Он летел высоко над лесом, разрезая воздух широкими крыльями, и размышлял о странных событиях, что происходили с ним в последнее время.

Его существование всегда было нестабильным. Он не знал постоянства, не привязывался ни к одной форме. Он был всем и ничем — человеком, птицей, зверем, камнем. Одно движение, один поворот головы, один звук — и он оказывался в новом месте. Время для него не тянулось ровной линией, оно сжималось, перескакивало, опрокидывалось само в себя. Утро могло смениться зимой, лето — мгновенно обратиться полуночью, а старость — превратиться в младенчество.

Но последнее время всё изменилось. Теперь он слишком часто умирал.

Кем бы он ни был, где бы ни находился — смерть находила его. Они всегда приходили. Он не знал, кто они, но узнавал их сразу. Разные лица, разные обличья, но одна цель: забрать его жизнь.

Вернуться назад было непросто, но он научился. После каждой смерти он попадал в одну и ту же изношенную оболочку. Он называл её сном. Это слово он услышал от других таких же мёртвых, как он сам. Сон был клеткой, странным миром, где он застревал, вновь и вновь вынужденный существовать среди тех, кто тоже возвращался сюда.

Каждый раз его сон должен был совершить ритуал, чтобы вновь выпустить его в жизнь. Он не знал, почему это происходит. Не знал, когда всё началось. Но он чувствовал: цикл продолжается, и конца у него нет.

Он ненавидел возвращаться в сон.

Каждый раз, когда его убивали, он ощущал, как его настоящее «я» разлетается на осколки, а затем с силой вдавливается в изношенную, чужую оболочку. Этот момент был мучителен. В отличие от лёгкости и свободы его обычного существования, здесь его тело было тяжёлым, медлительным, скованным. Оно будто не принадлежало ему. Каждое движение давалось с трудом — как если бы он пытался управлять марионеткой с порванными нитями.

В этом мире всё было не так. Здесь существовали границы, стены, правила. Свет падал не так, как должен был. Воздух был застывшим, тяжёлым, вязким. Время тянулось, словно густая патока, и его поток нельзя было ускорить одним лишь усилием воли. Всё здесь было искусственным, фальшивым, словно сломанный механизм, который продолжает работать, но уже не так, как задумано.

Но хуже всего были другие.

Он знал, что они такие же, как он. Тоже застрявшие. Тоже возвращающиеся сюда снова и снова. Но их лица… Их лица были пустыми. Они жили по странным, непонятным законам, повторяли одинаковые действия, говорили слова, которые казались выученными, но не наполненными смыслом. Они могли смотреть прямо на него, но не видеть. Или, наоборот, они могли вдруг обратить на него внимание — и тогда от их взгляда становилось холодно, словно что-то внутри них пробуждалось, что-то древнее, но забытое.

Временами он пытался сопротивляться, пытался разорвать оболочку, сбежать из этого сна. Но это было невозможно. Он знал, что только одно может его освободить — ритуал. Повторяющийся снова и снова, всегда один и тот же. Он не помнил, когда узнал о нём, не знал, кто научил его. Но тело само вспоминало движения, мысли складывались в нужный порядок, и вскоре сон снова отпускал его.

Источник