался прочь, так далеко и быстро, как только мог. Но лианы продолжали пытаться опутать меня, а цветы лопались у меня под ногами, разбрызгивая кровь, куда бы я ни бежал.
Я добрался до деревни, где мы приземлились, и потерял сознание, а пришёл в себя уже здесь, пару дней назад. Доктор Аллан. Я ведь не сумасшедший, правда? Я ещё могу помочь столь многим. Я могу помочь их душам. Я доктор Лоуренс Пауэлл… Нет, нет, я доктор Гарольд… ТОМАС! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ! ТОМАС О’РАЙЛИ!
Доктор Томас О’Райли, доктор медицины. Я… Я могу помочь людям. Пожалуйста, дайте мне это сделать. Я не хочу остаться тут навсегда. Я могу помочь. Нельзя допустить, чтобы они распространились. Не позволяйте им распространяться. Я чувствую одного. Я не хотел говорить, но я чувствую его внутри себя. Вы должны меня сжечь. Стул или смертельная инъекция тоже могут сработать, но единственно верный способ – сжечь меня!
Сожгите меня! Сожгите меня! Сделайте это, ради Пауэлла! Сделайте это, ради Кинга, умоляю! Ради тех деревень! Ради меня! Сожгите меня!
…Вы когда-нибудь говорили с лесами? Видели души цветов?
СОЖГИТЕ МЕНЯ!..
Вы видели когда-нибудь души цветов? Маленьких красных цветов?..
